Достойная ликом русской княжны
Взывала загадкой русалки краса.
Застрявшая ряска в не знавших жнитвы
Влажных копнах, случайно облепивших грехи
Вольной перси, да кожа больно бледна.
Ручьями водица текла с уголков
Губ негих могильной, седой синевы.
Очами зовущий маяк без брегов
На службе древнейших глубинных богов,
Опечатанных мифом её немоты.
Гадая, куда ж заведут светляки,
Лишь чудом в трясинах тех не увяз,
Но взглядом глубоким себя погубил,
Лишь разум в душу её отпустив
Постигать материк русалочьих глаз.
Там ведьмы на шабаш в ночи собрались,
Нагие плясали у кипящих котлов;
Нарядом их бёдрам кровавы следы:
Макали в рваные глотки персты,
Кинжалом последний вдох распоров;
Уста кавалеров заслуженной мздой
Утоляли, отправив в загробный альков
Наносили на тело грядущей чумой
Рисунки погибели тени людской,
А после чело украшали венком.
Заклинания пелись плетя ритуал.
С небес чаровницы пожрали луну,
Сплюнув кости тому, кто души их крал,
Гулящие с лихом на сеновал,
Себя отдававшие только ему.
Как пятки мелькали в хороводах нагих,
Вознося над огнём хохотни чехарду,
Так ужас селился в сердцах хуторских,
Чей трепет лучины в оконцах тушив,
молебные вирши вторил кресту.
Не стал оморочен коварной красой,
Прикрытой лишь грешным падением сукна,
Мой разум в борьбе с озверелой душой
В желании темном - стать частью срамной
Плясуньи в отливе пламени хна
Вдруг нешто вцепилось в спину вожжой.
Любопытство своё крепким словом кляня,
На горбу, закогченном пытливой ездой
Понёс эту нечисть над верхушкой лесной
Под самую сень ночного шатра.
«Наглец! Пристойности неучён»
Мятным шепотом уха касались слова. -
«Вдовьим суженым, дурень, теперь наречён.
За сестриц, обещаю тебе родничок,
Поцелованный цветом кровавым песка.»
И так на загривке чертовку и нес
Над кряжем нечистым проклятой гряды
Сквозь богатую ночь сиротливостью звёзд.
Ворожейка сжимала щупальцми косм,
Все смиреннее делая всяки дыбы
А коли конец? то была-не была!
Знать, любо в дорожку ей отплачу
Посмотрим чего вообще стоит она:
помну, поцелую, да скажу, егоза!
Сестрицы-лебедки, а ты что за чудь?
Взъерепенилась баба, пуча шары.
Тогда, из неё полился едкий яд
И треснула зависть звоном струны
Небрежно оборванной смычком сатаны
На скрипке, устроив в раскладе разлад.
В той своре два пальца руки потерял
За свой пируэт, и вырвал ей клок.
От боли растаял проклятый дурман.
Исчезла, оставив улыбки оскал
И темя о камень.. Окрашен песок.
Обмякший, безвольно глядел в небеса,
Где ночь отступала, обличав пустоту.
Я морок подобный ещё не встречал
Я мертв или прежде уже умирал?
На дне, или только спускаюсь к нему?
В пузырьках над водой, под прискорбием ив,
Пыталась спастись ввысь тянувшись душа.
А плоть среди тех, кто был столь же пытлив,
Затеряна в тине, и будто бы спит.
Но кто-то сосал пузырьки не спеша...
Всё глубже и глубже, ныряя ей вслед,
Пытался найти лукоморье своё,
И в холоде вод мандраж судорог креп
И воздух кончался, и свет во тьме слеп
На дне, среди ила, ни найти жемчугов
И что-то пугало в глухой глубине...
Зачем, тот маяк, мою душу ведёт
К студёной, безжизненной пустоте?
И вдруг, ощущаю нечто из вне...
И разум в эту бездну шагнёт.
И понял, мороча русалка, блажа
Манила заблудших удилищем в дом
Того, кому голос и сердце дала.
Пришел рыбаком, но поймали меня.
Я стал подношеньем перед тем существом...
И чёрт застрелился б, копыто свернув,
С несносной пытаясь найти кой-то лад.
Ой, зря, в тихий омут он, зря заглянул,
Черти молятся здесь, кто бы их изрыгнул -
Чертовка шьёт шубу из них, не щадя.
И образ на глади разбив плавником,
Оставив круги на воде в камышах,
Исчезла из рёбер моих костяком,
Неся захлебнуться сердце моё...
О, дьявол! Полез я какого рожна.?!