Леонид Евгеньевич совсем упал духом, он как никогда осознал человеческую беспомощность перед изменчивостью судьбы и тщетность бытия. Прогулки с терьером больше не приносили той радости и умиротворения, которые он получал от них прежде. Хотя Принц Уэльский как мог, старался передать хозяину свою жизнерадостность от прихода весны и призывал его побегать по зеленеющим проталинам, Тычина лишь улыбался любимому существу, но его отсутствующий прибывал в это время где-то далеко. На неделе Леонид Евгеньевич посетил местный храм и поставил свечку к образам в правом углу, за здравие Виолетты. Он долго стоял перед закопчёнными временем, намоленными иконами в позолоченных окладах, под фресками святых и ангелов на высоком своде торжественного зала перед алтарём, стараясь найти слова просить Его о спасении, вдыхал ванильный аромат потрескивающих в песке восковых свечей и слушал, звучащий эхом в пустоте огромного зала, негромкий разговор прихожан со служкой, находящейся за стойкой церковной лавки. Затем, когда перед началом службы из-за алтаря в зал вышел батюшка, он решился подойти к священнику, чтобы найти слова поддержки. И потом с покаянной головой внимал благочестивому негромкому голосу служителя, призывающего к терпению и послушанию. И слова были правильными по своей сути и батюшка с окладистой бородкой и добрыми, понимающими глазами понравился Леониду Евгеньевичу. Но после посещения храма, успокоения в его душе так и не наступило.
Несколько дней подряд Леонид Евгеньевич проживал в таком пограничном состоянии. Каждый день, он как по расписанию, ходил в приёмные часы в больницу и относил Виолетте ничего не значащие передачи из фруктов, йогуртов и соков. К больной его временно не пускали, объясняя это проводимыми Виртанен процедурами. Чеслав Деонисович пару раз уклонялся от разговора с ним по телефону, ссылаясь на свою непременную занятость, а затем и вовсе перестал отвечать на вызов, возможно заблокировав абонента. Вероятно имея достаточный опыт общения с родственниками умирающих и не находя возможности изменить складывающуюся ситуацию, профессор не видел смысла в теперешних разговорах, понимая всю бесполезность каких-либо слов.
Неожиданно с Тычиной связались Александр Марченко и Вадим Соболев, несмотря на все отговорки Леонида приятели настояли на встрече и подъехали вечером в сквер Профсоюзов, когда там прогуливались Леонид Евгеньевич и Принц Уэльский. Мужчины подошли к скамейке, на которой уже сидел ссутулившись Тычина и погладив симпатягу стаффордшира, узнавшего их и завилявшего приветливо прутиком хвоста, присели рядом.
— Лёня, мы в курсе того, что происходит в больнице, — начал Марченко. — Вадим общался с Чеславом Деонисовичем. Сочувствуем тебе, как только можем. Профессор сообщил, что они используют какое-то новое лекарство, выделенное больнице по квоте. Но конечно, он не даёт ни каких гарантий улучшения. Ты ходил в церковь?
— Я ходил, ставил свечку и молился. Но если бы Он видел каждого страждущего, у Него должно было быть тысяча глаз и тысяча рук, — горестно констатировал Леонид Евгеньевич.
— Не богохульствуй, Леонид, — упрекнул друга Марченко. — Тут вот какое дело. Я конечно не хочу прослыть тёмным шарлатаном и если бы этого не случилось лично со мной, не так давно, то конечно назвал бы всё произошедшее, тогда со мной, вымыслом и сказкой.
— Послушай его Лёня внимательно, — поддержал друга Соболев. — Я могу подтвердить тут каждое слово, что это вовсе не вымысел, а быль.
— О чём же вы? — удивился Леонид Евгеньевич. — Я честно вас не понимаю. Говори же скорей, не томи мою душу.
— Тогда слушай, — и Марченко начал свой рассказ… — Случилось так, что около пяти лет назад, поздней осенью, в октябре, я и мой тогдашний приятель, назовём его Геннадий, потому что теперь, после того случая, я уже давно не произносил этого имени. Так вот, я и Геннадий поехали на машине на Терский берег, на рыбалку. Там в небольшом посёлке, в устье уловистой реки, нас ждали местные оленеводы для совместной рыбалки и охоты. Проехать нам предстояло порядка двухсот километров по безлюдным местам, по насыпной дороге, которая шла между распадками каменистых сопок. Скалистый ландшафт вокруг украшали только заснеженные вершины сопок и карликовые берёзки. Иногда на дороге мы пересекали в брод большие лужи, покрытые уже довольно толстым и крепким льдом. Порой дорогу накрывали перемёты из крупных сугробов уже не таящего снега. Холодный и сильный ветер из тундры трепал тент уазика, а иногда порывы ветра бушевали с такой силой, что создавалось впечатления проехавшей мимо фуры. Мы выехали с хорошим настроением, везли с собой снасти, удочки и ружья, тёплые вещи и продукты. Конечно взяли с собой и ящик водки, как угощение для наших друзей рыбаков. Также мы планировали заехать на стойбище, поменять у лопарей спиртное на оленьи бурки с национальным орнаментом, которые ценились при поездках в Финляндию, как отличный сувенир тамошним нашим партнёрам по бизнесу.
Однако, при переезде очередной глубокой лужи покрытой льдом, и больше похожей на небольшое озеро, наша машина заглохла, видно вода залила глушитель. Все наши многочисленные попытки оживить машину окончательно посадили аккумулятор. Не найдя другого решения, мы оказались вынуждены лезть по очереди в ледяную воду, расталкивая толстые льдины, вращая рукоятку кривого стартера, чтобы на пониженных режимах раздаточной коробки, сантиметр за сантиметром продвигать машину вперёд, вытаскивая её из ледяного плена. Мы оба вымокли и замёрзли, как суслики. Наши руки скрючило от холода и ноги заледенели. Казалось это мучение никогда не закончится, но другого выхода не было. Свежих следов других машин мы на этой дороге не встретили, а это означало, что помощь здесь могла прийти только через несколько часов, а может быть и дней. Наконец, к нашему счастью, уже в сумерках мы смогли освободить машину из ледяного плена и с помощью рукоятки стартера, помогая севшему аккумулятору, сумели оживить автомобиль. Разводить костёр на открытой местности, продуваемой ветрами, было бесполезно. Мы решили пробиваться вперёд. В темноте ехали ещё долго. Дорога стала ещё хуже, то резко шла вниз, то устремлялась круто в верх. Наша машина прыгала на больших валунах, а иногда с грохотом билась о них подвеской и днищем. Тусклый свет «УАЗ» таял в нескончаемой метели мелкого снега, шедшего в перемешку с ледяным дождём, залеплявшим лобовое стекло и фары. Намёрзшие льдом щётки стеклоочистителей и слабый обдув печки-отопителя уже не могли обеспечить нормальную видимость дороги. Мой приятель за рулём явно нервничал и побелевшими костяшками пальцев судорожно сжимал руль, резко втыкая рычаг на скрипевшей шестерёнками коробке передач. Вдруг на очередном крутом спуске машина подпрыгнула и под истошный крик Геннадия, — «Берегись!», — полетела переворачиваясь в пропасть…
Я очнулся от того, что Геннадий тащил меня по снегу от перевёрнутой и разбитой машины в темноту ночи. Казалось, что я тоже весь изломан, так как каждая клеточка внутри отдавала нестерпимой болью. Скоро я опять впал в беспамятство. Снова очнулся через какое-то время, уже у костра, в слабом огне которого горели мелкие ветки кустарника и грелся железный чайник. Здесь же сидел на корточках, натянув на себя тёплый овчинный тулуп, Геннадий. Приятель стал объяснять мне, пряча глаза, что надо идти за помощью, что дров на костёр вокруг нет и мы точно к утру замёрзнем. Что он обязательно дойдёт и приведёт помощь.
— Конечно иди, — сказал я, смотря на него, и жар покрывал испариной мой лоб. А про себя подумал, — Кто-то же должен жить, даже если не я.
И он ушёл, подкинув кучку веток в угасающий уже костёр. А я снова провалился в темноту. Сколько времени я так лежал у потухшего костра, не могу сказать точно. Кажется я несколько раз приходил в себя, то замерзал, то горел огнём и опять впадал в забытьё. Помню на рассвете мне в щёку воткнулся влажный и тёплый нос собаки. Потом мня куда-то везли на оленьей упряжке и затем я опять потерял сознание и наступила темнота.
Потом был свет. Я увидел себя идущим по заснеженной тундре к большому тёмному камню, в распадке меду крутых сопок. Под камнем я нашёл пещеру и почему-то знал, что мне надо войти туда. Я вошёл в пещеру через узкий вход, хотя до этого явно видел, что такому крупному человеку, как я, туда войти не возможно. В пещере стоял полумрак и с каменных стенок стекала влага, а каменистое дно вело круто вниз. Я шёл по дороге по этой тропе. Я как будто знал, что мне надо идти туда. Затем там впереди, стали слышаться какие-то тревожные звуки, то ли стоны, то ли всхлипывания сотен или тысячи неведомых существ. Недалеко послышался шум воды и вскоре я действительно вышел к тёмной реке и пошёл вдоль её каменистого берега. Река казалась мутной и не глубокой, но быстрой и порожистой, а поверх её холодной воды клубился какой-то, ядовитого оттенка, туман. Где-то далеко впереди, замаячил неясный мерцающий свет, а в темноте сбоку стали появляться и исчезать какие-то чудовищного вида звери-твари, с клыкастыми кровавыми оскалами и длинными хвостами. Эти звери рычали и брызгали зловонной слюной, делая попытки броситься на меня и разорвать, но я знал, что должен идти дальше и покорно шёл к тому, что ждало впереди, страшному и неимоверно жуткому. Всё моё естество трепетало и кричало неимоверным криком отчаяния и тоски, но я неумолимо шёл вперёд, к своей гибели.
Неожиданно позади меня, со стороны входа в пещеру, раздался звук бубна. Сначала негромкий, тук-тук, а потом всё сильнее и сильнее, ритмичный и зовущий, бум-бум-бум! Я никогда не слышал бой бубна, но почему-то, в тот момент, отчётливо осознавал, что это стучат в бубен. Я оглянулся на звук и увидел догоняющего меня по тропе низкорослого, неопределённого возраста человека, с тёмным худощавым лицом и живыми, почти чёрными глазами, в одеждах лопаря или саама, в остроконечной национальной шапке из меха росомахи и с ожерельем из клыков волка, я не имел представления о них раньше, но знал теперь, что это так. Человек догнал меня и взял за руку. Поводырь приказал мне идти за ним и я безропотно подчинился ему, с лёгким сердцем. Боль отступила, а тело моё стало лёгким и быстрым и мы пошли на выход, на призывный зов бубна.
Я очнулся уже в тёплом меховом чуме, среди группы мужчин и женщин, которые раскачиваясь в трансе пели какую-то странную песню-зов. Рядом сидел на коленях шаман, похожий на того лопаря, который вывел меня из пещеры, его голова была опущена на грудь, а глаза закрыты, и он всё бил и бил в свой бубен. Моё тело натёрли жиром росомахи, дали какое-то горячее густое питьё на терпком травяном настое и я погрузился в сон. Мой сон уже не казался тяжёлым, я дышал свободно и легко. Через некоторое время, я услышал как на площадку перед юртой села вертушка и прилетевшие на ней люди понесли меня на носилках в вертолёт. Мы полетели в Мурманск. Врачи в городской больнице не могли поверить, что я смог выжить с такими тяжелейшими внутренними повреждениями, но к их удивлению все мои раны скоро зажили и переломы срослись…
— Мы считаем, что это может быть тем чудом, которое может помочь твоей Виолетте, — утвердительно констатировал Вадим Соболев.
— И что же вы хотите мне сказать, — осторожно спросил Леонид Евгеньевич, — что этот удивительный шаман реально существует?
— Поправившись, — продолжил Александр Марченко, — я стал разыскивать этого шамана. Он кочевал со своим стадом оленей далеко в тундре. Однако, когда я нашёл его стоянку, то к моему глубокому удивлению, шаман заверил меня, что пещера и наше путешествие в ней, мне привиделись. Но мои подарки с уважением принял. А вот пожилая женщина, которая считалась старейшиной их стойбища, по секрету поведала мне, что этого человека зовут Рухтнас, и то, что он родовой шаман-колдун, что по саамски звучит как «нойда». Но сам шаман считает, что его тайные знания должны быть скрыты от посторонних, чтобы его власть не ослабела. Тайные знания шаманства передавались в их роду от отца к сыну, из поколения в поколение, с древних времён и в знание этом и есть сила Рухтнаса. Шаман не принимает людей за деньги, а врачует лишь только своих соплеменников.
— И ты знаешь как найти этого шамана? — спросил Тычина, с появившейся робкой надеждой.
— У меня есть телефон председателя их сельсовета, который будет знать, где кочует род Рухтнаса, — утвердительно ответил Марченко.
— Так вы предлагаете показать этому шаману Виолетту? — спросил недоверчиво Леонид Евгеньевич.
— Да, Лёня, — в один голос заверили Соболев и Марченко.
— Мужчины должны совершать безумные поступки, — заверил с непрерикаемой уверенностью Соболев. — А с заведующим отделением я попробую решить вопрос, придумаем какую-нибудь уважительную причину для увольнительной.
Остаётся неизвестным, как уже Соболеву удалось убедить Чеслава Деонисовича отпустить Виолетту Микко на целый день, якобы домой на побывку. Но в следующую субботу, друзья, забрав с собой Виртанен, которая с их помощью потихоньку спустилась из больницы на улицу и села в машину, пустились в увлекательное и захватывающее путешествие.
Виолетта Микко находилась в неописуемом восторге от предстоящей поездки в тундру, хотя внешне это выразилось лишь в её слабой улыбке и расширившихся на минутку от удивительной новости глазах. Появление в больничной палате троих друзей, стало для неё полнейшей неожиданностью. Наскоро подписав, подсунутые дежурной медсестрой, бумаги с заявлением об увольнительной домой на один день под свою ответственность, Виртанен так и не смогла до конца осознать цели этой, случившейся вокруг неё суматохи. Но одно то, что она сможет на какое-то время покинуть стены, ставшей уже поистине ненавистной для неё, больничной палаты, делали эту прогулку желанной и она беспрекословно предоставила себя в распоряжение этих мужчин, которые с неподдельным азартом и вдохновением мальчишек, принялись исполнять свой авантюрный замысел.
Наши приятели выехали в район реки Вороньей в окрестностях села Ловозеро, хотя слово окрестности включало в себя район размерами с маленькую Швейцарию, сто на сто пятьдесят километров. Где-то на просторах скалистой тундры, в пойме небольшой реки, паслось стадо домашних оленей семейства Рухтнаса и стояло стойбище его рода. Тундра в апреле, уже почти очистилась от снега, белыми остались лишь самые высокие вершины сопок и глубокие, тенистые распадки. Весна на севере скоротечна и голые на первый взгляд сопки, в одночасье вспыхивают ярким огнём распустившихся микроскопических тундровых цветков, серо-голубых арктических мхов и коричневато-бордовых лишайников, покрываются пёстрым ковром из ярко-зелёного брусничника, расцветают ярко-жёлтыми созвездиями камнеломки и гроздьями фиолетовых тюльпанчиков, с солнечным пятном бутонов пострела. Тундра, раскрашенная в одночасье миллиардами соцветий, разгорается многообразием красок и полыхает ярким огнём, радуя глаз путешественника. Разбросанные то тут, то там многочисленные ручейки, болотца и озёра отражают свет и сияют тысячами зеркал в солнечных лучах. Как можно не радоваться такой красоте и великолепию вокруг. Весенний воздух прозрачный и свежий, позволяет взгляду раздвинуть горизонты, а простор вокруг открывается поистине великолепный.
Большой джип Александра Марченко, «Toyota Tundra», мягко и мощно пролетел по трассе к селу Ловозеру, около ста сорока километров, а затем свернул на чуть заметную каменистую колею, уходящую влево от основной трассы. Машина огромными колёсами и мощной подвеской отрабатывала все неровности дороги и друзья получали огромное удовольствие от поездки. Виолетта Микко сидела на заднем сиденье, рядом с Леонидом Евгеньевичем, который держал её за руку. Женщина с нескрываемым восхищением всматривалась в открывающиеся впереди великолепные виды преображающейся тундры и только иногда сильнее стискивала губы от резких толчков на больших кочках, отдающихся у неё болью в груди. Вадим Соболев исполнял обязанности штурмана и дублировал карту навигатора машины.
— Вадим, смотри внимательно, меня предупредили, что где-то тут нас должен ждать проводник со стойбища оленеводов, — обратился Марченко к Соболеву.
Ещё несколько раз поднявшись и спустившись по череде больших сопок, на возвышенности одного из поворотов дороги друзья увидели сверкающий яркой раскраской и никелем мощный квадроцикл, рядом с которым стоял высокий, худощавый молодой человек в яркой спортивной куртке с логотипом «Yamaha», в утеплённых немецких армейских брюках и резиновый финских сапогах, на толстой светлой подошве. Длинные, тёмные волосы парня, забранные сзади на резинку в хвост и обветренное, загоревшее лицо, делали его похожим на героев книг Фенимора Купера. Только вместо томагавка, в руках он держал защитный спортивный шлем элитной гоночной марки. Его крупные белые зубы обнажились в приветливой улыбке.
Приятели вышли из машины поздороваться с встречающим. Парень представился как Василий и сообщил, что до стойбища оленеводов осталось проехать ещё около двенадцати километров, при этом он с восхищением рассматривал высоченный и огромный джип Марченко, ослепительно сверкающих на солнце ярко-красной перламутровой краской и никелированными дугами, накладками порогов и шикарными дисками колёс. Немного размяв ноги, наши герои сели обратно в машину и поехали за, указывающим им путь, Василием. Парень владел своей мощной машиной мастерски, ловко маневрировал среди громадных валунов и штурмом брал небольшие водные преграды, подымая фонтаны мелких брызг, радугой играющих на низком солнце. Дорога между тем стала спускаться в пойму, видневшейся чуть в стороне и спереди, небольшой реки. Вскоре за одним из пригорков путешественникам открылось, пасущееся на возвышенности, большое стадо низкорослых оленей, а чуть выше, у низкорослого кустарника, прикрытое от ветра большой каменистой грядой, стойбище оленеводов, состоящее из нескольких юрт и большого кострища, с огромным медным котлом в центре. Тут же на хозяйственной площадке громоздилось несколько лёгких деревянных нард, сушились на веревках, растянутых на высоких кольях, рыбацкие сети и нижняя одежда. От юрт к подъезжающей машине выбежала группа детей, младшего школьного возраста, в сопровождении стаи лохматых ездовых собак и поджарых охотничьих лаек, которые зашлись в злобном лае на чужаков. Василий заглушив квадроцикл, прикрикнул на собак и они послушно присмирели, обнюхали вышедших из машины людей и дружелюбно замахав хвостами, стали тереться об их ноги очевидно выпрашивая подачки. Дети же с восторгом облепили великолепный джип Марченко, но тот благодушно разрешил им залезть в кузов, где маленькие саамы, дружно ухватившись ватагой за сверкающую дугу с дополнительными фарами, стали раскачивать машину, имитируя гонки и орать какую-то рэперскую песню на английском.
К приехавшим гостям вышло почти всё взрослое население стойбища, около двух десятков мужчин и женщин, разного возраста, в свитерах и лёгких куртках. Впереди всех шла пожилая женщина, в длинной юбке, с дымящейся длинной трубкой, которую она одной рукой держала в углу крупного рта. На глазах женщины находились очки с довольно большими диоптриями в роговой оправе, что могло говорить о её пристрастию к домашнему чтению.
— Здравствуйте, дорогие гости. Пусть будет лёгким и скорым ваш путь, как полёт гагары, — поприветствовала приехавших хозяйка. — Меня зовут Клавдия Ивановна, я глава стойбища. Машину можете поставить вон там в сторонке, чтобы искры от костра её не повредили. А сами проходите за мной в главную юрту, отведайте чая с дороги, испробуйте нашей строганины и жареного мяса.
Путешественники по очереди поздоровались со всеми жителями стойбища и прошли за приветливой хозяйкой в центральную юрту. Несколько мужчин начали суетиться у кострища, разводя огонь под большим медным котлом, а женщины дружно пошли выносить из своих юрт тарелки с угощением и сносить их в юрту старейшины. Виолетта Микко с любопытством остановилась у большого загона, выполненного из длинных и тонких деревянных жердей, в котором находились на передержке около трёх десятков стельных самок оленя и уже ходило несколько новорождённых, маленьких оленят. В главной юрте гостей усадили на мягкие подушки, сшитые из пёстрых лоскутков в виде национального орнамента, на широком шерстяном ковре у стены напротив входа. Внутри юрты, после яркого солнечного дня, гости погрузились в полумрак. Слабый дневной свет проникал в помещение лишь сверху, в небольшое вентиляционное отверстие между утеплявших юрту шкур, вокруг вершин связанных между собой остевых шестов, а также под куполом шатра, была прикреплена большая светодиодная лампа, горевшая бледно-голубым светом, от которой тянулись провода к огромному аккумулятору. В другой стороне от импровизированного застолья, на старинном деревянном сундуке находился небольшой плоский монитор телевизора, по которому транслировали какой-то детективный сериал. Вошедшие в юрту в помощь хозяйке товарки, приставили к сидящим в подушках гостям низкий деревянный стол, на который накрыли холщовую скатерть и стали выставлять разносолы в различных по величине мисках и тарелках. Здесь подавались маринованные грибы и вяленая рыба, яркая мороженная брусника и сочная морошка в сахарном сиропе, мочёные кочерыжки капусты и доски с выложенными на них полосками свеже-мороженного мяса оленя, тарелочками с различными соусами, и крупно нарезанные куски толстых лепёшек. Затем в центр стола поставили большую плоскую сковородку с жаренным мясом, вперемешку с оленьей печёнкой. Сюда же принесли широкие фарфоровые пиалы для чая, большой медный чайник и стеклянный заварник с ситечком, наполненный душистым чаем с листьями брусники. Хозяйка стойбища и несколько видимо самых уважаемых в роду мужчин, уселись подогнув колени напротив гостей, на расстеленных для них шкурах и подушках из цветных лоскутов.
Александр и Вадим передали мужчинам стойбища три бутылки водки, бутылки тут же открыли и на столе появились большие эмалированные кружки, в которые разлили сорокаградусный продукт.
— За вашу удачную дорогу, — подняла Клавдия Ивановна свою кружку чокаясь с гостями, — и за здоровье.
Женщина выпила и сразу же разожгла свою потухшую было трубку. Все присутствующие за столом выпили вслед за ней. Виолетта Виртанен с удивлением смотрела на всё происходящее, казалось боли немного отпустили и она попробовала небольшой кусочек строганины, протянутый ей с ножа сидевшим напротив пожилым саамом. Мясо оказалось холодным, но тонко нарезанный умелой рукой кусочек растаял во рту сочным бульоном и она с аппетитом насладилась живительной влагой оленины. Затем, отказавшись от жареного мяса, Виртанен пила чай из глубокой пиалы, согревая об неё свои озябшие руки.
Мужчины, как бывает в таких случаях, после третьей кружки нашли общие темы в разговорах про рыбалку и охоту. Саамы принесли и показали гостям, с особой гордостью, старинное двухствольное ружьё немецкой фирмы «Sauer», с тремя кольцами на цевье и изящной гравировкой, с сюжетами убегающих оленей. Оружие это передавалось в племени из рода в род, являясь особой ценностью и гордостью охотников. В ответ Марченко достал из наплечной кобуры травматический пистолет и вынув магазин, дал его осмотреть принимавшим их мужчинам.
— Клавдия Ивановна, — заговорил, выбрав удобный момент, Вадим Соболев. — Вы знаете, мы приехали к вам с большой просьбой увидеть вашего нойду. Очень надеемся, что ваш шаман не откажется принять нашу больную, собственно в этом и есть цель нашего приезда.
— Однако, нойда не принимает людей из города, — осторожно ответила Клавдия Ивановна, с сожалением посмотрев на встрепенувшуюся Виолетту. Но глубоко затянувшись и выпустив дым над собой, добавила, — но он видел в своих ведениях, что к нему едет женщина с душою белой оленихи и сообщил, что духи ждут её…
Виолетта выглядела встревоженной и не до конца понимала о чём идёт разговор в юрте. Хозяйка посмотрела в сторону находящихся за ней женщин и двое из них встали и подошли к Виртанен и взяв её под руки, попросили пройти с ними. Виолетта с недоумением повернулась лицом к своим мужчинам, ища у них поддержки, но Александр и Вадим показали ей знаками, что следует подчиниться. И больная покорно вышла за сопровождающими из юрты. У Леонида Евгеньевича разрывалось сердце из-за тревоги за Виолетту, но он понимал, что находиться рядом с ней в данную минуту не может и что этот путь она должна пройти одна.
Сопровождающие женщины провели Виртанен через всё стойбище, к стоящей немного в стороне от других юрте из белых шкур, над которой клубился сизый дымок. Отстранив меховой полог, саамки ввели Виолетту Микко во внутрь. Посреди шатра горел огонь костра, на котором в небольшом широком котле варились какие-то травы, от терпкого аромата которых у Виртанен начала кружиться голова. Женщины усадили покорную Виолетту на шкуры и раздели до гола, она сделалась совершенно отрешённой от происходящего и видела себя как-бы со стороны, как-будто всё это происходило с другой какой-то Виолеттой. Тревоги, бесконечная боль непокидающие её всё последнее время отступили куда-то на уровень подсознания и она лишь покорно наблюдала это непонятное представление творившееся вокруг. Больную посадили на холщовое покрывало и стали натирать её тело жиром, и грудь, и спину, и ноги. Затем на Виртанен надели простую домотканую рубашку и положили лицом вверх, прикрыв ей глаза. Видимо по тайному знаку женщин, в юрту вошёл мужчина небольшого роста, с голым торсом, в накидке из шкуры медведя и в старых кожаных штанах, из тонко выделанных оленьих шкур. Нойда пришёл босиком и только подвязка из клыков волка на груди являлась единственным его украшением. На его смуглом, жилистом теле выделялись, нанесённые тёмной тушью, многочисленные татуировки в виде графических символов, стрел и кругов. Длинные всклокоченные волосы почти полностью закрывали ещё не старое, но сухое лицо Рухтнаса. В одной руке у шамана находился плоский старинный бубен, из натянутой на деревянный обруч кожи какого-то животного, со старым, местами истёртым изображением двух стрелоподобных линий, пронзающих волнистую кривую, выполненного полинявшей от времени красной краской. Во второй руке нойда держал небольшую деревянную колотушку, обтянутую шкуркой молодого оленя. Шаман встал напротив лежащей у костра Виртанен и начал монотонно отбивать однообразный ритм меховой колотушкой, ударяя ею в центр бубна. Нойда стоял опустив голову и плечи, на полусогнутых ногах, постепенно погружаясь в транс. Удары его становились все чаще и громче, он стал трястись всем телом в ритм бубну и потряхивать головой, закатив глаза. Женщины припав на колени по сторонам от лежащей на шкурах больной, приложили руки к своим лицам и тоже закрыв глаза, стали на распев произносить слова заклинания на старинном, видимо финно-угорском языке, призывая прийти зверя. По поверью зверь поедал изнутри больного, вселившись в него, и шаман, входя в транс, спускался к в подземное логово, где тот терзал плоть и вызывал этого страшного, хвостатого зверя выйти и показаться ему. И если шаман имел большую силу, то зверь отступал и уходил из тела больного, а если шаман оказывался слаб или неопытен, то обоим становилось только хуже, и нойде, и пришедшему к нему за помощью человеку.
Леонид Евгеньевич с приятелями, в юрте Клавдии Ивановны, с волнением прислушивался к доносившимся до них из другого конца стойбища ударам бубна. Удары стучали в его висках и гнали кровь по венам поднимая давление. Мужчины не разговаривали и не смотрели друг на друга, в течении почти двух часов пока продолжался бой бубна. Затем всё стихло. Ещё через час за ними пришла хозяйка стойбища и сказала, что приятели могут забрать свою женщину. Друзья вышли из юрты и к ним под руки подвели Виолетту. Больная находилась явно не в себе, глаза её блуждали и зрачки казались неестественно расширенными, на лбу выступила испарена, а щёки порылись нездоровым румянцем. От неё пахло каким-то едким животным жиром и поверх холщовой рубахи была одета длинная песка, зимняя глухая одежда из двух оленьих шкур сшитых вместе, с высоким воротником, а на её голову саамы надели шапку из песца, с длинными опущенными ушами. Леонид Евгеньевич вместе с Соболевым приняли у женщин Виолетту и узелок с её вещами и довели Виртанен до своей машины, которую Марченко уже включил на прогрев. Здесь друзья уложили больную на заднее сиденье, причём голову женщины, Тычина, сев рядом, положил себе на колени.
— Что же сказал ваш шаман? — с нетерпением спросил у Клавдии Ивановны Марченко. — Как же всё прошло, можно ли с ним поговорить?
— Какое там поговорить, — махнула рукой хозяйка. — Он теперь пару дней не появиться к людям и сам будет болеть. Нойда же всё через себя пропускает, и чем тяжелее недуг, тем большую часть себя он тратит. Рухтнас сказал, что исполнил всё, что смог. И просил передать больной, что улучшения сразу не наступит, последствия недуга будут уходить постепенно и болезненно. Но чтобы женщина возродилась к жизни, надо исполнить её самое заветное желание, чтобы случился перелом жизненных сил и это сможет послужить толчком к выздоровлению.
Марченко несмотря на протесты Клавдии Ивановны умудрился засунуть в её карман конверт с довольно крупной суммой денег, в знак благодарности, а Соболев вытащил из машины остаток ящика водки и отдал оленеводам. Домой приятели ехали негромко обсуждая увиденное на стойбище, стараясь не разбудить уснувшую Виолетту, голову которой нежно поглаживая, стараясь оградить от резких толчков машины, держал на своих коленях Тычина.
— А что же будет дальше? — спросил обращаясь к друзьям Леонид Евгеньевич.
— Рухтнас передал, что надо помочь Виолетте исполнить самое главное её желание, — повторил Соболев слова хозяйки стойбища. — Тогда жизненные силы вернуться к ней и болезнь отступит.
— Если бы сам не был всему этому свидетелем, — удивился Александр Марченко, — то никогда бы не поверил, что такое еще происходит в наше время. Просто магия какая-то, право слово. Но когда медицина бессильна, видимо остаётся уповать только на небеса…