Повела меня за собой, пальцы в саже мне трет глаза,
Вброд, где камыш языками змей, да горькая лебеда.
На запястьях звенели бусы, позвякивали кресты.
Вела меня по болотам, я читала ее следы.
В рыжие волосы вплела тину, платком повязаны.
Ноги босы, а рукава по локоть в крови грязные.
Всё шептала проклятая, как в дурманном была бреду,
Ветви ракиты закат хлестали на соседнем пруду.
Вывела меня на погост, дождь землю лизал, кругом гниль.
Струхла давно церквушка, покосился облезший шпиль.
Что мне пророчила, выступало на теле пятнами.
Ее бормотанье подхватили голоса невнятные.
Ночь чернела, хоть глаз коли, мне тесно в открытом поле.
Кто-то дышал мне в спину, тряпки рвал на моем подоле.
В чем же я виноватая, что клеймят на мне ведьмин след,
В зарослях папоротника мой страх волком был обогрет.
Открыла шкатулку, да сыпет серебряные кресты,
Плата простого люда за привороты взамен души.
Сложилась из них звезда, пять концов, на каждом волос клок.
Принеси мне святой воды, пусть отвернулся от меня бог.
Меня выворачивала наружу горькая мгла,
Обступившая как шакал, обласкавшая как дитя.
Я смотрела, из моих рук, сочилась пурпурная кровь,
Тебя из меня выбивали, но ты не уходил вон.
Я стала для наших чувств храмом, дана невелика блажь
Меня не ведьма вела в болота, скорее слепая страсть.
Где-то заря пылала, выл глухо рожок пастуший.
Отдав тебе свое тело, я надломила душу.