ИСПОВЕДЬ. Книга 2, часть 1. Любить сильнее возможного. / Елена и Виталий Ивановы. – СПб.: Серебряная Нить, 2019. – 328 с.
http://russolit.ru/books/download/item/3958/
Листалка. Читать:
http://pubhtml5.com/eail/iwgx/
ФОТО в книге
___________________________________
14.II.1977 г.
Незаметно накатываются, откатываются дни!.. Время – как воды огромного океана, или бескрайней реки, перемещает волны свои – минуты, часы и года… куда-то мимо меня. Оно бесконечно. Я не вижу границ. Оно подкрадывается ко мне, нереальное, его нельзя потрогать или попробовать, и снова уходит. Его не становится ни больше, ни меньше. Меняюсь лишь я…
Что такое оно? Почему от него я завишу? Почему люди его боятся?
_________
В голове хаос. Мысли путаются. Мне никак не поймать их и не расставить по росту. Они упрямятся, недисциплинированные…
Вот что надо! Ловить их по очереди, поймать одну, другую и связывать веревочкой логики, потом к ним ещё одну…
Или одной рукой их ловить, а в другой держать пойманные за хвостики.
Но, может, они очень слабые?
Да, они очень слабые, им нужны костыли…
Я ошибся, они просто очень большие и не могут сами держаться на ножках. Поэтому их и не расставить в один ряд по росту.
Да-да! Они совсем дохлые.
Глупые, маленькие детки мои! Где же ваши хороводы? Почему вы не играете дружно в веселые игры, не носитесь, топоча своими здоровыми ножками, не давая мне спать? Почему не растете? – Вы, наверное, плохо кушаете? Если мало кушаете, можно не вырасти никогда.
А может, вам нравится ваше детство, и вы хотите навсегда остаться такими маленькими?
Нет-нет, я, кажется, ошибаюсь, такой забывчивый… Да, конечно! Вы не маленькие дети, а старики и старушки. Очень устали.
Правильно! Ведь у вас нет костылей. И вам не встать с ваших коечек. Вы лежите, совсем больные. Почти разваливаетесь… скоро умрете.
А я? Скажите, есть у вас дети? Если нет, что же я буду делать, когда дом мой окажется пуст? Ведь вас даже некому похоронить…
_________
В городе нет тишины. Тишина убежала из города. Слишком много часов. Часы тикают. Тикают по ушам. Часы – это не сердце, хотя они и стучат очень похоже. Сердце – живое. А часы просто тикают. Я бы даже сказал, они больше ничего не умеют делать. Разве что, крутить стрелками. Но это ведь не занятие. Каждый может чем-нибудь покрутить! А стучат они очень противно. Как будто хотят вбить свой стук в уши, забить уши тиканием. Они хотят, чтобы только о них и думали. Разве же справедливо? Ведь так можно забыть даже про сердце…
Странно! Ведь, если вдуматься, часов в городе, пожалуй, больше сердец. И все хотят, чтобы их слушали! Как они громко стучат по ночам, когда весь город спит! Они – цари ночи. За их боем можно не услышать сердца любимой! Не дико ли, что часы стучат громче, чем сердце любимой? По-моему, это чересчур вызывающе!
По утрам некоторые из них еще и звонят! Эти называют себя будильниками. Скоро они назовут себя нашими любимыми. Да! Да! Это так! Будет именно так, если не принять срочные меры.
Хочу, чтобы по утрам меня будило живое сердце, а не будильник! Будильник оскорбляет мое человеческое достоинство!
_________
Если говорить о городе, можно, например, обратить внимание на столбы. Сколько в городе столбов? Видимо, очень много. Фонарные, троллейбусные, телеграфные и разные, разные, разные... Дилетанту в этом важном вопросе может показаться, что столбов вообще бесконечное множество, как, например, воробьев. Кто знает, сколько в городе воробьев? Никто… Но, нет, это не так. Есть люди, которые знают, сколько всего столбов, для них столбы, может быть, главное в жизни.
Но никто не знает количества воробьев. И это обидно. Можно подумать, столбы важней воробьёв!
Эх, нет! И воробьёв кто-то считает… Неужели же, кто-то считает даже все мои мысли?..
28.II.1977 г.
ПОЭТ. Пьеса
Действующие лица
Поэт-самородок
Она – необыкновенная обалдевательница. Женщина первой молодости (неопределенный возраст 15 – 35 лет), одета и намазана по последней моде.
Он – обыкновенный обалдеватель
Картина 1.
Он. – Я люблю тебя! Обалдеваю!
Она.- Шикарно!
Он. – Обалденно!
Она. - Хо-хо.
Картина 2.
(Поэт один.)
Поэт. - Вянут мои лютики-цветочки… О! Где ты, моя любимая?
(Появляется Она. Смотрит на Поэта обалдевающими глазами.)
Поэт. - (Не замечая ее.) О, этот огромный город, в котором я заблудился! Где мне найти тут любимую? Я такой некоммуникабельный, даже считать не умею. Не поют мне больше птички… О, горе! Зачем дальше жить?
Она. - (Продолжает смотреть на Поэта крупными обалдевающими глазами.) Хо-хо?
Поэт. - Как я страдаю! Я, как огнем заполнил улицы этого города страданием. Разве людям не жарко?
(Замечает ее, быстро подходит.) Вам, извините, не жарко?
Она. - (Не мигая, смотрит на Поэта, потом хлопает вдруг глазами.) Хо-хо!
Поэт. - Как она смотрит! У нее необыкновенные глаза!
(Задумчиво) Я бы сравнил их с двумя голубыми океанами. Интересно… Наверное, в них живут золотые рыбки…
(Вдруг сильно бледнеет и начинает сиять.)
Ах!
(Торопясь, достает откуда-то огромный блокнот, отбегает в сторону и быстро что-то пишет в него, кусая ногти, лохматя волосы…
Она. – (Перестает смотреть обалдевающими глазами.) Дурак! Нет, это не мужчина.
(Достает из сумочки зеркальце, помаду. Красит губы, подводит глаза… Поэт в это время отрывается от своего занятия и с удивлением на нее смотрит.)
Поэт. - Ха! Она сама себя красит! Странно… Раскрашивают игрушки, чтобы они походили чуть на живое. Ха! Значит, у нее не живое лицо. А может, это у нее маска или она актриса? Да, наверно, актриса, ведь у нее были такие замечательные глаза. А теперь их нет…
Ах! Как она изменилась… Нет, это не она. Пока я писал стихи, та ушла. Это другая!
А я даже не показал ей свои стихи. Где я теперь ее найду? О, как я страдаю! Как давит на меня этот пустой тёмный город! Серое небо!
(Смотрит на небо.)
Фу! Какое серое!
(Опускает голову, кладет руки в карманы безразмерных брюк и, уныло бормоча, медленно уходит со сцены.)
Покинула меня моя красавица. О, как я несчастен! Где я найду ее?..
Она. - (Достает из сумки пачку сигарет, закуривает.) Нет, не мужчина!
_________
Она. - У тебя есть папа, мама и дача. Папа с мамой продадут дачу, уедут, мы купим кровать и шкаф. Шикарный шкаф! В него можно повесить много обалденных вещей.
Он. - И мотоцикл.
Она. – Что мотоцикл?
Он. – Купим мотоцикл, и я тебя буду на нем катать. Это шикарно.
Она. – Хо-хо! Обалдеть. Мотоцикл! Но, ведь потом его тоже можно продать?
Он. - (Обалденно на нее глядя.) Конечно, милая…
-------------------
Поэт. - Какой большой город! Хорошо, что в одном месте живет столько людей. Если со всеми подружиться, у меня сразу станет много друзей. Как жалко, что я не умею считать… Меня никогда не понимала математика, и я научился считать только до трех.
Но ничего, каждому я подарю по стихотворению и так узнаю, сколько друзей.
Веселым подарю я стихи веселые, как весенний солнечный день, когда тает снег и журчат ручейки. Как птичий щебет или солнечные зайчики от только что вымытых оконных стекол. Печальным – светлые, как золотая березовая рощица, наполненная прохладным осенним светом и чуть слышным в листве хрустальным звоном приближающейся зимы.
И, если когда-нибудь у меня получится книжка, это будет книжка моих друзей. У каждого из них окажется по страничке. Замечательно! По-моему, это очень приятно, когда есть хотя бы одна страничка, на которой о тебе вспомнили и написали что-то хорошее, и все могут прочесть…
У меня уже есть один друг. Любимая! Я написал ей стихи… Но, пока сочинял, она потерялась. Где мне найти ее?!..
_________
Она. – Откуда ты?
Он. – Я родился из книг. Выдумался…
Она. – Как? Сам?
Поэт. – Каждый выдумывается или из других людей, или из книг. Только этого многие не замечают. Наверное, думают, что людей приносит аист или их находят в капусте. Но разве может получиться настоящий человек из капусты?
Она. – Нет.
Поэт. – Вот. И ты выдумалась из школьных друзей, подружек, любимого. Тебя, наверное, выдумали очень красивые люди. У тебя есть любимый?
Она. - Нет, я не замужем. Обалдела я, что ли?!
Поэт. - (Испуганно на нее смотрит.) А что такое «обалдело»?.
Она. – Ну, это… всё. Ну, спятила!
Поэт. – Что спятила?
Она. – Фу, дурак! (В сторону.) Сразу видно, - «поэт»! Хи-хи. Из книг!
(Поэту) Ну, не в себе.
Поэт. - Гм. Не в себе… А где?
Она. – В чужой тарелке.
Поэт. – (Медленно повторяет.) Обалдело… спятило… В чужой тарелке… Почему «в тарелке»? Чужой?..
(Задумывается. Потом вдруг поднимает голову, глаза сияют, лохматит волосы, роется в карманах… Начинает что-то быстро писать в толстый блокнот, который достал из штанов.)
2.III.1977 г.
Ленке.
- У меня последнее время голова пустая и лёгкая, как воздушный шарик. Что я буду делать, если он улетит?
- Не знаю.
- Когда я с тобой, мне всё время приходится одной рукой придерживать голову.
4.III.1977 г.
Она. - Люди все – совершенно сумасшедшие!
Поэт. - У меня всё время развязываются шнурки, и я их завязываю. А если вдуматься, как это страшно: завязывать шнурки всю свою жизнь. Я знал одного человека, он ничего кроме этого не умел – всё забыл. Ничего ему было не нужно…
Поэт. - Поэтов мало, когда много денег. Чем меньше денег, тем больше поэтов.
5.III.1977 г.
Поэт. – Как хорошо, когда много друзей. Но как жить без любимой? Я потерял ее… Писал стихи, а она ушла. Наверное, боялась мне помешать… У нее были такие глаза! Как две большие звезды. И длинные ресницы… Как два лесных озера, а вокруг сосновый бор, и везде свет. Солнце. Тепло. Лето. Бабочки… Было так хорошо!
Если не найду любимой, выкрашу все дома этого города черным цветом, и все друзья сразу поймут, как мне плохо.
16.III.1977 г.
- Я не понимаю, когда ты говоришь серьезно.
- В самой серьезной вещи есть смешная сторона, а в самой смешной – серьезная. Всё относительно. Каждый понимает в меру ума.
- Я ужасно хвастливый, да? Это потому что очень застенчивый. Могу говорить только прямо, решившись вдруг.
- У тебя взгляд иногда бывает, как у взрослого мужчины. Это ужасно. А иногда совсем детский.
- У тебя очень жизнерадостный взгляд.
- Это в треть силы. Мне просто хорошо. И я ни о чем не думаю.
- Когда ты говоришь серьёзно, у тебя взгляд какой-то… Не подобрать эпитета… Глупый? – нет, конечно. Пустой – нет.
- Стеклянный?
- Нет, ты не обижайся.
- Да, я и не обижаюсь. Действительно, так… Я отгораживаюсь стеною… жалости? к людям. Больше всего боюсь оскорбить человека, обидеть… Чувствую себя как-то отрешённо и выше…
- Я люблю, когда люди смеются. Мне это приятно.
- Даже и над тобой?
- Да, пусть. Иногда специально глупость устраиваю. И надо мной нельзя долго смеяться, ведь я не принимаю это всерьёз.
- Тебе надо на эстраду. Из тебя вышел бы неплохой артист.
- Может быть.
- В массовики-затейники.
- Нет, этого из меня никогда не получится. Я шут домашний.
18.III.1977 г.
- Я, наверное, смешной… Да? Почему-то многим кажется, это плохо.
- Дождь. Посмотри, какой сильный дождь.
- Есть. Дождь… Странно.
Тебе не кажется, он смешной? Значит, я смешнее этого дождя? Наверное, тебе больше нравлюсь? Да?
Странно… А когда солнышко, тебе тоже не смешно? Значит, я тебе нравлюсь больше солнышка.
- Виталик, пойдем ко мне, я тебе дам стакан холодной воды. Ты не хочешь холодной воды?
- А корку хлеба дашь? Бедному поэту…
- Дам.
- Ты всегда дашь мне корку хлеба?
- Да, всегда, можешь на это надеяться.
- Ты моё последнее прибежище. Убежище. Последнее моё…
- Хорошо.
- Я, наверное, очень смешной. Я люблю быть смешным. Можно придумать очень много смешного. Главное, чтоб тебя понимали…
- Давай устроим с тобой коммуну.
- Да, вдвоём. У нас будет самая смешная коммуна - смеха. И мы будем спрашивать: «А вы знаете, что такое счастье?..»
23.III.1977 г.
- Завтра четверг, а послезавтра пятница. Да? Странно… Тебе не странно, что завтра – четверг, а послезавтра – пятница? Смешно. Не правда ли, смешно? Как тебе кажется? По-моему, очень смешно!
- Да, действительно, странно…
- Завтра четверг, а послезавтра пятница. Да…
- Ты что?
- Я? Да, я… Завтра – четверг, а послезавтра – пятница. Да! С пятницы начинаю новую жизнь.
- Опять?
- Да, черт с ним!..
- И что же это будет за новая жизнь?
- Не знаю. Всё равно… Просто сейчас – старая, а с пятницы – новая. И всё! По-моему, будет всё замечательно!
Днём.
- Какое серое небо. Больше всего не люблю серое небо. Оно нависает и душит.
- Оно совсем не серое – розовое. Разве не видишь?
- Вижу. Цвет совершенно серый, пустой. Обезличивающий цвет.
- Нет, ты, наверное, плохо видишь? У тебя что-то с глазами. Посмотри внимательнее, оно – розовое.
- Нет, серое. Я больше всего люблю голубое летнее небо с белыми кучерявыми облаками. А это - серое.
- Посмотри внимательнее. Разве ты не видишь кучевых облаков?
- Не вижу.
- Ты ничего не видишь!
- Нет, я, кажется, начинаю видеть… Действительно, небо немного розовое. И даже чуть-чуть голубое. Да! Я знаю, вот сейчас мы выйдем на поворот, и я увижу кучевые облака. Вот у этого поворота я тебя поцелую.
Возвращался домой пешком. Замечательная ночь! Голубые, призрачные дома с сияющими сердечками желтых загадочных окон. Я был один в этом городе сказок, с другой планеты.
Месяц сидел на крыше огромного, широкого 14-ти этажного дома, плывущего мне навстречу, свесив ножки, играя на золотом рожке прекрасную, волшебную мелодию, от которой сердце охватывал какой-то священный, языческий, первобытный страх… и чуть заметная дрожь пробегала по телу.
27.III.1977
Наталья Левитская (Рягузова). Поэту Виталию посвящается
Поэт Виталий Иванов
Не Блок, не Бальмонт, не Крылов…
Зачем он опоздал родиться?
Он мог бы с Пушкиным сразиться,
И в том я просто убеждён,
Что был бы Пушкин побеждён.
Его б Державин лобызал,
И, в гроб сходя, благословлял.
Виташа стал бы важной птицей,
Дошла б до нас о нём молва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова,
Померк бы Пушкин перед ним
И Блок, и Бальмонт иже с ним.
29.III.1977 г.
(По мотивам разговоров Наташи и Володи Левитских)
Она. – Ты мне купишь халат из крокодиловой кожи?
Поэт. – Зачем? Крокодилы зеленые и страшные. Разве тебе хочется походить на крокодила?
Она. – Нет, ну как же ты не понимаешь? Это будет шикарно. Потом, крокодилы сейчас в моде.
Поэт. – Но мне совсем не хочется, чтобы ты походила на крокодила. По-моему, очень неприятно, когда рядом с тобой крокодил. Я знаю, вещи делают из человека то, что им хочется. Как это будет ужасно, когда ты станешь крокодилом! Нет, я не могу сделать тебе такой подарок, и у меня нет денег.
Она. – Фи, денег. Как же ты без них живешь? Без денег нельзя.
Поэт. – (Удивленно.) Почему нельзя? Я ведь живу. И птицы, звери живут, звёзды… И всем очень весело…
Она. – Но надо же что-то есть, одеваться.
Поэт. – Я пишу стихи, и люди дают иногда мне немного денег. Плохо, когда их много. Чем больше денег, тем меньше поэтов. Я и так один. Ты меня любишь?
Она. – Люблю, люблю. Обалденно. Только тебе нужно сменить профессию. Мужчина должен приносить домой деньги. Надо жить, и я хочу халат из крокодиловой кожи. Ты должен исполнять все мои желания. Они для тебя – закон.
Поэт. – Закон… Какое закованное слово, неживое. Ты хочешь стать моим «законом»? Хочешь, я тебе звезду с неба достану?
Она. - Нет, лучше достань халат из крокодиловой кожи.
Поэт. – Пойдем с тобой на край света?
Она. – А там водятся крокодилы? Ты поймаешь самого большого и сделаешь мне халат. Шикарно! На край света!
Поэт. – Хочешь, я напишу тебе стихи?
Она. - А за них можно будет получить деньги?
Поэт. – Я одену тебя в километры своих стихотворений. Ты будешь самой поэтической женщиной на свете.
Она. - Самой женщиной… на свете. Это хорошо. Обалденно! Но без халата я не согласна.