Я могу сплести из себя узор, вращая веретено, обжечься священным пламенем до кости, истечь вместо крови патиной и вином, так, что с каменных плит меня будет не соскрести.
Могу расползтись по башням тугой лозой и вызреть в серый каменный виноград – но что толку давить на одну мозоль, если рядом другие (на выбор) в ряд? Остается играть на ксилофоне рёбер веселый марш и сыпать вокруг иголками нервный смех. Самое главное – мотор, что тебя превращает в фарш, под слоями остывшей кожи не прячь от всех.
Подай себе руку, вытащи из петли, сойди с парапета и выпусти пулю в снег – а потом разреши, чтобы ноги тебя вели...да куда придётся, никчёмный ты человек.
***
Я не могу сформулировать главное, как ни бейся. Круг, очерченный лампой, совсем не спешит разжаться.
Если когда-то во мне и струилась песня, то, видно, что-то помешало ей задержаться – каждое утро по капле она утекает в море, усыпившее собой пламя моих пожаров. Это значит, что нет больше тех историй, за которые я с собой так неистово не сражалась.
Они расплескались в буднях, в чужих обидах, в неумолимых инструкциях и повестках – мне не хватало даже времени сделать выдох, не говоря уж о том, чтобы заняться резкой по больному. По нужному. По живому. Вместо этого я просто задула свечку.
Кто был мне одновременно сердцем и незнакомым, стал в своем post mortem прискорбно вечен – не подаст мне руку, даже не тронет пальцем, лишь стоит в тени и гулко считает чётки. Друг напротив друга – озлобленных два скитальца, только волей случая брошенных в одну лодку. Друг напротив друга – два факела, два огнива. Наши искры вязнут в смолистых глазках уключин. Скажи мне, мудрейший, зачем мы с тобою живы? Отдых между реинкарнаций в этот пакет не включен?
Он смотрит в меня до дна и молчит наотмашь, периодически желчью сплёвывая в воду. Лодку несёт на камни, жребий зачем-то брошен – пора уже отправить за борт твою колоду. Расскажи мне о своей катастрофе или потере, расскажи о кораблекрушении или битве – тяжело хромая, он лодку шагами мерит, и каждое сердце содрогается в этом ритме.
Я совсем не Икар - я не шла напролом сквозь горы и не крала орлиных крыльев, чтобы подняться выше. Мне всю дорогу нужны были твои шпоры – и твоё молчанье о том, что мне не услышать. А теперь ты пытаешься дать мне слово, лежащее на губах твоих, словно камень – и если раньше я пела тебя живого, то теперь - скуластой тенью из зазеркалья.
Сколько нас, таких, недо-выброшенных игрушек? Сколько нас - охрипших от чужой крови? Пока я была твоим голосом –
то ты слушал,
сумрачно хмуря седые брови.