Не завидую, нет, но впадаю в течение речи:
голубые стрекозы, вибрируя сонно, садятся на хилые плечи,
и могилы, травой зарастая, остатком меня,
рая неба не зная, в изумрудные флейты о здешнем звенят...
Васильками киваю подобию всадника в том
барском облаке с царствием поля за грустным прудом...
Коноплянником грежу, закатного храма межу
кровью, снова живою, на зеркале вод сторожу...
Огоньками мелькаю в разросшейся чаще лесной...
Самолётной мигалкой беседует полночь со мной...
Серебристая мышь
убегает в камыш,
цапля ловит луну,
красным клювом хватая
прозрачную тишь...
Подступают барханы
Узбекистана
к Неве...
Лебединые песни,
до срока лишь - кости
на погосте,
как в рукаве
той царевны-лягушки, что в коробчонке стареющей плоти живёт,
ждёт -
разъедутся гости
корысти и злости,
светло запоёт
о тебе,
обо мне...
Тяготею к счастливому дну
слуха тех,
кто в строке разберёт, -
всех
успех,
кто ручьём чьей-то речи живой
до истоков бессмертья дойдёт
под диктат языка,
облака его - вольности свод,
там, где мутно и ржаво
бывало,
где кровь, как водица,
текла -
там прекрасные лица,
чья слава
живёт,
как жила -
в понимании кем-то драгоценности слова,
и вот:
небосвод -
лес прекрасный, а песни,
в которых воскреснем, -
народ...
Запах пороха снова,
остывает с любовью для гостя запаренный плов,
здравствуй, слово,
в котором братство всех, не солгавших о жизни не вечной,
но человечной,
Божьей милостью певчей,
проверенных временем слов...
Будь здоров,
дорогой!
Небеса голосами сильны!
Пир горой -
ощущение в небе поющей страны...
Над заботой о хлебе,
над сознанием личной
вины
зычно
и всеязычно
поэты
в одно сведены...
Бескорыстия воля,
беспокойство души -
притяжения поле
у рассветной
межи...