Влагая в руку мне копьё, мой вождь мне говорил лукаво:
«Я награждаю тебя славой – иди и завоюй её!»
И я поверил, идиот, в то, что война – красивый праздник.
Как дурень. приглашённый к казни, сам взял – да и пошёл в поход.
Пошёл при полном при параде, не нюхавший войны нахал,
И на пути не замечал, как вороньё кружится сзади,
как мертвоед-шакал в засаде, и крысы жирный ужин ждут.
И вот я очутился тут, где и не вспомнить о награде.
Горело всё, но злей всего горело мясо человечье
и ветер веял мне навстречу тяжёлым духом от него.
Я поседел в теченье часа, я проклял Бога самого,
ещё не видя ничего, а лишь вдыхая запах мяса.
От жирной гари, от тоски, от страха быть убитым сразу
мне отказал природный разум, мне колотила кровь в виски,
стремясь плеснуться с первой раной, но я скрепился, как герой
и полководцы на убой нас всех погнали, как баранов.
Картечь свистела. Лязг стоял. Взрывались пороха заряды.
От стрел, несущих капли яда, приятель присмерти упал.
Сумев его перешагнуть, я побежал, о чём-то воя,
как заключённый под конвоем: ни задержаться, ни свернуть.
Преследовали мы врага, наоборот ли, я не знаю.
Вокруг летала смерть, кусая иных запущенных в бега.
И прерывая бег, валясь, они лежали под ногами,
мы запинались сапогами, и я многажды падал в грязь,
покуда, выбившись из сил, лежать остался, цепенея,
и славу уронил в цене я, и веру в Бога уронил.
Но кто-то пнул: «Вставай, солдат!», и я опять бежал по полю -
бежал и думал, что мне боле не нужно никаких наград.