Он срывался с вершин, рассыпаясь сухими словами,
предлагая себя в сумасшедшие за зиму мцыри,
не успевшие сесть на уплывшие в лето трамваи
по брусничным каналам из склепа, в котором отцы и
на швартовах скулят виновато авроры и сциллы
языками асфальта хватают тебя за подошвы.
Это было не больно и даже по-своему стильно -
отражаться в камнях, продлевая падение дольше
самой длинной строки, по которой уходят герои
позабытых стихов, разрывая оковы контекста.
Он касался коринфских колонн потревоженной трои,
эксгумируя в памяти страхи ушедшего детства -
не успеть, не взрастить и довериться тем, кто не в теме,
как изжить ленинградость, её проживая впервые.
Не пуская в себя, оставался в итоге не с теми,
человек между полюсов, голый среди кутерьмы и
в заводных дураках для искусством беременных самок,
по весне уходящих в запои на творческий нерест.
Он листал города и бросал их в корзину для спама
и высаживал в пустошах снов зацветающий вереск.