Меценаты под чёрным знаменем анархии

Алексей Сокофф
«Как причудливо тасуется колода», - говаривал булгаковский Воланд. Вот и в узнавании Москвы связи порой возникают самым прихотливым образом: никогда наперёд не знаешь, что за что зацепится, и куда потянется ниточка…
Не так давно, например, был день рождения замечательного мыслителя, культуролога, эссеиста, настоящего мудреца в почти античном смысле этого слова Григория Соломоновича Померанца. Полез я по этому поводу кое-за кокой информацией в сеть и… обнаружил совсем рядышком, на Донской, новый музей – «Музей предпринимателей, меценатов и благотворителей», там как раз лекцию о Померанце в день его рождения читали.
Строго говоря, пару раз про этот музей я слыхал и прежде – но вскользь, потом забывал, а уж повода наведаться и вовсе не было. А тут зашёл и был очарован! Таких камерных уютных экспозиций, держащихся на полуголом энтузиазме горстки заинтересованных людей в Москве – раз, два и обчёлся. Разве что еще Музей «Садовое кольцо», посвященный Мещанскому району. Но о нем – в другой раз как-нибудь.
Создал музей этот, хотя это нигде особо и не указывается, известный историк и диссидент Лев Краснопевцев. В своё время за организацию кружка вольнолюбивых интеллектуалов из студентов и аспирантов МГУ он получил 10 лет лагерей. А уже в постсоветские времена основал музей предпринимателей.
Так вот, у меценатов мне очень понравилось. Отдельный особнячок на Донской, под номером девять. Невеликая, но с любовью и по крупицам собранная экспозиция. Теплящаяся культурная жизнь. Книжная лавка с подборкой малотиражных книг про промышленников и историю города… Словом, повосхищался я и начал жить дальше.
Прошло недели три. Штудирую материалы про то, как большевики в апреле 1918 года в Москве с анархистами расправлялись. Те, если помните, в революции на стороне большевиков выступили, но потом очень быстро поняли, что им с новой властью не по дороге. В результате анархисты (а среди них было немало матросов, людей отчаянных и пороху понюхавших) захватили в Москве два с лишним десятка зданий и – это уж со слов большевиков – стали готовить мятеж. Хотя жизнь анархиста и так – один сплошной мятеж… Ну, как бы то ни было Железный Феликс товарищам докладывал, что анархисты что-то замышляют, и дома они захватили поблизости от стратегических объектов, чтобы ими в нужный момент овладеть. Поэтому, настаивал Дзержинский, надо их, анархистов, того – обезвредить…
Сказано – сделано. Направили отряды в эти самые захваченные дома. Кое-где удалось арестовать любителей матери порядка почти бескровно, например в особняке сахарозаводчика Харитоненко на Софийской набережной. Но вокруг особняка на Поварской и главного анархистского штаба, которым стал Купеческий клуб на Большой Дмитровке (сейчас там «Ленком») начались настоящие боевые действия – с применением пулемётов, гранат и даже броневиков.
А дольше всего сопротивлялись анархисты на Донской в доме девять, пришлось даже артиллерию подтягивать.
Дом девять! Я даже не сразу вспомнил, откуда этот адрес мне знаком. Да это ж меценатский музей! Вот, оказывается, что это за особнячок такой!
В общем, анархистов всех переловили, человек сорок погибло, а остальных отправили на Лубянку. И тут круг занятных совпадений замыкается! Поскольку в воспоминаниях Померанца «Записки гадкого утенка» есть история, которую ему рассказывали в камере сидевшие с ним старые анархисты, когда он сам на Лубянку угодил.
А история такая. В 1921 году умер один из главных идеологов анархизма князь Кропоткин. Прощание с ним большевики, чтившие князя как большого недруга монархии, устроили в Колонном зале, похоронить должны были на Новодевичьем. И тогда распиханные по лубянским камерам анархисты обратились к Феликсу с личной просьбой: под честное слово отпустить их попрощаться с учителем. На день. Без конвоя. И им разрешили! Более того, вечером все отпущенные вернулись в свои камеры. Ни один не попытался скрыться.
Так что, благородство, оно разные формы принимает. Кто-то больницы и приюты строит. Кто-то держит данное слово ценой собственной свободы. И даже вертухаи его порой способны проявлять… И всё это чрезвычайно перепутано и затянуто в тугой узел нашей истории.