Я не умею кланяться, ютиться
на папертях любви...
Ты видел все мои ночные лица –
последнее сорви!
Венецианским кружевом оправлен
мой розовый сатин –
мне вопреки твоей циничной травле,
не больше двадцати.
Перелистнув рассветную страницу,
услышишь тишину,
но не стреляй в мою ночную птицу,
пока я не усну,
не обрывай хлопком пустой ладони
симфонии сверчков...
Ты мне не друг, не брат, не посторонний –
но каждый не таков.
К нам небо тянет сквозь чугун решеток
улыбки темноты –
когда порвется нитка лунных четок,
на свет наступишь ты,
как на насущный хлеб моей пернатой
истерзанной души...
И ляжет утро розовой заплатой,
которой не пришить.