«Уровень одобрения Сталина в России достиг рекордного показателя»
«Роль Сталина в истории страны положительно оценили 70% респондентов
«Левада-центра». Об этом сообщает РБК со ссылкой на данные мартовского
опроса социологов. Отрицательно к советскому вождю относятся всего
19% опрошенных. Издание подчеркивает, что исследование выявило рекордный
показатель положительного отношения к Сталину за все годы подобных опросов»
(Из главных новостей СМИ 16 апреля 2019 года)
Продолжение публикации о Сталине Игоря Васильевича Бестужев-Лада.
Российский учёный, историк, Доктор исторических наук, профессор.
Следующая статья «Сталинщина преступление без наказания? 3»
http://www.proza.ru/2011/06/06/586
«Начнём с года 1929-го. Что конкретно должно было произойти в этом году и что произошло на деле?
В 1928 году Сталин окончательно одолел своего главного соперника — Троцкого и занял фактически в руководстве партией и страной положение единоличного «вождя» (чего ранее не было: в лежащем передо мной «Спутнике пионера на 1926 год» между разделами «Как боролась РКП(б) и «Пионер в семье» ещё остаётся раздел «Наши вожди» — правда, следующие за И.В.Сталиным страницы выдраны, так как десяток лет спустя за них можно было схлопотать не менее десятка лет тюрьмы). Новоявленному «вождю» нужно было какое-то быстрое и эффектное достижение, способное закрепить его престиж.
Родилась идея: форсировать очень медленно шедший процесс коллективизации сельского хозяйства с целью разом резко поднять его производительность, усилить приток продовольствия в города (что было важно для развёртывавшейся индустриализации страны) и увеличить экспорт за границу зерна, которое тогда играло ту же роль для получения валюты, какую сегодня играют нефть и газ. При этом зерно, сверх продналога, предполагалось закупать у колхозов по установленным правительством минимальным ценам — отпадала необходимость торговаться на рынке с единоличниками. Это был бы потрясающий успех!!!
А что произошло?
Поскольку к тому времени завершилось начатое Сталиным ещё в 1922 году формирование госаппарата на принципах бюрократического централизма и все инстанции готовы были автоматически выполнять ЛЮБОЕ распоряжение свыше, соревнуясь лишь, кто скорее отрапортует (знакомая, привычная картина, не правда ли?), то вслед за спущенной директивой о «форсировании» началось «соревнование» меж руководством районов и областей, кто быстрее выйдет на «стопроцентный уровень коллективизации». Ясно, что такой нажим натолкнулся на сопротивление части крестьян — и не только кулаков, использовавших наёмный труд, но и просто зажиточных крестьян, а также середняков и даже некоторых бедняков. Тогда для устрашения пошли в ход различные угрозы (вплоть до публично признанной Сталиным угрозы военной силы) и огульное «раскулачивание» — изгнание из деревни в ссылку с конфискацией имущества и средств к существованию, т.е., по сути, обречение на голодную смерть — нередко просто ради сведения личных счётов.
Как это выглядело? Вот свидетельство очевидца: сослали крестьянина (отнюдь не «кулака»!) с женой, дедом, бабкой и шестью детьми — без денег, без вещей, без еды на дорогу; двое самых маленьких вскоре умерли от голода в эшелоне таких же ссыльных; за ними последовали дед и бабка; через два года, надорвавшись на руднике, умер хозяин, потом ещё один ребёнок и хозяйка; остальные попали в «спецдетдом», где были каторжные условия — ведь там жили дети «врагов народа». Выжил один из десяти — и тот инвалид. И это был вовсе не какой-то из ряда вон выходящий случай. Скорее типичный.
Сколько было таких «раскулаченных»? По официальной статистике, городских частных предпринимателей («нэпманов») и кулаков в 1928 году было 4,6% населения. Отбросим более 2% «нэпманов» (которых, впрочем, тоже «ликвидировали как класс»). Остаётся 2,5% населения. Однако по ходу «форсированной» коллективизации выяснилось, что «кулаков» вдруг оказалось вдвое больше — до 5%, а «раскулаченных» — ещё больше: по свидетельствам очевидцев, с кем приходилось говорить, в разных районах от 10 до 15% сельского населения, в среднем примерно каждая восьмая семья. Эта цифра за последнее время не раз встречалась и в печати. Восьмая часть 25 млн. существовавших тогда крестьянских дворов — это более 3 млн. дворов, т.е. намного более десятка млн. человек. Число жертв колоссально — прямо как на войне. Правда, несколько односторонней.
Сколько точно? Это нетрудно установить. В распоряжении моих коллег, историков-аграрников, с которыми проработал в одном институте немалое число лет и ручаюсь за их добросовестность, имеются исчерпывающие данные до порайонных включительно. Они же могут дать исчерпывающий ответ на вопрос, являлись ли «раскулаченные» действительно «кулаками» или, как считает академик ВАСХНИЛ В.А.Тихонов — и, конечно, не он один, — все «кулаки» у нас были раскулачены ещё летом-осенью 1918 года, а в 1929 году и позднее «раскулачивали» зажиточных крестьян-середняков. Учёные в состоянии квалифицированно оценить с высоты прошедших десятилетий, какими должны были быть в тех условиях оптимальные темпы и формы коллективизации сельского хозяйства, чтобы и производительность труда повысить, и сдачу хлеба государству тоже. Наконец, на основе такого рода исследований, они вполне в состоянии прояснить, насколько ошибался Н.И.Бухарин, восстававший поначалу против «форсирования» коллективизации, но потом полностью капитулировавший перед Сталиным.
Будем надеяться, что мы вскоре познакомимся с результатами подобных исследований.
Насколько оправдано было «раскулачивание»? По этому вопросу споры излишни. Их рассудил сам тов. Сталин в своей статье «Головокружение от успехов» (март 1930 г.), где расценил первый шквал «коллективизации» как «потерю чувства меры», «авантюристическую попытку «в два счёта» разрешить все вопросы социалистического строительства», признал, что «нельзя насаждать колхозы силой», и сделал правильный вывод, что «такая «политика» может быть угодной и выгодной лишь нашим заклятым врагам». Тем не менее «коллективизация» продолжалась, хотя и приторможенными темпами. Отступать было поздно: на карте стоял престиж «вождя», а это было в его глазах поважнее десятка миллионов жизней. К 1940 году крестьян-единоличников и некооперированных кустарей осталось всего 2,6% населения вместо почти 80% в 1928 году.
Что произошло в итоге? Начался массовый убой отбираемого домашнего скота (помните, как маялся животом шолоховский дед Щукарь, объевшийся пропадавшей «убоины»?). Было полностью дезорганизовано зерновое хозяйство. Чтобы выполнить план госпоставок, стали силой отбирать семенное зерно. На всё это наложился неурожай, и в 1932-33 годах от массового голода, неслыханного со времён более чем десяти¬летней давности, погибло ещё несколько миллионов человек (точные данные также имеются в распоряжении историков-аграрников).
В последующем большинство колхозников работало в общественном хозяйстве, по существу, лишь за право пользования своим приусадебным участком, картошка с которого давала скудный прожиточный минимум. Оплата по трудодням была незначительной, часто просто символической (два-три мешка зерна на семью после «расчёта» с госпоставками). Почти во всех российских колхозах, где приходилось бывать, в 30-х — 50-х годах, на трудодень выдавали от 200 до 1000 граммов зерна. Вместе с приусадебной картошкой это и составляло годовой рацион семьи. Ясно, что производительность труда при таких условиях, несмотря на механизацию сельского хозяйства, оставалась очень низкой.
Каковы же оказались конечные результаты? Достаточно сказать, что с середины 20-х годов и до самой «коллективизации» страна вывозила за границу в среднем до 150 млн. пудов зерна в год. Затем долгие годы — круглый ноль. А в 70-х — 80-х годах мы вынуждены были ввозить даже большее количество. «Даже через сорок лет после той страшной разрухи — а она действительно была страшная — мы так и не пришли к тому, что должен был бы дать нам этот путь, — к решению продовольственной проблемы», — констатирует писатель Анатолий Ананьев.
И это — не беззаконие? Это — не злодеяние?»
И в заключение автор статьи пишет:
«Если бы любой районный руководитель вознамерился сегодня авантюристически «форсировать» развитие сельского хозяйства в своём районе такими методами и с такими результатами, да ещё попытался бы насильственно выслать из села хоть одну семью (да ещё, не дай бог, при этом что-нибудь случилось бы с ребёнком) — его ожидало бы немедленное уголовное дело. Почему же мы должны относиться иначе к такому же в точности преступлению, только «тиражированному» во многих миллионах экземпляров?»
Игорь Васильевич Бестужев-Лада(1927-2015), советский и российский учёный, историк, социолог и футуролог, специалист
в области социального прогнозирования и глобалистики. Доктор исторических наук, профессор. Заслуженный деятель науки РСФСР. Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2001 года «за выдающийся вклад в развитие общественных наук».
Автор нескольких десятков монографий и брошюр, свыше двух тысяч статей в периодических изданиях.
https://ru.wikipedia.org/wiki/ Бестужев-Лада, Игорь Васильевич
20.04.2019