Когда плачу, венозная кровь дрожит на ресницах,
Прорываются перья белёсые на ключицах.
Я не ангел,
А белая Я ворона,
Броское пятно альбиносного тона.
Можешь не тратить времени на ненависть ко мне,
Ведь наблюдая в отражении себя в окне,
Я и сама справляюсь с этим бесподобно,
Там нет лица, его и не было... Удобно —
Плавают тусклые черты скул, носа и бескровных губ —
Ты заглянуть не в силах в призрак, сколько не было бы луп.
Моя рифма-мысль слишком белая, маркая,
Кричать буду правду свою, горько каркая.
Выскажу из мысленного облака протест,
А его ведь каждодневно кто-то ест.
Хватит есть моё сознание, вам не понравится —
Вы отравитесь. Чревоугодник мною давится.
И потом не жалуйтесь: «Посуда вся разбита!» —
Не желала я приятного вам аппетита.
Нет смысла запирать меня в оковах жёлтых стен,
И так границы ваши давят, формируя плен.
Ворчите, что колючая я и неуютная,
А я не хостел, не гостиница минутная,
«Добро пожаловать!» — ни разу не сказала вам,
И крыша дома моего гуляет по ночам.
А вместо потолка рисую мелом мир,
И падаю в него сквозь бездну чёрных дыр.
Куда уехал цирк? — А он не уезжал,
Сменили клоуны костюмы, грим и зал.
Переквалифицировалось шапито в политику,
Маскируя манипулятора под паралитика.
А мне почему нельзя из абсурда облачиться в чёрный?
Покрашу я перья в дёготь, чтоб не казаться вам обречённой.
Я чаще стала прятать белую бумагу под чернила,
И тени надевать, и облачаться в тучи, в те, что сшила.
Но перья пробивались, очи плакали, алея —
Брожу циклоном грозовым и смерчем по аллеям.
Я не ангел,
А белая Я ворона,
Броское пятно альбиносного тона.
Нельзя свою отвергнуть суть,
Самим собою просто будь.