Блёклая, резкая трава на склоне,
Пологий берег, ведущий к реке.
Обращает молитвы ветру морда персоны,
На плоту человечьи глаза в козырьке.
С собой только Музыка да шрамы на рёбрах,
Долго скользит уже по хрустальной воде,
Не останавливается в прибрежных кабаках-моргах,
Не снабдил коморкой портье.
Слёзы блестят на глазах как моменты,
Иссечённые руки сжимают весло,
Вот младенчества цветные ленты,
Вереницы радостных дней колесо.
Позади вдалеке лишь туман,
Там слияние разных речушек в одно,
Построить авианосец, держи шире карман,
Это сверхъестественному равно.
А в глазах первые классы друзья
И рассказы матери перед сном,
Как дед кормил город, оставляя крохи для себя
И ночная гладь с надоевшим комаром.
А вокруг лишь назойливый гнус,
И рассечение мутной воды кормой.
Волос раньше был чётко рус,
А теперь какой-то грязно-седой.
Церковь, в свете лучей явление Бога;
Ворошит мусор в воде багор;
И всего лишь теперь старья логово,
И какой-то карлик распивает кагор.
Средние классы, скамеечки,
Солнце услужливо греет лицо,
Взрослые затяжки, разговоры о девочках;
Полосы на щеках, как же давно.
Течение быстрее, под ногами банок,
У дочери греха я сын снов.
Пенятся на солнце множество ранок,
Весь в дыму мой водяной ров.
Безутешные стены были прозрачны и веселы;
Куда плывут? ведь всех встретит причал,
Сжигаю позади себя мосты и лесенки,
Отрезаю якорь, и меня несёт в даль.
Вглядываюсь в туман и сквозь проблески
Вижу что-то, что меня встряхнёт,
Течение быстрее и омуты топкие,
Кусты держат, и ветка хлестнёт.
А на берегу: раз два, раз два,
Четыре года пролетают, как четыре дня,
Невыносимый постоянный день сурка
В памяти шрамом остался навсегда.
Всё невыносимей и невыносимей,
На теле не осталось живого клочка,
Колют, режут, кусают, где же терпимость?
Пьянство - как очки от плевка.
Дальше никак, синяки на лице - бирюза,
Расплескалось и поглотило меня горе.
Но вдруг свежий ветер, поднимаю глаза
И узрел, разлитое без краёв море.