Опять температурный бред ангины
пылает болью из-под жарких век –
мне кажется, мы были андрогином,
и ты, и я в едином существе.
Разрез болит – он шёл по сердцу прямо,
не заживает, видно, век болеть.
И не откроет мне всей правды мама,
а просто скажет, что вопрос нелеп.
Но, я же знаю – сердца половина,
другая – у тебя в груди болит.
А палачи прекрасны и невинны,
их труд на благо истины велик.
Фантомной болью наполняет ночи
рубец на сердце, памяти, душе,
и снова сон тревожит и пророчит,
и от него не спрятаться уже.
…Вхожу в него, пугливо озираясь,
пытаюсь крикнуть пересохшим ртом,
прошу попить, но в закоулках рая,
навряд ли, мне дадут воды глоток.
Какой-то странный рай сегодня снится –
здесь всё не так, здесь всё наоборот,
зловещий клёкот чернокрылой птицы
и чернокрылый ангел у ворот,
и давит сверху чёрная махина
беззвёздных и бессолнечных небес,
и яблоко с прогорклым вкусом хины
отведать предлагает хитрый бес…
Проснуться бы, сбежать из сна больного,
но чувствую, что где-то рядом ты,
и погружаюсь безоглядно снова
в свои температурные мечты.
Подай мне знак, какой-нибудь, неважно,
окликни, я узнаю голос твой.
Так горячо, так больно и так страшно,
но, как магнит, притянет естество.
…Мне кажется, мы были андрогином,
единым, неделимым существом,
но суждено по одиночке сгинуть.
Кого винить? Да, в общем, никого.