За белым пластиковым окном, по изогнутым веткам берёз, потемневших от набухших почек, скакала без устали щебетавшая пара синиц. Первые лучи низкого апрельского солнца, выглянувшего из-за небольших перистых облаков, играли внутри ночных хрустальных сосулек, свисающих с крыши, и переламываясь внутри помутневшего льда, распадались на множество небольших солнечных зайчиков, которые плясали на бесконечно пустых, белых стенах больничной палаты. Бесконечная тишина наполняла собой всё пространство вокруг и только равномерный шлепок, падающей внутри пластиковой капельницы очередной дозы раствора, отмерял неумолимое течение времени. На больничной кровати, под клетчатым казённым одеялом, лежала с прикрытыми глазами Виолетта Микко. Голову женщины покрывала одноразовая «шарлотка», а её оттеняемое шапочкой лицо осунулось и побледнело, нос казалось немного заострился, а под прикрытыми глазами легли заметные синие тени. Тонкая и бледная рука Виртанен, с обнажёнными прожилками вен и вставленной в ложбинке предплечья иглой, с тянущейся от неё прозрачной тонкой трубкой, закреплённой несколькими узкими полосками белого пластыря, лежала поверх одеяла. Её чувствительные тонкие пальцы, на развёрнутой к верху полураскрытой ладони, слегка дрожали.
Виолетта Микко не спала, а сквозь прикрытые ресницы наблюдала как размеренно падают капли внутри прозрачной колбы и как непозволительно медленно вытекает из пакета жидкость. В больничном коридоре, за прикрытой белой дверью палаты, больная иногда слышала чьи-то шаркающие шаги и затем опять в отделении надолго наступала звенящая тишина. Рядом с кроватью находилась стоявшая на передвижной платформе медицинская аппаратура, на экране которой чертились графики самочувствия пациентки и от которой тянулись к её пальцам тонкие цветные щупальца. Уже подходила к концу вторая неделя, как Виртанен легла в онкологическое отделение, в больничном городке. Произошедшее несчастье обрушилось на Виолетту Микко как снежный ком или, вернее будет сказать, как смертельная снежная лавина. Хотя начиналось всё как самый обычный визит к терапевту, по поводу беспокоившего её последнее время сухого кашля. Знакомая участковый-терапевт, к которой Виолетта в последний раз приходила на приём может быть около двух лет назад, наверно ещё при прохождении планового осмотра, в бытность её работы в городской администрации, небольшого роста пожилая женщина с добрыми глазами, Елена Николаевна, сначала в шутку удивилась, что они так долго не виделись и выписала стандартное направление на флюорографию и анализ крови. Однако, на следующий день положение дел кардинально изменилось, сначала эта невнятная речь доброй женщины-врача, о небрежном отношении пациентки к себе, каких-то подозрительных пятнах на снимках и повышенном гемоглобине крови, затем, стараясь успокоить разволновавшуюся Виртанен, Елена Николаевна, видимо для проформы добавила, что ничего страшного ещё не произошло и что это просто необходимая предосторожность, и всё же выписала направление на биохимический анализ крови и обследование в онкологический диспансер. Всё это не на шутку смутило и встревожило Виолетту и в её душу закралось нехорошее предчувствие приближающегося несчастья.
Затем её прошлая жизнь понеслась под откос. Сначала, трудный приход сюда, в больничный городок, в полном смятении чувств, с тайным страхом и с тайной надеждой на возможную ошибку врача. Потом, повторная сдача анализа крови, боязнь замкнутого пространства и гул магнитного томографа в камере ЭМРТ. И наконец всё сокрушающий, неизбежный приговор в кабинете заведующего отделением онкологии, когда седой профессор медицины, с сочувствующей интонацией и уставшим пустым взглядом, объяснял специальными медицинскими терминами её диагноз, а у Виолетты в голове, как гром среди ясного неба, гремели только произнесённые доктором слова «опухоль в лёгких» и «метастазы». И как окончательное крушение всех надежд, экстренное направление в стационар, короткие сборы дома и эта страшная палата. Белая палата, белый снег за окном, плачущие сосульки на водостоке крыши и ветках деревьев за окном. Виолетте Микко хотелось рыдать от безысходности и одиночества, но почему-то у неё хватило жалости к себе только на одну скупую слезу, выкатившуюся из уголка правого глаза и упавшую со щеки на белую наволочку подушки. Она лежала и с сожалением и нескончаемой печалью вспоминала своё такое далёкое детство, проведённое в квартире родителей, в их пятиэтажке на улице Радищева, мамин голос, когда она приходила со школы домой, нежные руки, обнимавшие и гладившие маленькую Виолетту по голове. Вспоминала школу, свой дружный класс, старую любимую учительницу, последний звонок и выпускной бал. Потом учёбу в институте «Инженеров водного транспорта» в Санкт-Петербурге, проживание в комнате общежития с подругой и с удобствами на этаже, полуголодное существование, нерегулярные небольшие деньги и посылки из дома, беспокойные сессии и экзамены, гуляние белыми ночами по Фонтанке к Неве. Затем последовало распределение в Оренбург, на машиностроительный завод и случилась встреча, на танцах в клубе, с молодым курсантом-лётчиком, её будущим мужем. Прошлая жизнь как в кино мелькала за полу прикрытыми глазами Виолетты Микко, но почему-то не получалось, как в детстве, проснуться и узнать, что её страшная болезнь, больничная палата и белые стены, лишь страшный кошмарный сон. Каждый раз открывая глаза, Виолетта снова и снова оказывалась на той же больничной кровати и видела перед собой одну и ту же, бесконечную больничную стену. Назначенный курс интенсивной химиотерапии только начался, но терпеливо перенося нестерпимые боли, которые приносил сжигающий болезнь раствор, она тосковала только по своим некогда чудесным волосам, часто прикасаясь через токую ткань шапочки, подушечками пальцев к такой теперь беззащитной стриженной голове. Почему-то, больше всего на свете, Виолетте было жалко свои милые, чудесные волосы.
Её никто не навещал, потому что о случившемся она никому не хотела сообщать. Бывшие подруги с прежней работы, слыли ярыми сплетницами и их возможная жалость, сочувствующие разговоры и любопытные взгляды только бы ещё больше тяготили Виолетту. С дочерью же, после произошедшей между ними размолвки из-за квартиры, она больше не общалась и номер телефона Светланы в её iPhone был заблокирован. О Леониде Евгеньевиче Виолетта не вспоминала, он остался где-то там далеко, в её хороших снах, в прошлой жизни. Понимая всю несерьёзность возникших между ними чувств и мимолётность встреч, она, как справедливо считала, не имела права обременять этого малознакомого человека таким непомерным грузом, заботой об умирающей. Эта безмерная угроза неизбежного скорого конца и одиночество очень тяготили и угнетали Виртанен. Понимая умом всю тщетность каких-либо попыток борьбы со страшной болезнью, о которой раньше-то и думать считалось нехорошим тоном, теперь, когда эта беда, невероятным образом почему-то подкралась к ней самой, Виолетта просто впала в ступор оцепенения и покорилась неизбежности. Она как робот выполняла назначенные лечащим врачом процедуры, но даже сама атмосфера неизбежной тоски в онкологическом корпусе, внушала ей патологический ужас и страх. Виолетта закрылась в себе как улитка, чтобы не биться головой о стену и не орать от ужаса.
В то же время, Леонид Евгеньевич находился в смятении и боялся себе признаться, что эта мало знакомая и в принципе, чужая женщина, заинтересовала его настолько, что отсутсвие известий о ней стало поводом для беспокойства. Он не находил себе места, стараясь отвлечься прогулками с Принцем Уэльским. Между тем весна на севере, в средине апреле, уже окончательно вступала в свои права, снег в городе потемнел и осел, а на дорогах превратился в жидкую кашу, на тротуарах кое-где открылся асфальт и горожане сменили дублёнки и длинные толстые пуховики на спортивные короткие куртки и весенние полупальто. Женщины на улицах стали более открытыми, нарядными и яркими. Птицы уже щебетали вокруг весело и задорно, от беспричинной радости того, что смогли пережить эту длинную и суровую зиму. В свежевымытых окнах квартир кошки грелись на солнышке, сидя на подоконниках, прикрыв глаза и довольно мурлыкая. Воздух стал более ароматным и насыщенным. И с этим так не вязалось грустное и тревожное настроение Тычины, сам не свой, он терзался неизвестностью. Стаффордширский «приживалец» тоже безотчётно чувствовал беспокойство и тревогу хозяина, но зов крови и наступающей весны намного сильнее будоражил терьера и он, отпущенный с поводка в сквере, вихрем летел за знакомой девочкой доберманшей и резвящиеся собаки, поднимая фонтаны брызг из снега и воды, носились к неудовольствию редких прохожих по дорожкам сквера на Пяти углах, поддавшись инстинкту.
Среди такой вереницы сметенных и беспокойных дней Леониду Евгеньевичу позвонил Вадим Соболев, приятель произнеся привычные в таких случаях слова приветствия, неожиданно произнёс:
— Лёня, мы все твои друзья, извини меня, очень переживаем за твоё одиночество. Ты пойми нас, пожалуйста правильно и не серчай.
— А причём тут одиночество, — очень изумился темой затронутой приятелем Тычина. — Я вполне ещё дееспособен, чтобы со всем справляться сам.
— Да причём тут это? — с сожалением перебил его доктор. — Меня тут Толя просил поискать твою новую знакомую по больницам, мол это мне по профилю. Так вот я её нашёл.
— Что ты говоришь, Вадим, ты нашёл Виолетту? — не смог срыть радостных нот в голосе Леонид Евгеньевич. — И где же она, что с ней случилось?
— Ты понимаешь, тут такое дело, что по телефону я не могу это с тобой обсуждать. Словом нам надо увидеться, — почему-то извиняющимся голосом произнёс Соболев.
— Что с ней случилось, Вадим? Скажи мне она жива? — воскликнул обеспокоенный, словами говорившего загадками приятеля, Тычина. — Ты можешь ответить мне наконец, у меня из-за тебя давление поднялось.
— Лёня, не волнуйся, пожалуйста, ради бога. Жива твоя финка, — стал виновато оправдываться доктор. — Я уже и не рад, честно говоря, что взвалил на себя эту миссию.
— Ты можешь говорить членораздельно, Вадим, — вскричал в сердцах Леонид Евгеньевич. — Ты меня напрочь угробить хочешь, негодяй ты такой.
— Да, вправду нам сказал Анатолий, влюбился! Видит бог и вправду весна пришла, — захохотал на том конце у трубки Соболев.
— Ну, ты братец определись наконец, — возмутился в сердцах Тычина. — То ты плачешь, то ты смеёшься. Сумасшедший дом какой-то!
— Словом давай в пять в спорт-баре на Карла Маркса. Ну, ты знаешь это место, — предложил доктор. — Я должен тебе это сказать, как другу, прямо в глаза.
— Хорошо договорились, — вынужден был согласиться на встречу Тычина. — В пять в баре.
В пять часов вечера Леонид Евгеньевич, терзаемый сомнениями и догадками, вошёл в заведение. Спорт-бар «Hat-Trick» представлял собой стандартное кафе со спортивным уклоном, похожее на многие новомодные заведения, которые, как грибы после дождя, в последнее время открылись во многих местах Мурманска. Их изюминкой являлось совмещение качественного пива и хорошей сытной кухни с досугом. Здесь посетителям предлагалось попеть в караоке или составить пул за бильярдным столом, такие места зазывали также клиентов живой музыкой и приглашением заезжих артистов, где-то даже создавались целые тематические программы к определённым знаменательным датам. Спорт-бар «Hat-Trick», в соответствии с названием, имел спортивную тематику. Здесь собирались любители совместного просмотра футбольных и хоккейных матчей, баскетбольных и волейбольных трансляций, а так же посетителям предлагалась возможность делать ставки на тотализаторе и провести время за бесплатной игрой на PlayStation. Здесь также имелась неплохая кухня, построенная на гриле и не разбавленном качественном пиве. В просторном зале с большими трансляционными экранами и столами для игр, имелся выделенный участок под бар, с удобными мягкими столами и диванчиками. За одним из таких столов и расположились поджидавшие Леонида Евгеньевича приятели, уже знакомые нашему читателю, начальник охранного агентства Анатолий Попов, владелец агентства недвижимости и офисов быстрого займа до зарплаты, Александр Марченко и врач, а по совместительству владелец оздоровительного центра китайской медицины Вадим Соболев. Тычина явно чувствовал себя немного неловко, потому что не ожидал такого внимания и навязчивого участия друзей в его сугубо личных проблемах.
— Ну, проходи, проходи Леонид Евгеньевич, не смущайся, — загремел на весь зал баритон Попова. — Что встал как девица красная? Чай мы тебе не чужие люди, так что давай по-свойски, без обид. Садись поближе и обсудим твоё-житьё бытьё холостяцкое.
— Вот вы братцы даёте, — искренне возмутился Тычина. — Это что же за собрание такое устроили, по профсоюзной линии что ли? Так кто же будет вести протокол?
— Да, остынь ты Лёня, не ерепенься, — дружески обнял приятеля за плечи Марченко. — Мы же от чистого сердца, когда ещё так нужны товарищи, как ни в такие минуты.
— В какие такие минуты? Ради бога, братцы мои, — взмолился раздосадованный не на шутку Тычина. — Расскажите мне наконец, что же случилось?
В это время расторопный официант в белом фирменном фартуке, ловко набросал на их стол с поданного подноса тарелки со снеками, из разнообразных греночек, пересыпанных приправой с кусочками шпика, вяленных кальмаров и креветок, чипсов и солёных орешков и подал каждому по пинте тёмного пива, в больших гранёных кружках.
— Колбаски сразу подавать или позже? — поинтересовался официант между делом, закончив выкладку.
— Сразу, любезный, — утвердительно заверил Попов. — Чего им на кухне-то томиться, неси всё.
Официант одобрительно кивнул в знак согласия и удалился на кухню. В баре в такое неурочное время было малолюдно. Несколько молодых людей собрались у мониторов с пультами игровых приставок и рубились в танки. Одинокая пара, уже немолодых клиентов, сидела за дальним столом перед большим экраном и пила кофе, видимо ставя ставки на какой-то заезд в скачках, происходящем на настенном мониторе.
— Леонид, — привлёк внимание Тычины Вадим Соболев, — тут понимаешь такое дело? Узнав от Анатолия по случаю, что возможно в твоей жизни наконец-то появилась новая женщина… Не перебивай меня, пожалуйста, — остановил он собравшегося возразить Тычину. — Мы очень обрадовались, что может так случиться, что эта встреча вернёт твоё желание жить полной жизнью, выйти на свет божий из затворничества. Твои родные, я думаю, тоже оказались бы непротив отпустить тебя, если бы могли говорить. Поверь мне.
— Что же ты такое говоришь, Вадим, — хотел устало возразить Тычина.
— Ты слушай Лёня, — успокоил его Марченко. — Он правильно говорит.
— Но как говорится, беда не приходит одна, — осторожно свернул разговор Вадим. — Твоя Виолетта заболела. Меня попросил Анатолий помочь и я её нашёл. Она лежит в онкологии, на химиотерапии, как я выяснил, у неё нашли новообразование в лёгких. И там всё очень сложно.
Все за столом, понурив головы, слушали доктора. Никто не ел и не прикасался к бокалам.
— Так случается Лёня, — продолжал Вадим. — Мы встретились здесь, чтобы помочь тебе решить этот трудный вопрос, стоит ли тебе возобновлять её поиски. Нет, не поиски конечно, а эти отношения, которые уже могут изначально не иметь перспективы, а возможно принесут тебе только новые страдания.
После долгой напряжённой паузы повисшей над столом, Леонид Евгеньевич ответил, говорил он медленно словно подбирая правильные слова:
— Я прежде всего благодарен вам за дружбу. У меня нет слов, чтобы выразить всем вам неподдельную признательность за заботу. Честно говоря, даже не думал, что могу быть кому-то нужен, — на глазах говорившего невольно навернулись слёзы. — Ребята, конечно может быть вы склонны преувеличивать, я ещё сам не разобрался в своих чувствах к этой женщине. Но оставить её сейчас, в такую трудную минуту, считаю для меня невозможным предательством. Но только вот, что делать в такой ситуации я не знаю. Чем мне ей помочь, кроме сочувствия?
— Ну, в данный момент, ей делают всё возможное, — доложил полученную им информацию Соболев. — Там заведующий отделением мой старинный приятель, Чеслав Деонисович Кушелевич. Так что мы держим руку на пульсе. Сами понимаете, с этой болезнью больше надо полагаться на высшие силы, медицина в этом случае не всесильна.
— А где она находиться? — уточнил встревоженно Тычина. — Как мне её навестить?
— Я дам тебе номер телефона профессора, — с этими словами Вадим открыл портмоне, вынул визитку и передал её через стол Леониду Евгеньевичу. — Виолетта лежит в отделении онкологии больничного городка. Я думаю, тебе надо предварительно пообщаться с Чеславом Деонисовичем.
После трудного разговора обстановка за столом разрядилась и друзья продолжили вечер за дружеским застольем, но больше налегая на воспоминания об интересных событиях в их совместной жизни, чем на пенный солодовый напиток.
— А помнишь Саша, как мы на дискотеке в клубе подрались с пацанами с Варничной и тебе разбили голову кастетом, а мне тогда тоже досталось, — вспоминал о былом в их совместной молодости Анатолий Попов. — а Вадик в это время зажимал в подъезде какую-то кралю.
— Да, что ты Толик, — возмутился Соболев, — меня тоже тогда обработали по полной.
— А в больнице, когда хирург приказал санитарке побрить Сашке пол головы, чтобы наложить швы, — продолжал захохотав Попов, — он сбежал, потому что мы договорились с теми девчонками вечером пойти в кафе.
— А помните, на последнем рейсе практики в мореходке, боцмана Гаврилова? — напомнил друзьям Тычина. — Как он в море, на День Рыбака, угостил нас в подсобке, по доброте душевной, своей бражкой, а на утро мы все валялись в кубрике с отравлением и не смогли выйти на подвахту.
— Помню конечно, — подтвердил с явным раздражением Попов. — Он же и привёл потом старшего помощника к нам в каюту и всех сдал ещё тёпленьких, решил выслужиться гад.
— Кто же такое забудет, — подтвердил Соболев. — А ночью, мы пошли в его одноместную каюту гасить гада, кто с чем, я со шлангом, Толик с палкой. Здоровый ведь был этот боцман, как боров.
— Задёрнули шторку на иллюминаторе и кто чем, куда попало, — захохотал Попов. — Месили от души. На утро ему у каюты охрану выставили и в порт по радио сообщили о нападении. Гаврилов потом даже в гальюн бегал украдкой. Вся команда втайне благодарила неизвестных мстителей. Нехороший был человек, многим успел кровь попортить.
— Да, тогда мы страха натерпелись, — вспоминал Леонид Евгеньевич. — Дома, в порту, на борт поднялась следственная группа и всех стали допрашивать. Если бы раскололись, то вместо штурманских книжек получили бы мы синюшные купола на спине и наши судьбы сложились бы немного иначе. Но бог миловал.
И друзья ещё долго сидели в спорт-баре и вспоминали свою молодость, грустили и смеялись, и в этих рассказах вся та, прошедшая вместе юность, виделась им такой задорной и прекрасной.
На следующий день Леонид Евгеньевич приехал в онкологическое отделение областной больницы. Яркая весна, ворвавшаяся в заполярный город, природа, проснувшаяся после долгой полярной зимы, радостное щебетание воробьёв под ногами и тёплое ласковое солнышко, всё это осталось за воротами областной больницы. Свернув от основной аллеи к корпусу онкологического отделения, Тычина явственно ощутил, что на него навалилась огромная гнетущая тяжесть чужих страданий и радоваться наступившей весне здесь казалось не только неуместным, но даже аморальным.