Крышу высотного офисного здания в одном из районов Лос-Анджелеса венчали огромные светящиеся буквы: «Синема-страйк». Впрочем, на деле киностудия занимала лишь несколько комнат под самой крышей. Здесь снимали малобюджетные «авторские», или социальные, фильмы, не слишком популярные у широкой публики, но хорошо известные радикально настроенной молодежи. Десять лет назад один чудаковатый миллиардер пожертвовал половину своего состояния на организацию этой киностудии. Его единственный внук, мечтавший стать режиссером, был экологом-активистом и погиб в стычке с полицией, так что киностудия была своеобразной данью памяти Рэя. Её название, как и основной слоган — «мы делаем ударные фильмы» — были своеобразной игрой слов. От наследства миллиардера оставалось еще порядочно, и они могли позволить себе обойтись без подсчета прибыли.
Именно сюда, в киностудию «Синема-страйк», держал сейчас путь молодой безработный писатель, будущий (несомненно!) гений киносценариев Ник Маршалл. Его черная рубашка и потертые джинсы никогда не встречались с утюгом и очень редко — со стиральной машиной, длинные, собранные в хвост волосы были, как обычно, растрепаны, руки — покрыты пылью и татуировками, и весь он был словно воплощением бунтарской юности, хоть ему уже исполнилось двадцать пять.
Поднимаясь в лифте на последний этаж, Ник окинул пристальным взглядом ехавшую вместе с ним секретаршу какой-то юридической конторы — молодую, безукоризненно причесанную, в меру накрашенную, одетую в дорогой деловой костюм и элегантные туфли. Девушка с изумлением взглянула на этого растрепанного хиппи, пропахшего бензином и маслом — в свободное от писательства время Ник подрабатывал на автозаправке — после чего презрительно отвернулась. Ник фыркнул себе под нос. Мещанка! — мысленно заклеймил он девушку.
В кабинете директора и главного режиссера «Синема-страйк» было, как всегда, жарко и накурено. В крохотном помещении стояли впритык друг к другу два стола, заваленные бумагами, кассетами, журналами, какими-то документами из бухгалтерии и черт знает чем еще. Пара стульев для посетителей, вешалка, электрический чайник и старый грязный телефон с длинной трещиной на корпусе завершали интерьер. На стене был приколот большой портрет Че Гевары на красном фоне.
Хозяин кабинета — маленький, начинающий лысеть толстячок лет сорока — привстал со своего места, чтобы пожать руку посетителю. «Здорово, Ник! — радостно прогудел он. — С чем пожаловал?». Главный режиссер, в прошлом — убежденный анархист, Стивен Джонсон был прямолинеен и прост. Ему нужно было говорить всё как есть, открыто. Ник освободил свою руку от крепких режиссерских пальцев и, усаживаясь на стул, выпалил:
-Я придумал новый сценарий, Стив. Потрясающий. Это будет фильм о любви...
-О любви? — недоверчиво повторил Стивен, — Ты же нас знаешь, Ник. Мы снимаем социальные фильмы. О несчастных швеях в Бангладеш — пожалуйста. О детишках, воюющих за независимость какой-нибудь африканской страны — на здоровье. О славных подвигах наших докеров во время забастовки — сколько угодно, но о любви...
-Послушай, Стив. Это будет фильм не просто о любви. Представь себе группировку молодых радикалов — левых, разумеется. К ним внедряют пару агентов ФБР, чтобы узнать всякие тайны и разрушить организацию. Они будут подлыми, конечно, самыми подлыми на свете, какими мы только сумеем их сделать. И вот...
-Не думаю, что наши зрители захотят смотреть на приключения федералов, — заметил мистер Джонсон, закуривая, — но продолжай, Ник Маршалл, что там дальше?
-Дальше? Да... — сценарист ненадолго задумался, замолчал, потеряв мысль. Нашел: — Зато мы сможем впихнуть туда сколько угодно революционной романтики. Покажем повседневную жизнь леваков. Ты только представь: демонстрации, стычки с полицией, облака слезоточивого газа, коктейли Молотова, летящие в полицейских, горящие автомобили... Можно вставить комический эпизод: какая-нибудь старая леди в мехах и драгоценностях, с собачонкой подмышкой — республиканка, конечно же — грозит сухоньким кулачком демонстрантам, кричит что-то вроде «негодяи, разбойники!» — тонким голосом изобразил старую леди Ник, — а люди идут и идут мимо и совсем не обращают внимания... И тут, в самом сердце событий — наши главные герои. Юноша, молодой рабочий, такой высокий, с открытым благородным лицом — лидер группировки, такой настоящий революционер, ну... — взгляд Ника Маршалла невольно обратился к портрету на стене и, поскольку директор студии почти скрылся в облаке табачного дыма, Ник продолжил рассказывать человеку, глядевшему на него с портрета.
-...И рядом с ним — она, юная и прекрасная, идеолог их группировки, помощник командира. Она может нести флаг, или выкрикивать лозунги, или разбрасывать листовки — что-то такое. И вот как раз на них сосредоточен весь фокус, все действия внедренных агентов — на них, потому что это главные люди в группировке. И одному из федералов поручено войти в доверие к ней — назовем его пока Икс, а второму — назовем его Игрек — втереться к нему, лидеру, стать наиболее приближенным...
Стив Джонсон больше не прерывал монолог, и Ник Маршалл продолжал говорить, всё больше вдохновляясь.
-Вот этот Икс проводит много времени с ней, участвует в каких-нибудь акциях помельче — допустим, они вместе рисуют граффити или занимаются в каком-то кружке, где изучают теорию революции — Икс много спрашивает, говорит с ней, просит разъяснить непонятные моменты — и ничего подозрительного нет, правда ведь, так вёл бы себя любой новичок в организации — а это как раз то, что им надо, этим федералам — вести себя естественно, чтобы никто ни о чем не догадался. Икс подвозит ее в своей машине, платит за нее в кафе...
-Полегче, Ник. Платит в кафе — да феминистки нас разорвут за это.
-Так ведь он платит не потому, что она девушка — он даже это скажет. Скажет: «Я плачу по счету не потому, что ты девушка и что мужчина якобы должен платить в ресторане — эти патриархальные бредни засунь куда подальше, да, засунь их подальше — а потому, что мы товарищи и помогаем друг другу. Сегодня я это сделал, а завтра ты поможешь мне, если будет надо. Ничего плохого тут нет». Ну вот, они общаются, Икс узнаёт ее ближе, видит, какая она интересная и неординарная, добрая и всё такое — и... влюбляется!
Режиссер недоверчиво хмыкнул, раздавил сигарету в переполненной пепельнице и тут же полез за новой.
-Икс увлекается девушкой, Стив, и думает, что влюбился. И она отвечает взаимностью...
-Так не пойдет, — отрезал Стив. — Сдается мне, ты плохо знаешь материал, с которым работаешь. А я жил, в молодости, в коммуне анархистов, и знаю, что люди, которые осознанно пошли против Системы — высоконравственны. Они плюют на закон, на законы буржуазного общества, но в своей среде они именно высоконравственны. Такая девушка ни за что не позволит себе влюбиться в копа, а тем более — в федерала.
-Стив, да ведь она не знает, что он федерал! Откуда ей знать? Для нее он — товарищ по группировке, соратник. А вот другой, Игрек, более расчетлив. Он разрабатывает план убийства лидера группировки — назовем ее «Действие». «Революционное действие»! — поправил сам себя Ник. — И даже делает попытку. У него есть автомобиль, и вот они — Икс, Игрек, девушка и лидер, возможно, еще кто-то — едут все вместе по своим делам; Игрек, конечно, за рулем — на пустынной автостраде за городом он набирает скорость и неожиданно бросает автомобиль на отбойник, но в последний момент уходит от столкновения. Он смеется, и все смеются, для них это только легкое приключение — но Икс понимает, что всё было не так просто. Игрек говорит, что хотел бы так погибнуть — «на такой скорости под «Полёт валькирий» вломиться во что-нибудь».
Когда Икс говорит ему, наедине, что девушка, на его взгляд, влюбилась, Игрек возражает: «Друг, они все сумасшедшие, они не могут любить!». Но Икс не согласен. Хотя перед тем он убедился, что его подопечная способна на необычные поступки. Предположим, однажды в каком-то пустынном месте он спросил ее: «Могла бы ты расстрелять человека?». Девушка отвечает — да. Тогда Икс дает ей личное оружие — свой пистолет, служебный — и предлагает выстрелить в куклу, манекен, который там заранее приготовил. Она делает это, только сначала мы видим, что вместо лица у манекена — фотография президента. Для нее Икс — смелый парень, который ходит с оружием, а у него есть «ствол» с отпечатками ее пальцев... Что скажешь?
-Продолжай, Ник. Но если ты хочешь вставить в свой фильм постельную сцену, скажи об этом сразу — клянусь, я вышвырну тебя со студии! Бесс ни за что не легла бы в постель с ФБРовцем.
-Вообще-то я хотел назвать ее Самантой... Но окей, Стив, никаких интимных сцен. Всё чинно и благородно, как на церковном празднике. Федералы обсуждают девушку, вернее, Игрек спрашивает — что она за человек? Что за человек так легко и без колебаний согласился расстрелять кого-то? Икс замечает: «Когда ей плохо, тяжело на душе, она смотрит фильмы со сценами пыток». Игреку это кажется важным. «Погоди-погоди, — скажет он. — Что именно она смотрит? Точнее, кем себя видит в этих сценах?». «Жертвой, Игрек. И только жертвой. Она считает, что эта позиция наиболее сильная и что в такой ситуации жертва, даже погибая, побеждает палача». «Я почему спросил, — скажет Игрек, — если ей нравится насилие... Может быть, она одна из нас?». «Ничего не выйдет, — отвечает Икс. — Она не перейдет на нашу сторону. Она ненавидит полицию и федералов». «Так убить ее — и дело с концом» — предлагает Игрек. Но нет, по условиям операции им надо раскрыть группировку и арестовать ее членов, а еще — захватить оружие...
-Ты уже столько наговорил, Ник, а скажи-ка мне, какая она? Кроме внешности в ней должно ведь быть еще что-то. Иначе это — обычная хорошенькая пустышка, еще с психологическими проблемами. Да и, по правде сказать, многовато внимания девчонке. А что же остальные?
-Мы покажем и остальных. Как они живут в бедняцких кварталах, перебиваются случайными заработками, бьются с уличными бандами неонацистов... А Саманта, она... Допустим, из неполной семьи. Отец — рабочий, металлист или шахтер. Погиб на работе, несчастный случай. Мать — учительница в школе для бедных. Саманта росла между школой, библиотекой и улицей. Много читает, она умна. Где-то по ходу фильма говорит о себе: «Меня воспитали герои. — ? — Маме вечно было некогда, и я часто сидела одна, пока была маленькой. И читала разные книги — о войнах, о борцах за свободу, о благородных разбойниках.... Их герои помогли мне сформировать свою личность».
-Допустим, Ник, я представляю ее себе. Но фильм это действие. Больше действия и меньше болтовни — вот залог успеха в нашем деле.
-А дальше, Стив, федералы подстраивают несколько провокаций, кого-то арестовывают — к примеру, Рыжего Сэма, безобидного тихоню с виду, который у себя дома, в дядином гараже, мастерит самодельные бомбы... Это чтобы зритель не скучал, правда, Стив — больше действия, так?
Ник всё сильнее волновался, не мог усидеть на стуле — раскачивался, привставал — и говорил, говорил...
-Только Икс, наш влюбленный, понимает, что ему жаль Саманту. Он пытается защитить ее и тем самым создает вокруг нее вакуум — несколько раз она невредимой выбирается из каких-то заварушек, и остальные члены группы начинают подозревать ее в провокаторстве. Ее сторонятся, и самое страшное — ей больше не доверяют! А когда она начинает доказывать свою невиновность, как всегда, выходит только хуже. Бывшие товарищи изгоняют Саманту после того, как их руководитель арестован. Тогда Икс открывает ей правду, что-то вроде слов «Я твой ангел». Он объясняется ей в чувствах, а она, не в силах пережить потрясение... Тут нужен красивый антураж: например, они стоят на крыше небоскреба на фоне заката или сидят на перилах моста — она сидит, он стоит рядом, а внизу далеко-далеко — вода, или железная дорога, в таком духе — и вот, не в силах пережить случившееся, она бросается вниз... Каково?
-А Икс, выходит, остается победителем? Один арестован, другая погибла, группа разгромлена. Не больно-то здорово. Это наведет зрителя на идею о бессмысленности всякой борьбы. Давай думать над финалом, Ник.
-А что, если она увлекает за собой Икса? Получается, предательство наказано...
Мистер Джонсон поднял голову и посмотрел в глаза сценаристу. — Бесс. Должна. Жить. — раздельно произнес он. Ник Маршалл задумался.
-Может быть, узнав правду, она вдруг понимает, что любит Икса? — неуверенно заговорил он. — И понимает, что чувства взаимны, она привыкла к обществу «ангела», который один утешал ее после изгнания, и... и... они поженились?
-Поженились?
-Ну да. Хеппи-энд.
-Это подло, Ник.
-Подло. — Ник взвесил в уме это слово. — Тогда нам ничего не остается, кроме последнего варианта финала. Икс не просто влюбляется в Саманту, он проникается ее идеями и понимает их правильность. С его подготовкой, Икс может принести много пользы. Он разоблачает напарника и, скорее всего в перестрелке, убивает его. Наверное, спасает при этом жизнь девушке или командиру. А может, и сам погибает, но лучше оставить его в живых до поры — до времени. Раскаявшийся федерал, перешедший на сторону народа. Это лучше?
-Да, это лучше. На твоем месте, Ник, я бы задвинул подальше любовную линию и вывел на первый план борьбу молодежи против Системы, классовую борьбу. Пусть там будет девушка, и даже целый десяток прекрасных девушек, но главное всё-таки — социальное расслоение, гнилой капитализм и борьба молодых. Это надо показать так, чтобы каждый мальчишка и каждая девчонка захотели в этом участвовать. Ты талантлив, Ник. Всё что тебе надо — это побольше опыта, побольше знания жизни. Ты свободен сегодня вечером?
-Полагаю, да, мистер Джонсон.
-Стив. Сколько бы мы ни спорили, ты всегда помнишь, как меня зовут.
-Хорошо, Стив, как скажешь. Так что там насчет вечера?
Режиссер порылся в бумагах на столе и что-то вытащил. Что-то маленькое и плоское.
-Предлагаю тебе отправиться на поиски вдохновения. В шесть часов вечера в студенческом кафе «Авангард». А это покажешь на входе. И смотри, чтобы тебя не приняли за Икса — не поздоровится, ха-ха!
Хитро подмигнув, Стивен протянул молодому писателю визитную карточку. Ник бережно принял кусочек тонкой бумаги. На нем была нарисована красная пятиконечная звезда. На другой стороне — название кафе и четыре слова: «ваша официантка Бесс Джонсон».