Без платка, на пороге, по-русски,
здравствуй сын, — выйдет старая мать,
на кровати застеленной пусто,
в комнатушке приютная гладь.
Обернуться бы с торбою, блудным,
по-рождественски, в январе,
возвращаться к истокам не трудно,
если есть, где, упасть на дворе.
Повидал неприветливых, странных,
не умеющих по-людски,
словом добрым залечивать раны,
пить с колен из Харона реки.
В Иорданах купель не в морозы,
перекрещенный Иоаном,
утереть материнские слезы
не по-нашему, — было бы странно.
Расскажу, как настало прозренье,
каково на чужбине искать
неприкаянного утешенья,
ненамоленную благодать.
Только будто пригрезилось это,
по пути до родного крыльца,
не дождалась ты сына к рассвету,
долистала письмо до конца.
Не замолвив последнего слова,
напоследок не осенив,
будто нитками грубыми снова
мне дорога, крестами застыв.
...
Настанет день, когда простить не грех,
За все, что каждый смертный не способен,
Или способен, как, бывает, сверх,
Всего, на что на деле был пригоден.
За то, что народиться право взял,
Открыл глаза на божий свет немилый,
Что с молоком кормилицы всосал,
Бессилие перед природы силой.
Как ни старайся семена бросать,
Карт контурных начертан путь,
Карандашей не хватит отличать,
Цветами радуги не радужную суть.
Не в силах по душам излиться,
Пустые разговоры заливать,
Пить горькую, да с горя не напиться,
Когда в могилу уходила мать.
Не обернувшись, след не разглядеть,
Оставил или сам собой оставлен,
Хранить от самых страшных бед,
Как часовой он над тобой поставлен.
С покаяньем приходит благодать,
Перелицовано последнее пальто,
Утешься тем, что научился ждать,
Его прощенья, значит есть, за что…