Райхан (третья ступень)
Через две недели я уже была в самом жарком и самом драгоценном для меня городе на свете Кентау! Сколько лет, мой любимый город, я тебя не видела! Только там, далеко-далеко от твоего света, я поняла, что такое тоска по Родине и что такое красота, созданная руками людей! Да и как не влюбиться каждому детскому сердцу в эти превосходные, вымытые поливальными машинами улицы, где порхает сладкий аромат чайных роз! В новые, чистые пятиэтажки! В арыки с прозрачной водой вдоль почти всех тротуаров. В эти зеленые-зеленые, аккуратно подстриженные кусты и деревья!
Деревья же здесь не простые, а плодовые: миндаль, вишня, алыча, абрикосы. Парки - это, прежде всего, бьющие хрустальными свежими брызгами фонтаны. И … цветы, цветы, цветы – на каждом шагу - сказочные благоухающие клумбы с сортовыми розами, красной геранью и другими городскими цветами. С какой нежностью посадили их чьи-то руки! Эта любовь отражалась в каждом цветке!
Кое-что изменилось за девять лет. Появились новые улицы, большие магазины со стеклянными витринами. Как жаль, что я не могла эту ненаглядную красоту показать Любе и Наде, мальчишкам-одноклассникам, которые не хотели верить в существование моего города. Ну и что, что его нет на карте, он живет по своим законам, как Москва или Ленинград, как я или любой другой человек. Моя детская сказка!
Мне хотелось расцеловать каждое дерево, каждый пятиэтажный дом по улице Коммунистическая, на которой я родилась. Я чувствовала себя принцессой, выгнанной из своего королевства на долгие годы за границу, а потом вновь вернувшейся в родной дворец.
Я вернулась к маме! И все родственники ласково приняли меня, простили мою любовь к отцу. Согласие и душевность, доброта и гармония окружали меня. Я была оглушена долгожданным счастьем.
В честь моего возвращения каждое воскресенье устраивались пиры с трехэтажными тортами, забытыми мною фруктами, ягодами и прочими деликатесами. То одни родственники, то другие, придумывая различные поводы, бесконечно приглашали меня с родной сестрой Валентиной в гости.
Оказывается, у меня было много двоюродных сестренок и братишек, причем почти моего возраста. Ну, может быть, на год-два младше меня. От них я научилась разным модным играм. Я уже хорошо играла в бадминтон, пионерское домино и прочие молодежные настольные игры. Научилась играть на рояле смешные музыкальные этюды в четыре руки. Вместе со всеми на ходу придумывала музыкальные представления для наших родителей, ведь каждое воскресенье для нас устраивали конкурсы с призами и подарками. В вокальных конкурсах побеждала я, но неизменно проигрывала в народных танцах и игре на инструментах, которые были почти у каждого родственника, а именно: аккордеон и фортепиано. «Это потому, что ты не ходишь в музыкальную школу и не владеешь нотной грамотой», - авторитетно заявляли мне все мои сестренки. Я охотно с этим соглашалась. Игра на слух – это не то, что игра по нотам. Разница большая.
В будние же дни мы долго спали, так как ложились в постель очень поздно. Из-за жары. К сожалению, я сильно отвыкла от нее. Чтобы мне было легче привыкнуть к южному зною, сетренка первым долгом отвела меня в парикмахерскую, где состригли мои длинные косы. Днем я почти не вылазила из ванной, высунув голову из-под воды, читала «Трех мушкетеров» Дюма и слушала, как бедная сестренка разучивает фуги Баха, музыкальные произведения Гайдна, Моцарта, Бетховена, заданные на лето. Как ни странно, с каждым разом классическая музыка мне нравилась все больше и больше, становилась частью моей души.
Мама работала штукатуром-маляром, строила новые дома. Очень рано уходила на работу, но, несмотря на это, к нашему пробуждению кухонный стол всегда украшали свежие абрикосы, вишня и яблоки. В двух шагах от дома был рынок, и, когда солнце слегка убавляло свои градусы, мы бегали за огромными арбузами и дынями. Выбирали самые пузатые ягоды, еле доносили это богатство до дома и под песни Мирей Матье и Льва Лещенко уплетали за обе щеки. Отдышавшись, подбирали аккорды на песни современных ВИА и горланили во все горло в раскрытые настежь окна, подражая любимым артистам. Некоторые прохожие останавливались под окнами и внимательно слушали наши песенки и музыкальные опусы. Нам это безумно льстило.
Как только настенные часы били пять раз, мы удирали в ближайший городской парк. Покупали билеты на все аттракционы подряд: катались на лодочках, между прочим, «взрослых» так долго, что очередь частенько возмущалась, а еще до умопомрачения кружились на каруселях, самолетах и колесе обозрения. Потом ели, прохаживаясь вокруг веселых фонтанов, мороженое, и я знакомилась с бесконечными подружками моей сестры Вали. А друзей у нее было много, ведь она не только училась в музыкалке, но еще и в бассейн ходила. Домой мы возвращались в десять и просто не замечали, как часы били полночь.
С каждым днем я становилась все увереннее в себе, жизнерадостнее. Главное, разучилась плакать. И все же, мне не хватало Любы и Нади. Ежедневно писала им письма, сочиняла целые поэмы о моей дружбе с ними, о том, что никакие расстояния не в силах убить мою любовь и бесконечную благодарность к ним. Если бы у меня были крылья, я каждую неделю прилетала бы к ним. И рассказывала бы о своем сказочном королевстве.
Никогда не думала, что у меня могут появиться друзья, которые смогут хоть как-то заполнить брешь в душе, образованную расставанием с Любой и Надей. Веселые, добрые, щедрые девочки. Только они возвращали меня из серого оцепенения в детство и напоминали, что мир не такой уж и безобразно жестокий.
Незаметно подступало первое сентября. Мама купила мне несколько великолепных белоснежных школьных блузок и даже повела меня в ателье мод, чтобы сшили модную юбку ниже колена. С грустью я вспоминала свою старую школьную форму из комиссионного магазина, в которую могли поместиться две Нюты. «Это чтоб на несколько лет хватило», - объясняла всем мачеха. А когда ей хотелось сильнее обидеть меня, то запугивала: «Лифчик я тебе не куплю, пусть вырастут титьки, как у коровы!» Я страшно боялась, что у меня вырастут огромные груди, и буду ходить, как соседская буренка, с выменем до земли. Но этого ужаса я никому не рассказывала, даже Любе с Надей. Как хорошо, что это было так давно! И почти неправда.
Вот и наступило неумолимое первое сентября. Мы с Валькой встали очень рано, хотя до школы от силы двадцать минут ходьбы. От страха перед новым классом, новой школой я не могла никак выйти из туалета. Наконец, Валька пожалела меня и дала выпить таблетку от диареи. Когда же я, наконец, надела новую блузку, юбку и взглянула в зеркало, то, несмотря на чрезмерную бледность, очень себе понравилась. Сестренка надушила меня «Рижской сиренью», и я совсем успокоилась. У меня появилась великая мечта. Ведь в тот день, когда я уезжала из старой своей жизни, перед моими глазами ясно предстала цель – снять художественный фильм про Ринту. Если я мечтаю поступить в институт кинематографии, стать выдающимся режиссером таким, как Эльдар Рязанов, то страх перед новым классом – это ерунда, пустяк по сравнению с невероятно сложными вступительными экзаменами во ВГИК.
Для начала мне надо было ликвидировать все пробелы в моих знаниях по всем предметам, чтобы мой аттестат был на круглую пять. Обсуждению не подлежит! Хотя я и понимала: аттестат с отличием – всего лишь самая первая ступенька к моей новой мечте, и пусть она невысокая, но ее нужно было одолеть. Во что бы то ни стало! Именно с нее может начаться мое восхождение к главной мечте.
Вот увидишь, Родя, я буду во всем себе отказывать. Чтобы похудеть, я не буду завтракать (ишь-ты, как за лето поправилась!) Чтобы поумнеть, я буду готовить уроки по пять-шесть часов, конечно, не считая походов в библиотеку за приключенческой и фантастической литературой. Чтобы быть гибкой и сильной я буду трижды в день по тридцать минут (и утром, и после школы, и вечером) делать сложные упражнения: разные мостики, шпагаты, лотосы и прочие йоговские штучки. Буду вставать в шесть утра и обливаться холодной водой. Чтобы быть красивой, буду спать на бигудях. Чтобы быть в курсе современной кинематографии, не пропущу ни одного фильма в кинотеатрах и выпишу журнал «Кино», а в киосках скуплю все фотографии любимых киноартистов.
Родя, ведь ты разрешишь мне снять фильм про твою планету? Хочешь, я назову ее не Ринта, а, например, Вита или Лада… Дело не в названии, просто, у каждого, понимаешь, у каждого брошенного или забытого ребенка, у каждого несчастного гадкого утенка должна быть крепкая вера в то, что когда-нибудь его смогут оценить, и, в конце концов, полюбить. Да, полюбить! Наступит время, и затравленный подросток расправит крылья, взлетит высоко в небо. И все-все-все будут смотреть и восторженно кричать: «Да это же наша дурочка! Как она изменилась! Никогда не думали, что она настолько изменится, и взлетит так высоко!» А у этого лебедя наконец-то исполнилась золотая мечта. И сейчас от счастья сердце колотится так сильно, будто его стало в два раза больше.
Да, сегодня я такая же, как все. Со мной на равных считаются дома. А вот, как будут считаться в школе, зависит только от меня самой.
Когда в пятидесятые годы мой город начинали строить, он был объявлен чуть ли не всесоюзной стройкой. Его строили репрессированные греки, «свои» евреи, татары, чеченцы, обрусевшие корейцы и немцы, молодые специалисты, приехавшие из социалистических стран, в числе которых были даже негры. Поэтому в Кентау жить было очень интересно: столько непохожих интересных лиц, cтолько национальностей, столько традиций, столько культур, столько красивых песен и кулинарных рецептов со всех концов Земли - просто чудо! И потому любая школа в Кентау походила на космодром, на который одновременно приземлились молодые инопланетяне из разных галактик необъятной Вселенной. Школа номер двадцать восемь имени Фридриха Энгельса не была исключением.
Класс мне попался хороший – восьмой «б». Почти все мальчики были воспитанные, никто сзади линейкой не проверял: надет ли на тебе бюстгальтер или нет, не толкал «дружески» в спину на переменах. Но все-таки было одно маленькое различие: мы все одевались по-разному. Были три – четыре девочки, одетые в импортные блузки и юбки явно европейского качества: это Аня Шлиманн по национальности немка, Алики Георгиади - по национальности гречанка, Лиза Цой по национальности кореянка.
Я никогда не обратила бы на их одежду внимания, если бы не Валька со своей феноменальной зрительной памятью, которая всех старшеклассниц оценивала по одежке. Как она умудряется это делать, мне никогда не понять! А из мальчишек Валька выделяла одного Костю Рахматуллова по прозвищу Кот. Обыкновенный татарин, зато его родители работали в горкоме партии, и учителя относились к нему как-то по-особенному, более внимательно, чем к остальным, и с удовольствием ставили четверку даже за слабенький ответ.
В классе учились ребята и других национальностей: узбеки, чеченцы, башкиры, но процентов сорок все-таки были казахи. В этой школе имени Энгельса почему-то было принято, чтобы школьницы до восьмого класса ходили в школьных платьях, а старшеклассницы могли позволить себе на каждый день черный низ, белый верх. Об этом я узнала от Вали еще летом. У некоторых же «низ» и «верх» разительно отличались по качеству и оригинальности от остальных «низов» и «верхов». Лично я к этому была безразлична. Подумаешь, штаны, подумаешь, юбки! В школе главное – это мозги и цель в глазах!
В классе, во время уроков, я не стеснялась надевать очки со своими толстыми стеклами, в остальное же время я старалась обходиться без них. И все-таки на переменах заметила, как на меня влюбленными глазами смотрит Даулеев Даулет. Он мне страшно не понравился, хотя и слыл поэтом. Глаза у него были узкие-узкие, я даже подумала, что когда он моргает, ему больно, так как при этом кожа на лице сильно натягивается. Зато зрение у него было, как у летчика, сидел он всегда на последней парте и все прекрасно видел с доски. Кто-то проговорился, что он живет в очень многодетной семье. Одевался он так, как я когда-то: на три размера больше. Выходил к доске, нарочно громыхая огромными туфлями. Наверняка донашивал вещи отца и своих старших братьев. Чертил же он, как Бог.
На тот момент самым ненавистным для меня предметом было черчение. В старой своей жизни я не могла позволить себе карандаши разной твердости, хорошие циркули и штангенциркули – все эти предметы мне заменяла «козья ножка». Да и с доски мне плохо было видно: очки я не просто стеснялась, а страшно боялась носить. Благодаря мачехе, в ненавистных очках я казалась себе страшной уродиной, бронтозавром, драконом, отпугивающим своим видом людей. А сейчас я смирилась со всеми своими недостатками, тем более, что перед школой мама специально повезла меня в областной город Чимкент, где заказала для меня сложные очки в красивой оправе. И сейчас я … почти любила себя.
У нас долгое время не было математики, и каждый день первым уроком нам почему-то ставили черчение или труды с Елизаветой Петровной.
Прихожу на урок черчения. Деталь нарисована ну, безусловно, на два. Сижу за партой, с горечью смотрю на свое произведение. Масштаб 1: 3, а я в этих масштабах ничего не смыслю! До звонка десять минут.
Оказывается, за спиной стоял Даулет. Он тихо присвистнул и в два счета нарисовал мне злосчастную деталь. Любо-дорого посмотреть. Слава Богу, что Елизавету Петровну задержал директор. Когда она вошла в класс, все уже было готово. Она тут же обратила свое внимание на мой шедевр (я-то ведь всегда сижу на первой парте) и показала всему классу:
- Вот как надо чертить, оболтусы! Ритова ! Пять!
Пунцовая до невозможности я обернулась на последнюю парту и вынуждена была изобразить на лице благодарную улыбку празднично сияющему Даулету.
Было уже десятое сентября, а математику все не ставили в расписание. И наконец, шестым уроком к нам пришла математичка. Она поздоровалась и представилась:
- Меня зовут Керн Нина Николаевна. Я ваш классный руководитель.
И тут, конечно же, напомнил о себе Ваха Магомедов – самый старый второгодник школы, которого все боялись.
В свои шестнадцать лет он ненавидел учебу, учебники и школу вместе взятые, зато был самым сильным и развязным парнем в классе. О воспитанности не было и речи: мог, кому угодно, дать подзатыльник, невзирая на пол и возраст школьника: малыш перед ним стоит или старшеклассник. Он медленно и высокопарно изрек:
- Вы та Керн, которой Пушкин посвятил «Я помню чудное мгновенье»?
Нина Николаевна вспыхнула, все же спокойно ответила:
- Нет, я всего лишь однофамилица.
Она стояла совсем близко от меня, и я ощутила едва уловимый запах ее духов. Новая учительница была словно одета в легкое душистое облачко с ароматом роз и апельсинов. Так может пахнуть только сказка о фее цветов.
Стройная, элегантно одетая, с короткими пышными волосами, изящно уложенными на голове, она совершенно не походила на других учителей. Нина Николаевна казалась очень светлой, чрезвычайно красивой, и какой-то возвышенной, как песня «Надежда», которую я пела в пятом классе с Любой и Надей на школьной вечеринке, посвященной Дню Красной армии для мальчишек своего класса.
Наш выскочка Ваха, сравнив ее с Анной Керн, все-таки попал в точку. Вот оно настоящее «мимолетное виденье» и «гений чистой красоты». Только великому Пушкину удалось нарисовать истинную красоту девушки. Да еще в стихах, где каждое слово – сущая правда. Может быть, чуть-чуть сказочная, но, тем не менее, правда.
Как вдохновенно стояла она у доски и объясняла забытый за лето материал. Все непонятное становилось понятным, словно красивая, классическая музыка Моцарта!
Безобразие! На самом интересном месте, когда я в тетради шикарно сократила длиннющую дробь, у меня закончилась паста. Слишком много ручек исписала я на письма Любе и Наде.
Надо же, на самом первом долгожданном уроке по алгебре такой казус. Краснея и бледнея от ужаса, я по-детски пролепетала:
- Нина Николаевна! У меня ручка не пишет.
- Возьми мою, вон там, на столе.
С трепетом я взяла в руки красивую металлическую авторучку, от которой исходил упоительный аромат сказки. Я то и дело незаметно разглядывала и вдыхала аромат ее ручки, словно невиданный цветок или перо жар-птицы. Наверняка Ниночка Николаевна душилась французскими духами.
Конечно, у мамы на трюмо стоял полный французский флакон. По словам Вальки, это соседка из соседнего подъезда подарила маме за бесплатный ремонт квартиры. Но запах этих духов мне не нравился. То ли острый, то ли терпкий, то ли пряный. А в аромат Нины Николаевны я влюбилась сразу, и после урока он тоже был со мной.
Придя домой, я не стала умываться и мыть руки, я даже не переоделась, а сразу села за домашку по алгебре. Мне казалось, что даже примеры в учебнике запахли ее духами. Решая их, я слышала ее голос, и каждое уравнение распускалось, как утренний цветок. Вот роза чайная, вот роза белая, вот роза пурпурная. Каждый цветик кокетливо расцветал у меня на глазах на фоне иксов и игреков. Самый длинный пример был похож на белоснежную королевскую хризантему, которая никак не хотела распускаться, капризничала, не желала подчиняться моим математическим действиям и уговорам, заставляла ковыряться в учебнике. Наконец, и она поддалась и внезапно развернула длинные лепестки, явилась моему взору во всей своей красе. Я с превеликим удовольствием переписала уравнения из черновика в тетрадку и полюбовалась этим шедевром. Даже мой корявый почерк нынче меня порадовал. Мне казалось, что каждая цифра должна иметь свой цвет и даже запах цветов. Например, единица – это белый цвет с запахом лилии, тройка – синий с запахом ириса, пятерка пусть будет с желтым оттенком и с ароматом нарцисса, а семерка– с запахом и окрасом горного тюльпана. Можно продолжать бесконечно. Ну и выдумщица я. Об этом можно рассказать только Любе с Надей. Они поймут.
Новая учительница – вот он объект для подражания. Я тоже буду делать красивые прически и ходить, как она, слегка раскачивая плечами.
В школе все было по-прежнему. По-прежнему, как только Нина Николаевна входила в класс, Ваха тихо, но так, чтобы все слышали, декламировал:
- Я помню чудное мгновенье… - и умолкал, потому что дальше выучить было лень.
По-прежнему, весь класс не мог налюбоваться нашей классной руководительницей. Почему мы все сразу, с первого урока, влюбились в нее? Потому что за весь первый, такой длинный урок она ни разу, ни одного из нас не оскорбила ни словом, ни взглядом. Даже тогда, когда Ваха не смог извлечь квадратный корень из четырех! Просто мы все, без исключения, том числе и второгодники, были для нее личностями.
Ваху все ребята боялись, не перечили ему - это было бесполезным занятием. Он всегда все делал по-своему. Для него, увы, закон был не писан. Хотя даже он, наконец, научился извлекать квадратные корни из небольших чисел. Выучил таблицу. Это была победа для всего класса.
Наша идиллия продолжалась недолго. В субботу , 15 сентября, нас собрали на линейку. Директор, Ким Юрий Александрович, зачитал телеграмму из горкома партии: «Всех старшеклассников, с восьмого по десятый классы включительно, направить на сбор хлопка-сырца в совхоз «Рассвет». Выезд из города семнадцатого сентября в восемь часов утра. Явка строго обязательна! При себе иметь предметы личной гигиены, теплое одеяло и сменную одежду». Затем он быстрым взглядом обвел всех нас и продолжил:
- Ребята! Хлопок нужен стране, в первую очередь, для медицины (понятно, зачем). Во вторую, для производства хлопкового масла (почему-то в Кентауских продмагах продавали только разливное хлопковое масло, а подсолнечного - не было в продаже вообще!). В третью очередь, для оборонной промышленности.
Мы в строю тихо пошушукались: для производства пороха, что ли? Но директор не стал посвящать нас в эту военную тайну. Что ж, надо, так надо. И утром семнадцатого сентября с огромными сумками и набитыми рюкзаками мы отбыли в совхоз «Рассвет».
Нас поселили в длинном бараке. Вероятно, каждый год на два-три месяца сюда свозили школьников. Спали мы на кошмах. Кошма – это подстилка из верблюжьей или овечьей шерсти. После маминой мягкой постели да на деревянные полки, да на кошму!!! Наверное, слово кошмар и произошло от нее, родимой! Удовольствие, надо сказать, не из приятных. Брезгливые десятиклассницы сразу завопили: «Лишь бы вшей не завести!» Я отнеслась к новым переменам абсолютно спокойно, подумаешь, мелочь жизни.
Наш Т-образный барак был поделен на три части. В самой большой - поселились мы, девчонки, Напротив нас разместились мальчишки, в перпендикулярной части – расположились учителя.
Керн Нина Николаевна и тут была с нами, на полях курировала наш класс. Восемнадцать человек отсеялись по справкам. Здоровых и честных - осталось двадцать. Я тоже по зрению могла отсеяться, но перед новым классом мне было стыдно это сделать. Да и все злые учителя, кроме Елизаветы Петровны, которая вызвалась работать поваром на кухне, остались работать в школе. С нами были лучшие!
Злыми я называю тех преподавателей, которые чересчур грубо, почти оскорбительно, обращаются с учениками.
Вот, например, учительница русского языка и литературы Ольга Романовна. Почему-то наши мальчишки ужасно плохо писали диктанты и сочинения. Наверняка, после школы гоняли футбольный мячик по двору. Тем более, что в Кентау почти при каждом дворе, при каждой школе есть приличные стадионы для спортивных игр на свежем воздухе. Была бы я мальчишкой, мне намного сложнее было бы усидеть дома с учебниками.
Зимы в Кентау практически не бывает. В декабре и январе максимум - дожди, в феврале – жуткие ветра с гордыми именами: очкунак, бескунак, жеттекунак. Задует бескунак, или запустят в космос очередной спутник на Байконуре, и стеклянные витрины магазинов разбиваются вдребезги. Ветер срывает шифер с домов, даже можно в школу не ходить. Но до бескунаков далеко. А спорт для хлопчиков - всегда на первом месте.
Сделает какой-нибудь Марат или Умар восемь ошибок в диктанте, и всему классу в этот день не сдобровать.
- Бараны! Ослы! Остолопы!! – яростно стучала указкой по столу Ольга Романовна. – Овцы несчастные! Ни стыда! Ни совести! Да как вы можете только в глаза мне смотреть! Идиоты!
Я не понимала только одного, если диктант пятеро человек из тридцати восьми написали на два, то почему весь класс автоматически превращался в баранов и идиотов?
К таким учителям входить в кабинет всегда боязно, если не жутко. Ах, если бы кто-нибудь заставил написать эту Ольгу Романовну диктант на казахском языке! Думаю, у нее было бы не меньше ошибок!
Здесь, на хлопке, нас никто не называл баранами. Двоечники удостаивались даже большей чести, чем отличники. Все мы выполняли почетную работу хлопкоробов. Удобств не было почти никаких. Вернее, их можно было перечесть по пальцам. Два разных туалета: для девочек и мальчиков. А еще ледяная артезианская вода, которая текла под сильным напором из длинной широкой трубы, вот она-то была волшебной - намного вкуснее, чем в городе из-под кранов. Почти сладкая.
Муж моей тети работает шахтером, добывает руду, так вот он шепотом за столом говорил, что при нехватке в городе воды отработанную после обогащения руды водицу добавляют в питьевую. А я-то в первые дни не понимала, чего эта вода часто бывает не просто хлорированной, а какой-то горькой? Теперь этому не удивлялась.
Мы умывалиcь студеной водой, от которой ломило зубы, жадно пили ее пригоршнями, однако никто из нас не болел ангиной. И мы решили, что вода живая.
Короче, был обыкновенный полевой стан с обыкновенной малюсенькой кухонкой. Отдельно, прямо возле барака, стоял дровяной титан, в котором кипятили воду, для нашего чая. Кочегары вставали очень рано, в четыре утра, находили где-то дрова, разжигали их в полевом «самоваре», чтобы после пробуждения мы могли налить себе в кружки свежего чая, пахнувшего соляркой. Из окошка крохотной кухоньки, встав в очередь, мы получали свой паек. Утром - ломоть хлеба с небольшим кусочком масла или ложкой повидла. На обед, который длился примерно час, нам выдавали вермишелевый или рисовый суп, а на ужин – рожки или рис с подливом. В общем-то, не голодали.
После ужина и линейки мы включали магнитофон, кстати, Нины Николаевны, и вдохновенно танцевали под японские эстрадные песни. Но больше всего мы любили слушать походные песни под гитару наших физруков и военрука. Сядем в большой кружок и подтягиваем им.
Зимний вечер. Вьюга злится.
Зябнут руки. Стынет ночь.
Все спешат, все бегут от мороза в уют,
Только два чудака бредут.
Когда я в первый раз услышала эту простую дворовую песню, то она показалась мне удивительно родной. Лично я знала, что такое вьюга. От слов песни сладко ныло сердце. Никогда не думала, что так быстро затоскую по зимним вечерам, снегу и березкам, которые под Новый год так наряжались в иней, что казалось, будто надели маскарадную белую листву с незнакомой планеты. Красотища!
Разве дети жары, поющие про вьюгу, поймут, что такое огромные лохмотья снежинок, которые падая с неба, заставляют думать, что это ты летишь им навстречу?! Смогут вообразить, что такое снежная круговерть или хотя бы понять, как приятно скользить на санках с высокой горки? Вряд ли они смогут уяснить, что такое зима, если никогда не бегали в валенках по сугробам в тридцатиградусный мороз, если никогда не видели бесконечно длинные тени деревьев, опутанные светом уличных фонарей.
А как бы они запели, если весной уловили бы журчание ручейков из-под сугробов, тающих от солнечной любви? А что они сказали бы о веселом шепоте листьев, о чудесном аромате соснового леса, о трелях скворцов-соловьев, которые от счастья просто сходят с ума?
Я вспомнила трепетные свечи берез… Ничего на свете нет прекраснее!
Мне так захотелось прижаться к тонкому пахучему стану березки, что я, зажмурившись, непроизвольно прижала руки к груди, не замечая, что обнимаю воздух. Витька-чайханщик, наш кормилец-кочегар, сидевший почему-то рядом со мной, хлопнул меня по спине:
- Глядите! Нютка изображает любовь. Обнимает своего далекого прынца, - и писклявым голосом изобразил меня. - Где ты? Мой дорого-ой, ненаглядный?
- Ну и дурак ты, Витька!- огрызнулась я и неожиданно для себя выпалила,– здесь же ни одной игрушки нет! А дома у меня плюшевый мишка. С ним я спать ложусь.
Раздался дружный не то вой, не то хохот. Громче всех хохотала председатель школьного комитета комсомола здоровенная, разбитная и злючая десятиклассница Женя Чурбина, которая прохода не давала одному своему однокласснику Кольке по прозвищу Муж. Хохотала тощая, противная, вечно возмущавшаяся по поводу и без повода Зинка по прозвищу Бабуля. А раз гоготали они, то всем оставалось только весело ржать, изображая веселых лошадок или меринов. Еще бы, заводилам весело! Втихаря, в отсутствие учителей, наши главные закоперщицы грубо матерились. Мы съеживались от этого мата, но молчали. Я себя успокаивала: «Ерунда, и не такое слышали». Зато по вечерам, у жидкого костра или с кружкой чая возле титана наших матерщинниц было не узнать - превращались в тихих, спокойных учениц, подпевающих любимые песни преподавателей. В то же время они не переставали удивлять меня своей бесцеремонностью. Для меня учителя были пусть не богами, но боевыми командирами, которых следует бояться – это уж точно. Как можно на плечо взрослому человеку запросто положить голову?! Мы же солдаты, рабочие пчелки, а они генералы. Просто хулиганство! Никакой субординации! Или Женька с Бабулей хотят этим показать свое превосходство над остальными? Мы же, смертные, никогда не сможем этого позволить себе!
Почему-то даже учителя боялись им сделать замечание, не говоря уже о простых школьниках, старавшихся держаться от этих надменных девиц на расстоянии пушечного выстрела. Они могли поднять на смех любого. Языки у них были настолько острые, ядовитые, что даже одноклассники в их присутствии боялись пикнуть.
Сегодня Витька Ткачук смог им угодить, теперь уж точно примажут мне какое-нибудь прозвище. Как чувствовала.
- А давайте назовем ее Медведицей! – предложила Бабуля. – Вон и медведь ей срочно понадобился.
- Не-а, лучше Философом. В прошлый раз она загадала мне детскую загадку, так до сих пор не найду ответа, вставила Чурбина. – Живой мертвого бьет, а мертвый орет. Ну-ка, Философ, что это такое?
- Я еще в первом классе отгадала! Это колокол или хотя бы барабан, - с вызовом сказала я. Встала и пошла в барак, ругая себя, на чем свет стоит, что так размечталась при всех, что сплю прямо наяву.
Почти у дверей я услышала печальный голос военрука:
- Зря обидели девчонку.
- А пусть не выеживается! – злобно прошипела Бабуля.
Благодаря Витьке я теперь для всех Философ. Ну почему ты, Витька такой жестокий? Другие же не заметили или хотя бы сделали вид, что не заметили моей странности? И я тоже молодец, приплела какого-то плюшевого медведя, которого отродясь у меня никогда не было. А тебе, Витька, обязательно надо было меня высмеять! Да?
С другой стороны, может Ткачук сам по себе такой, просто не смог устоять против своей воли? Ты сама тоже любишь быть собой, так чего же критикуешь других? Ведь каждый мечтает быть собой, а не другим. Каждый хочет услышать собственными ушами похвалу именно в свой адрес, при чем, в присутствии других. И чем больше народа, тем приятнее для ушей. Когда сам себя уважаешь – это ерунда, а вот когда уважают другие – это … весомо, целая тонна шоколада. Осознаешь себя великим человеком, что ли, полезным, необходимым для людей.
Нютка, ты опять не о том думаешь. Ты сегодня испытала томительное чувство под красивым названием: носталь-гия. Это же здорово! Да, ты не научилась еще жестко себя контролировать, и пускай все смеются над твоими детскими вздохами и выходками, зато ты теперь точно знаешь, что Россия успела стать второй твоей Родиной, не менее прекрасной, чем Казахстан!
Ну вот, разговариваю, с собой, словно лялька, в третьем лице. Постой, а может, это Родя говорит со мной? Или я уже думаю, как он?
Если это так, то я и без тебя, мой принц, знаю, как горячо люблю великую Россию. Всем сердцем! Честно! Когда, ну когда, я снова увижу березовые леса? Хотя бы из окна автобуса, вагона или самолета. Я точно знаю, когда-нибудь вдоволь напьюсь талой воды из серебряных родников и расцелую берестяные сарафаны белоствольных берез.
А хлопковая эпопея все продолжалась и казалась бесконечной.
Ай, хлопок! Когда я впервые вышла в поле, мне показали два моих рядка, которые заканчивались где-то за горизонтом. Я подумала, что не дотяну до обеда. С утра еще свежо, где-то восемнадцать-двадцать градусов, но ближе к полудню – жара под сорок. Себе ты кажешься несмазанным Железным Дровосеком из «Изумрудного города», а обожаемый канар - огромным камнем на шее.
Канар – это такой большой, метр на метр, карман-мешок, или необъятный фартук. Утром согнешься с ним до земли и пошел-пошел вперед, не поднимая головы, вытягивая пальцами из сухих кураков белоснежную вату с мелкими косточками и забрасывая ее в канар. Словно несчастный кенгуру, который от восхода до заката кормит своего ненасытного кенгуренка. Да уж… Первые час-два еще нечего, терпимо. А потом кажется, что спина стала свинцовой. И, похоже, что все, не выдержишь, бросишь канар посреди грядок и упадешь на землю. Размечталась! Хлопок растет в высоту тридцать-пятьдесят сантиметров. А сзади учителя, зорко отслеживающие ленивцев. Не спрячешься. Надо сделать норму 35 кг чистого хлопка. Это не шуточки. Если разогнешься, то согнуться уже не хватит сил.
В первый день я отчитывала себя: «Слушай, Нюта! Судьба подарила тебе возможность воспитать силу воли! Неужели сложно тебе отработать каких-то девять часов в день на свежем воздухе? Ты же собираешься вступить в комсомол? Так? А это нужно заработать.
И вот в первый же день я собрала тридцать килограммов. Чуточку не дотянула до нормы. В тот день вообще никто не собрал нормы. Были даже такие, которые по десять кило еле собрали.
На первой же линейке директор зачитал список с фамилиями отстающих, затем вывел из строя человек восемь, особо ленивых:
- Нам Родина сверху спустила план по сбору сырца. Неужели наша школа не выполнит его из-за таких, как вы? Даже девочки собрали больше вас, - он устало вздохнул. - Конечно, в первый день трудно справиться с болью в спине, но вы же парни, орлы, джигиты!
И вот так каждый вечер мы собирались на линейке и с замиранием сердца ждали: будут ли нас ругать сегодня или нет, чью фамилию назовут?
Каждый день я воспитывала себя, свой характер. От зари до зари работала, не разгибая спины. И вот уже на шестой или седьмой линейке попала в передовики. Собрала сорок килограммов. Мою фамилию назвали на линейке. Сначала я перепугалась, думала, что будут ругать. Но нет, я выполнила норму десятого класса.
В тот вечер директор пообещал, что самых лучших сборщиков хлопка наградят путевкой в Ленинград. Как было бы здорово попасть в Зимний дворец, увидеть город, который стоял на втором месте в мире по красоте после Рима!
С каждым днем во мне росла не только сила воли. Руки у меня стали сильными. Я легко поднимала на плечо набитый хлопком канар , иногда до тридцати кг, и несла его аж через три поля к весам. Заработать бесплатную путевку в город, построенный Петром Великим, чрезвычайно сложно. Но было огромное желание. Нет, я просто видела, как удивленно шагаю по Ленинграду, как захожу в знаменитую Кунсткамеру или Эрмитаж… И, ради выполнения плана, я перестала уходить вместе со всеми на обед.
В одно распрекрасное время Нина Николаевна отпросилась на три дня домой. За классом стала следить толстая, с низким, почти мужским голосом брюнетка Елизавета Петровна – училка по ненаглядному черчению. Она нас расставила по грядкам. Мне попались рядки с каким-то низеньким и больным хлопком. Я попыталась лысую полосу пройти быстрее. Иначе ничего не соберешь. То ли я оставляла ничтожные пучки хлопка, то ли мне их подбрасывали завистливые лентяи, но Елизавета Петровна своим повелительным басом бесконечно возвращала меня на начало поля, если из какого-нибудь распустившегося курака или на земле, возле сухого кустика, торчал кусочек ваты.
Я не выполняла план уже три дня. И три дня не ходила на ужин. Сама виновата: не выполнила план – не заработала макароны. Кто-то нажаловался директору, что я и не обедаю, и не ужинаю. Он вызвал меня к себе:
- Почему ты не обедаешь и не ужинаешь вместе со всеми?
- Не заслужила, не выполнила плана.
- Так нельзя! Ведь ты не сбежала с поля боя! Ты сделала все, что смогла.
Он лично сходил на кухню и принес мне двойную порцию вермишели с тройной порцией гуляша и горсть шоколадных конфет! А сам быстро ушел. Вся казарма с завистью и с какой-то злостью смотрела на мой ужин. Во мне колебалась сила воли: съесть или нет. Нет! Раз решение принято, значит, я должна быть сильнее обстоятельств и аппетита. Я с радостью протянула свой трофей соседкам по кошме:
- Девушки-красавицы! Я, правда, не хочу есть. А вы хотите?
- Да! – хором закричали отужинавшие соседушки и с радостью набросились на мою еду. Зато я себя зауважала. Конечно, я не Павка Корчагин, но все же…молодец! Да и за талией следить тоже иногда нужно!
И тут ко мне подсела девочка из параллельного класса Юсупова Райхан. Лицо круглое, миловидное, улыбающееся, и в то же время карие глаза какие-то… чересчур серьезные.
- Нюта! Ты очень интересная, непохожая на других. Можно с тобой дружить?
- Конечно, если тебе не скучно будет со мной. А как переводится твое имя с казахского?
- Царица рая!- Засмеялась она, - райхан – это такое душистое растение. Некоторые люди кладут в еду и даже заваривают вместо чая. Скажи, у тебя есть мечта?
- Слушай, Райхан! Сейчас на небе такие яркие звезды! Давай отправимся на свежий воздух! Скажем, что пошли, будто в туалет, и я расскажу тебе о своей мечте.
Чтобы не попасть под свет фонарей, мы спрятались в тень барака, и я, словно прыгнула в ледяную воду – все рассказала ей о Ринте, Роде, заодно о Любе с Надей.
- Здорово,- вздохнула Райханка. – Но у меня такое ощущение, что я это уже слышала.
Я ошарашено посмотрела на новую подругу:
- Слышала? Ничего себе! Может, ты просто любишь фантастику?
- Нет. Я люблю классику.
- А-а-а, программные произведения?- разочарованно протянула я.
- Ну почему же. Читаю Достоевского, Диккенса, Лондона. Ты читала «Мартина Идена»?
- Если у меня появляется хоть капелька свободного времени, я читаю книги из серии «Приключения и фантастика», - мне стыдно было признаться, что я до сих пор люблю читать сказки.
- Мой папа – директор тринадцатой школы, ведет русский и литру. Благодаря ему, я с детства читаю Всемирную классическую литературу. И, между прочим, я все понимаю, - сказала так, словно ей никто не верит. - Но настоящая моя любовь – биология и химия. Я хочу поступить в Алма-атинский государственный университет.
И тут я с жаром выдохнула свою мечту:
- А я – во Всесоюзный государственный институт кинематографии.
Она рассмеялась:
- Что? ВГИК? Это нереально. Тридцать человек на одно место. Туда даже бородатые дядьки поступают по многу раз и проваливаются.
Ах, Райхан! Ну, откуда ты все знаешь? Говоришь так, будто сама уже три раза поступала. Но вслух я, будто оправдываясь, лишь пробурчала:
- Попытка не пытка. Попробую поступить. Не получится, буду работать библиотекарем.
- Ну, ты даешь, какой размах! То слишком высоко, то слишком уж прозаично. Книжки что ли будешь выдавать?
- Что тут такого плохого? Хоть умных книг вдоволь начитаюсь. На всю жизнь.
- Вообще-то Рабиндранат Тагор тоже работал библиотекарем.
- Кто это такой?
- Знаменитый поэт из Индии, - и она продекламировала:
Ветер ли старое имя развеет…
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали,
Не разглядишь меня, друг мой, прощай!
Эх ты! В кино надо хоть изредка ходить ,современные фильмы про молодежь смотреть. Иногда режиссеры позволяют себе включить в фильм и красивую песню.
- Райхан! А можно я буду называть просто Ра?
- Валяй!
- Знаешь, Ра! Раньше я не ходила в кино. Денег не было. А сейчас для меня мама ничего не жалеет. Как вернемся с хлопка, будем каждую субботу и воскресенье ходить и в «Спутник», и «Дружбу» на все киносеансы. В конце концов, можно сэкономить на пирожных.
- А какие пирожные ты любишь? Я – «картошку». Обож-жаю! - и Ра едва слышно сглотнула слюну.
Здесь, на хлопке, даже печенья простого нам не давали.
- Приедем, Ра, я лично для тебя буду каждый выходной готовить эту «картошку» из лучшего печенья и сливочного масла. Меня Валя всем хитростям научила.
- Ах ты, богатенький мой Буратино! – засмеялась новая подружка и хлопнула меня по плечу. – Обрати внимание, вон созвездие Кассиопеи, - уверенно ткнула рукой в небо, будто в карту. - Иногда мне кажется, сколько звезд в небе, столько и лет нашей Галактике. Она семнадцатая по счету, называется Млечный Путь.
Как много знала Ра о звездах, созвездиях! Я, к своему стыду, кроме Большой Медведицы не знала ни одного.
- Откуда только, Райханка, ты все знаешь?
- Мой папа часто организовывает походы в горы со старшеклассниками. Несколько раз брал меня с собой. Между прочим, с ночевкой. В ГорОНО только папе разрешают выходить в горы с детьми!
Эх, а там звезды, как яблоки на ладони. Смотришь в небо, и каждая звезда сама подсказывает, к какому созвездию она относится. А какие костры! Тени от них на скалах высокие-высокие. А какие водопады! Нет, они не большие, но такие поющие и переливающиеся на солнце! Безумно хочется встать под них!- Ра мечтательно зажмурилась. - В прозрачной холодной воде руками можно выловить маринку.
- Что такое маринка?
- Это рыба такая из семейства форелей, - Ра с изумлением посмотрела на меня, что даже этого я не знаю.- Просто готовить ее нужно осторожно, предварительно сняв внутри нее черную ядовитую пленку. Вкуснятина! – и ни с того, ни с чего вдруг резко спросила, - А какие цветы у тебя любимые?
- Горные тюльпаны, - не задумываясь, ответила я.
Тут я вспомнила папу. Когда мне было года три - четыре, он тогда еще работал на мусоровозе. Весь мусор строго вывозился далеко за пределы города, ближе к горам. Весной, изредка, папа брал меня собой, и, выгрузив мусор в положенном месте, мы заезжали прямо в горы. Затем папа поднимал меня на руки и почти бегом взбирался на самый высокий холм. Мы с любовью смотрели на окружавшие нас склоны, усыпанные алыми и золотыми тюльпанами. Аромат стоял такой, что кружилась голова. Сорвав самый красивый тюльпан, папа говорил: «Вот в таком цветке ты родилась! Я нашел тебя здесь». Ликуя, я верила каждому его слову и была от радости на седьмом небе, потому что такая шалая красота могла быть только здесь, где распускаются лучшие в мире цветы, и, возможно, на самом деле, рождаются дети.
Бережно поставив меня на землю, он продолжал: «Постой спокойно. Не наступай на камни и ямки! Там могут быть змеи. Я быстро наберу маме цветов, и мы поедем домой». Почти не дыша, я стояла на склоне, слушая-вдыхая бушующую песню без слов гордых рубиновых цветов. Тюльпаны знали, как они прекрасны; упиваясь собственной красотой, восхваляли друг друга и благодарили горы, на которых родились!
Папа набирал огромную тяжелую охапку цветов и, завернув в газету, разрешал мне какое-то время подержать их в руках. Затем мы возвращались в гараж, папа принимал душ, переодевался, и мы пешком отправлялись домой. По дороге я задавала ему разные вопросы:
- Папа, а почему наш город называется Кентау?
- Не знаю точно. Одни говорят «богатая гора», другие переводят, как «рудная гора», третьи – «широкая гора».
- Я назвала бы волшебной горой, потому что на ней рождаются волшебные тюльпаны и счастливые дети.
Папа нес меня на руках, как самый дорогой цветок. В одной руке - я, в другой - сказочный букет. Каждая бабушка на скамейке возле нашего подъезда требовала себе по цветку. Папа щедро раздавал драгоценные тюльпаны, а я считала себя самой богатой и великодушной принцессой на свете.
- Значит, ты тоже была в горах? – с уважением посмотрела на меня.
- В раннем детстве, - скромно ответила я.
Часа два мы мирно беседовали под открытым небом, пока Ак не сравнила его с огромным шоколадным тортом со свечками-звездами.
- Это кому торта захотелось? Вот отведу к директору, будете знать! Я уже собрался весь педсовет пригласить на ваши поиски!- над нами грозно навис торс физрука. Здесь, на полях, он выполнял работу весовщика, и десятиклассницы перед ним заискивали.
- Эх, мы прозевали перекличку!- огорченно вскрикнула я.
- Ринат Ибрагимович! Вы забыли, что я вам грамоту по стрельбе принесла и не откуда-нибудь, а из ДОСААФ. А еще папа мне разрешил подарить вам кубок, который я получила за первое место в городском кроссе.
- Ну-ну, Юсупова! Я же не стукач. Но и вы меня не подводите. Сегодня именно я дежурю на полевом стане. Считайте, что вам повезло.
Мы пошли в барак, в котором уже отключили почти весь свет. Ра зашептала мне на ушко:
- Ладно, Ню! Завтра я покажу тебе все любимые созвездия и расскажу все, что знаю о них. Ты только очки не забудь надеть. Что касается физрука, то сам по себе он невредный человек. Говорят, что пятнадцать лет назад он был безнадежно влюблен в девчонку из параллельного класса. Даже в педвуз поступил из-за нее. Были случаи, когда в обморок падал, если случайно где-нибудь на улице видел ее.
- Ничего себе!- также шепотом ответила я ей.
- А теперь, гляди-ка, накаченный физрук с огромными бицепсами и с беспощадными спортивными требованиями к школьникам. Зато единственный неженатый учитель в нашей школе. В его-то тридцать лет!
- Неужели учителя что-нибудь понимают в любви? – я с сомнением покачала головой, вспоминая Зинаиду Петровну - по химии и ее трехметровую указку, с которой она с достоинством ходила по классу, наказывая болтунов, и которой я получила по макушке за подсказку с первой парты.
- Исключения только подтверждают правила. Спокойной ночи, Нюта!
- Спокойной ночи ,Ра!
Она в ответ лишь хлопнула меня по плечу и понимающе улыбнулась.
Вот это Ра, Райхан! Райханушка! Учится почти на пятерки. Причем, в отличие от меня, без мучительной зубрежки. Ходит в художественную школу, играет на гитаре, прыгает с парашютом в ДОСААФе. А у меня ну никаких способностей. Только Ринта крутится в голове. Моя фантастическая зеленая, дышащая планета, похожая на живой сверкающий драгоценный камень.
Ночью мне приснился мой детский сад «Розочка». Я уже хожу в старшую группу. Ко мне подходит маленькая девочка–казашка из средней группы, похожая на Ра, и протягивает мне странный рисунок. На нем нарисован маленький самолетик- «Кукурузник», взрослые называют его то ли «Аном», то ли «Яком». Интересно, к чему это?
Весь день, с утра до вечера, с расцарапанными до крови по локоть руками, я собирала вату для родной страны. Когда собираешь быстро, хлопчатник царапает беспощадно. Я совершенно не чувствовала боли - мысли мои были далеко, в том детском саду, который пришел ко мне во сне. И я вспомнила свой первый полет на самолете.
Однажды, когда мы, перемазанные гуашью, срисовывали в свои альбомчики огромные горные тюльпаны, подаренные моим отцом воспитательнице, к нам пришла заведующая детским садом:
- Дети! Через неделю мы с вами полетим на самолете. Всем нужно принести по пятьдесят копеек.
Мы, конечно, обрадовались, и радостно зашумели, каждый кричал, что именно он будет летчиком.
Всю неделю воспитатели нас готовили к полету. Рассказывали, как это красиво увидеть город, будто на ладошке. Каждый раз после тихого часа нас собирали в большой круглой беседке и втолковывали правила поведения в автобусе и самолете. Это чтобы мы не кричали и не плакали, не просились писать во время полета. И что если мы будем вести себя хорошо, то в самолете нас угостят «летными» леденцами, которые едят только летчики!
Мы с нетерпением ждали этого дня. Дома я взахлеб рассказывала родным и знакомым о предстоящем полете. Все бабушки, сидевшие по вечерам на скамейке, сначала с интересом слушали мой восторженный рассказ, ахали, потом просили, чтобы я спела модные песенки того времени, типа «Оранжевое небо», «Как хорошо быть генералом» или «Черный кот». Получив бурные аплодисменты, страшно довольная собой, я птицей поднималась на пятый этаж.
И все же дома я слегка переживала. Мама громко говорила папе после моих летных фантазий вслух, что у меня слабые глаза, что с высоты я вряд ли что увижу.
Действительно, по веснам у меня слезились и чесались глаза. Папа как-то отвел меня к окулисту, и тот вынес жестокий приговор, что мне не подходит климат. Климат, какое страшное слово. Мне оно не нравилось, как будто было виновато передо мной. И еще. С самого раннего детства, чуть ли не с пеленок, я очень любила смотреть телевизор. Оторвать меня от него можно было, лишь применив силу. Вот и результат.
Наконец, настал тот восхитительный, волшебный день, когда мы посетили Кентауский аэродром, и нас ожидало долгожданное чудо.
Гуськом, по одному, мы вышли из большого автобуса, и нас поделили на маленькие группы по пять-шесть человек. По настоящему трапу мы поднялись в самолет. Нас усадили в кресла, пристегнули ремнями. Каждый из нас мог смотреть в крошечный иллюминатор. Мы взлетели. Внутри - екнуло, и меня придавило к креслу. Когда мы, по словам воспитательницы, набрали высоту, стало легко, я со страхом повернула голову, посмотрела в иллюминатор и ахнула.
Мой большой красивый город превратился в маленькую, нарисованную разноцветными красками картинку. Домики, словно спичечные коробки, или крохотные пестрые кубики!
Зеленые деревья, словно цветочки или травинки, которые мы живописали в альбомах на занятиях по рисованию! Все дети восхищенно вскрикивали, а я тогда подумала, что мой город такой крошечный, такой беззащитный. Мне стало жаль его так, как будто его кто-то мог обидеть, или уже обидел. Как будто могли под корень вырубить сказочные парки, плодовые деревья вдоль всех улиц? Выдрать прекрасные розы…. Я едва сдерживала слезы, ведь город мне стал еще роднее, еще дороже!
Когда мы возвращались в садик, всю дорогу я думала: может, стану солдатом? Везет же мальчикам! Они все до одного будут служить в Армии. А девочкам не повезло, неинтересная у них жизнь, и в Армию их не берут и даже с игрушечными ружьями не разрешают играть. И я вспомнила, как забирали в Армию моего двоюродного брата Рому.
Ах, какой он был красивый в новой солдатской форме! Когда на проводы собралась вся семья, даже мы, малыши, вместе со взрослыми отплясывали шейк под «Облады-облада» какой-то заграничной группы. Не понятно ни одно слово, зато так весело! Меня то и дело заставляли заново включать эту пластинку, потому, что я делала это гораздо быстрее, чем взрослые.
Мы пили сладкий шипучий лимонад, ели красивый торт, а когда стемнело, жгли бенгальские огни прямо на балконе, а потом на улице. Мне всего пять лет. Но я так завидовала взрослому Роме! Беспрестанно я взбиралась ему на колени и жарко шептала на ухо: «Забери меня в Армию!» В ответ он только угукал. Я не отставала от него: «Ведь ты меня не обманешь?» Рома весело смеялся и трепал мои волосы. А его все по очереди то и дело поздравляли, и только тетя Эльза, мама Ромы, почему-то все время плакала, обнимая сына.
Как все-таки здорово уходить в Армию! Все радуются, называют тебя защитником Родины! Я тоже хотела стать героем!
Я очень любила утренники, подарки и праздники, Новый год, Восьмое марта, Первое мая с пышными, яркими демонстрациями, когда все друг друга поздравляли и ходили в гости. Самыми любимыми праздниками были Седьмое ноября и День Победы. В эти дни в роскошно украшенном городе проводились военные парады. С утра мама начинала готовить праздничный обед, ожидая гостей, а папа надувал красные шары, и мы вдвоем шли на площадь. Все желающие посмотреть незабываемое зрелище, аккуратно расставлялись милиционерами по периметру площади.
Снизу, в плотной толпе людей, мне ничего не было видно. Тогда папа, к неудовольствию женщин, стоявших за нами, усаживал меня на плечи. И я торжествующе орала: «Вижу! Папа! Я все вижу!» Больше всего мне запомнились красивые большие танки. На них сидели молоденькие танкисты и смотрели строго вперед, не оглядываясь по сторонам, несмотря на то, что постоянно кто-то из зрителей громко выкрикивал чье-нибудь имя. Когда через громкоговоритель раздавался тот или иной лозунг, типа «Да здравствуют советские зенитные войска! Ура, товарищи!» Я оглушительно кричала: «Ура-а!»
Через пятнадцать минут вездесущие противные мальчишки начинали тыкать иголками в мои шарики. Шарики лопались, я начинала громко плакать. И расстроенные, под смех неблагодарной толпы, мы покидали площадь. Но папа никогда не наказывал меня за мой громкий плач, наоборот, гордо всем рассказывал, что парад был лучше, чем в Москве. И в каждый праздник, покуда мы не уехали из Кентау, неизменно брал меня с собой на парад – самое интересное зрелище.
Много воды утекло с того времени, но если бы не слабое зрение, я до сих пор бы грезила Армией!
Хотя, честно говоря, сейчас я ощущала себя солдатом на хлопковом фронте. На каждом опухшем пальце по десять заноз - это мои боевые ранения. В перчатках -то работать гораздо медленнее, и хлопок может остаться в кураках, а это не приветствуется.
Наступил конец октября. Мы также собирались по вечерам на танцы или посиделки, несмотря на то, что после сумерек уже было холодно. Если в какой-нибудь день шел дождь, нас в поле не выгоняли, жалели. Учителя дворовыми или спортивными песнями пытались украсить наш досуг. И эта любовь лучших учителей согревала нас. На мотив известной песни мы любили исполнять такую:
Утром в поле я выйду,
Канар свой прижму.
Осторожно и бережно хлопок сорву,
И в канар его брошу, песком посолю,
И знакомой тропою к весам подойду.
Припев.
От зари до зари
Хлопок собираем мы
Все же нам, все же нам
Не хватает килограмм.
И хотя «килограмм» нужно было поставить в родительный падеж, назло Ольгам Романовнам, мы сходили с ума, торжествуя по поводу любой ошибки.
«Песком посолить» означало насыпать песок или земли в канар для веса. Иногда «посол» могли увидеть мальчишки-грузчики, и тогда выполненную норму могли срезать до половины. Один раз я тоже «посолила» собранный урожай. Ребята, вытряхивающие мой хлопок в огромную клеть, сделали вид, что ничего не заметили. Но мне было все равно очень стыдно. И я решила в День рождения комсомола, двадцать девятого октября, собрать хлопка больше всех.
Нам уже на вечерней линейке сообщили, что завтра все работаем бесплатно. Все деньги пойдут на нужды горкома комсомола. Килограмм чистого хлопка стоил семь копеек, хлопка с кураком - три копейки. Мы давно уже собирали с кураком. На заводах, разумеется, его перерабатывали, но этот хлопок ценился гораздо меньше, чем чистый, зато норма была сто двадцать килограммов для десятиклассников, сто – для девятых классов, восемьдесят – для нас. В тот день я собрала 140 кг. Никогда я так много не собирала. Но я была счастлива, что честно отмыла свой грешок с «посолом». На линейке меня похвалили, вызвали вперед, пожали руку. Когда я встала в строй, откуда-то взявшаяся Бабуля дала мне подзатыльник и надменно зарычала в лицо:
- Еще в комсомол не вступила, а уже выпендривается. Все равно же работа была бесплатная! Сегодня вообще можно было не работать! Выскочка!
- Как только начнем учиться, я первая напишу заявление и вступлю в комсомол. А ты отдыхай!
- И я тоже напишу! - прошипела Ак.
- И я, и я, и я – раздавался шепот со всех сторон.
Бабуля заткнулась и позорно смылась к своим.
Ух, ты, я не одна! Меня оценили! Чихать на Бабулю и Женьку. Выучу все ордена, всю историю комсомола! Ни за что не завалите на своем комитете. Сами еще будете хвалить!
Заканчивался ноябрь. Зачастили дожди. К вящей радости учителей план мы с блеском выполнили и перевыполнили. Собрали весь хлопок на отведенных полях. Наконец, погрузились в знакомый автобус и с веселыми песнями поехали домой. Но, когда стали подъезжать к городу, все сразу, как по команде, онемели, замолчали. И как только появилась стелла с огромными буквами КЕНТАУ, мы, не сговариваясь, прокричали «ур-ра»! Вот оно счастье, общее счастье от сознания победы над собой, над однотонной работой, над своей ленью, наконец!
Дома меня ждал вкусный ужин, горячая ванна, много домашних новостей, дорогие подарки ко Дню моего рождения, которое я пропустила в полях. Ждали, честно отрепетированные Валькой, новые прекрасные фуги и прелюдии Баха и даже первая часть «Лунной сонаты» Бетховена. Оказывается, я научилась скучать и по красивой классической музыке. После грязного барака, который, несмотря на все наши ухищрения и воскресные уборки никак не хотел становиться комфортным, домашний уют был просто райским.
В понедельник – в школу. Почерк у меня всегда был безобразным, но после хлопковых заноз мне вообще было больно писать. Валька продезинфицировала спиртом и йодом все мои болячки и царапины, смазала вазелином и даже забинтовала мои руки:
- Ничего, до свадьбы заживет! – и раскрыла главный мамин подарок - маникюрный набор из серебряных кривых и прямых ножниц, «кусачек» и прочих прелестей для ухода за руками – Евгений Онегин точно оценил бы это роскошество. Я же с великим сомнением посмотрела сначала на великолепную кожаную сумочку, потом на перебинтованные ладони, и вдруг ощутила огромную благодарность внутри, горячее тепло в каждом пальчике. И действительно, на утро руки подлечились неестественно быстро, стали выглядеть более или менее прилично.
Понедельник ворвался слишком стремительно. Одновременно и хотелось, и не хотелось идти в школу. Я чего-то боялась. Может того, что за два с половиной месяца я все перезабыла. Или того, что бесплатная путевка в Ленинград была всего лишь одна, а лучших передовиков было человек шесть. Меня же не отпускал вопрос: исполнится мое желание или нет? Ведь я постоянно выполняла урок Роди: легко и радостно представляла себе город Петра и как я гуляю в нем. На хлопке же учителя упорно хранили молчание. Никто не разглашал тайны бесплатной путевки.
С нетерпением дождалась я субботы и первой линейки.
Юрий Александрович всех поблагодарил за ударный труд и лучшим хлопкоробам вручил наручные часы: мальчишкам – мужские, а девочкам - женские с золотым циферблатом. Все вручаемые часы он сверял со своими, торжественно застегивал на каждой натруженной руке.
- А в Ленинград поедут два наших ученика, он сделал паузу, быстрым взглядом обводя строй. - Ученик десятого «а» класса Столяров Володя и ученица восьмого «б» - Ритова Анна.
Я обомлела. Путевка стоила сто двадцать рублей, часы очень дорогие, не считая блокнотов и четырехцветных модных ручек, которыми нас награждали еще на поле. Сколько же мы заработали?
Конечно, было очень приятно. Только Витька – чайханщик, когда я вернулась в строй, проворчал:
- Я два с половиной месяца кочегарил, поил, кормил их, мне только шестьдесят рублей заплатили.
- А ты доплати и купи себе путевку. За деньги можно поехать кому угодно, – высказалась в мою защиту Ра.
На хлопковых линейках мы упорно старались держаться вместе, несмотря на то, что из разных классов. Эту традицию продолжили и здесь. Учителя давно уже смирились с этим, хотя другим школьникам не разрешали.
-У-у! Партизаны! Мало вас кураками били!- все фыркал и фыркал рассерженный Витька.
За все время работы только Ра позволила себе трижды запустить в меня зеленым кураком. Не слабо, но и не смертельно больно.
- Вить! Хочешь, я отдам тебе свою путевку, - как не жалко было мне, предложила я.
- Да пошла ты!
Когда я возвращалась из школы, мне навстречу из-за угла вышли Витька с троечником Микой. Побить собрались что ли?
Зашмыгав носом, Витька начал:
- Слушай, Нюта! Мика хочет с тобой дружить. Ты согласна?
Мысли молниеносно засверкали в голове. Нечего себе! Подумаешь, пару раз Микаэль донес мой канар до весов, ну разок пригласил на танец после линейки, а теперь я обязана быть его подружкой? Извини, Микки, на такие мелочи, как хождение под фонарями, уходит столько времени! И так мы по программе сильно отстали! Понимаешь, мне нужен аттестат с отличием! Без него за порог института не пустят. У меня цель – фильм о Ринте! Через месяц заканчивается вторая четверть! В институте кинематографии никто не спросит, сколько хлопка я собирала, вопросы будут пострашнее и из разных дисциплин. Лучше запишусь в театральную студию.
Была еще одна существенная причина. Конечно, Микки – красивый мальчик, по национальности грек, но на полголовы ниже меня. Рядом с ним я стеснялась бы своего роста.
Скорчив физиономию красногвардейца на допросе, я строго ответила:
- Шуток не потерплю!- и почти бегом удалилась от них.
Хорошо, что сегодня суббота. За два дня я успею привести свои чувства в порядок. Отказ от дружбы больно бьет не только предлагающего ее, но отказывающегося от нее тоже! Чувствуешь себя виноватым и пришибленным. Честное слово! А у Микаэля богатые родители, и он обязательно найдет по себе приличную девочку-гречанку.
Но грела мысль, что и завтра, и послезавтра мы с Ра идем в «Спутник» на художественный фильм «Юность Петра». Четыре серии поделили на два дня. Мы просто обязаны все увидеть. Как художник, Ра обещала научить меня оценивать декорации и все, что находится на втором плане, а также понимать, где просто красивый монтаж, а не «реальный кадр» и обращать внимание на то, где фильм откровенно «порезали». Многого же я не знала, просто жуть.
Да, Ра – это не Люба и не Надя. Ни разу меня не обняла, не поцеловала. Все подобные проявления нежной дружбы она называла телячьими нежностями. Когда она хотела похвалить меня за умную фразу, просто больно хлопала по плечу. Но и этого мне было достаточно, потому что критики в свой адрес я слышала гораздо больше, чем похвалы.
Незаметно пролетела уже третья четверть. Вместе с передовиками из других школ мы поехали в Ленинград. Впечатлений - море! Были в Зимнем дворце, Петродворце, На Пискаревском мемориальном кладбище ,Финском заливе и Ленинском шалаше, Русском и других знаменитых музеях. Сбылась моя громкая мечта. Жаль, что фонтаны не работали. Но если все-таки предоставлялась возможность постоять возле какого-нибудь фонтана, я бросала монетку, чтобы со временем снова вернуться в город на Неве, и тогда, никуда не торопясь, прогуляться по историческим местам и еще раз насладиться холодной, влажной красотой «Петра творенья».
Попутно сбылась и моя тихая мечта. Я вновь увидела березовые леса, падающий снег, высокие сугробы, правда, из окна вагона, лежа на верхней полке. И все же я получала такое удовольствие от мелькающих за окном берез, такую бешеную радость, что мне было наплевать на постоянно передразнивающую меня Бабулю. На празднике, посвященном 8 марта, я осмелилась принять участие в конкурсе «А ну-ка, девушки», где исполнила песню «Наташа», за что жюри присудило мне первое место. Естественно, десятым и девятым классам это не понравилось. Особенно Бабуле, которая теперь при каждом удобном случае изображала мою манеру петь и танцевать. Ну и пусть весь вагон потешается надо мной. Первое место - это все же не последнее.
- Ты с такой любовью смотришь на деревья. То печально, то ласково. И все время улыбаешься, - подметила сопровождающая нас учительница из двадцать второй школы Надежда Петровна. Между прочим, молодая и красивая.
- Я очень долго жила в России, оттого люблю березы, - всколыхнулась я.
- Вон оно что. Я тоже училась в Куйбышеве, в педвузе. Тоже скучаю по нему.
- Россия, - вздохнула я, - удивительная страна.
- Бери более масштабно: Советский Союз – удивительная страна, - поучительно добавила Надежда Петровна.
В Ленинграде мы пробыли всего четыре дня, на дорогу ушло куда больше - около недели, потому что были сильные снегопады, и пути частенько заметало. Один раз мы простояли полдня. Учителя огорченно вздыхали, мальчишки то и дело выбегали в тамбур, а самые задиристые прыгали в снег. Проводницы ругались, учителя возмущались, а я радовалась тому, что в светлое время суток могу вдоволь налюбоваться нежданной радостью - снежными картинами российских дорог.
А еще, в смешно качающемся вагоне, мне запомнился последний вечер. Как замечательно пели под гитару десятиклассники из двадцать второй школы Альберт и Марсель! Конечно, всю дорогу, каждый вечер, при тусклом свете вагонных ламп, когда все становятся вдруг красивыми, они от души развлекали нас: пели на русском, английском, и даже греческом языках. После окончания очередной песни, вся публика наперебой заказывала новые: «Мону Лизу», «Бузуки», «Фантон», «Музыканта». Бабуля и Женька просто визжали от восхищения, девчонки поголовно были влюблены в талантливых артистов. В тот вечер, я, как обычно, забилась в угол «боковушки», сидела тише воды, ниже травы, ведь среди всех десятиклассников я была единственная восьмиклассница, и, значит, без права голоса. И когда все разом снова закричали названия любимых песен, я, неожиданно для себя тоже тихо попросила:
- «Свечи»…
Все девчонки во главе с Бабулей и Женькой как-то грозно замолчали, презрительно глядя на меня. Как это я, салага, посмела сделать «заказ», посмела обратить на себя внимание их кумиров?
- Кажется, тебя Нютой зовут? – обратился ко мне Марсель.- Так какую песню для тебя исполнить? «Свечи»? Пожалуйста.
Ах, как он пел! Для меня! Слезы катились не только из моих глаз. Кое-кто тоже откровенно шмыгал носом.
Молодец, Нютка! Даже в почти чужой компании ты смогла стать своей. Приятно, что ни говори.
Вернулись мы в Кентау третьего апреля, когда на газонах вовсю зеленела трава, отцветал миндаль, а на остальных деревьях уже появлялись первые яркие листочки. Из одной сказки прибыли в другую. После снежных заносов - к весенним цветам. Это здорово! Правда!
Учителя нас не ругали за трехдневный пропуск уроков, и мы по-настоящему чувствовали себя героями школы.
Сегодня по расписанию классный час. Нина Николаевна раздала всем листочки с двумя вопросами:
а) какие черты характера ты хотел бы в себе воспитать?
б) на какого ученика в классе ты хотел бы быть похожим?
Если бы Ра училась в моем классе, я написала бы ее! Я долго думала, кто же в нашем классе самый достойный для подражания? Наверное, Сашка Тормахина. Настоящая блондинка. Раз. Красивая. Два. Быстрее всех решает примеры по алгебре. Три. Единственно, что меня смущало, она носила слишком короткие юбки. Я не смогла бы в такой амуниции помыть пол в классе или писать на доске, высоко задрав вверх руку. Сидела она на последней парте, во втором ряду. И так медленно выходила к доске, что все в классе удивленно восклицали. Сашка вообще не обращала внимания ни на нетерпеливые окрики учителей ни на наши возгласы со всех сторон: «Быстрей!» Иногда хотелось каким-нибудь волшебным бульдозером подтолкнуть-поторопить ее.
Вот я, например, пулей вылетаю к доске, быстро пишу- выдаю правильное решение и победоносно возвращаюсь на место. Ходить так, как Сашка, я никогда не смогла бы. Эдак при ходьбе уснуть можно.
И все равно, я написала Сашку.
На следующий день, после геометрии, Нина Николаевна оставила нас в классе и объявила результаты голосования. Четырнадцать человек хотели бы быть похожими на Сашку. Два человека мечтали походить друг на друга – это Витька на Ваху и, наоборот. Двадцать два человека желали стать такими, как я: «уверенными в себе», «целеустремленными», «с сильной волей», «красивой», «с собственным мнением о мире» и т.д.
Я растерялась. Неужели в глазах других, я такая, какой безумно грезила видеть себя хотя бы в снах? Или мои мечты обрели реальные черты? Не может быть! Меня уважали. Мои уши услышали признание большинства одноклассников.
- Ребята, я согласна с вами! Ритова – самородок. Я никогда не забуду ее выступления на городском смотре между школами города. Даже заведующий ГорОНО прослезился.
Домой я возвращалась на крыльях. Как же все-таки прекрасно, когда тебя ценят и одноклассники, и твой любимый учитель! Когда твои труды не пропадают даром! Я не стала хуже, ленивее или заносчивей, я стала лучше, чем была раньше. Я просто стала собой. Вот оно счастье! И люди это увидели.
Родя! Кажется, у меня что-то получается. Я буду дальше совершенствоваться. Вот увидишь!
Восьмой класс я закончила с одной четверкой. По черчению. Если учесть, что раньше, до восьмого класса, у меня не было пятерок, кроме как по литературе и пению, то эта победа над собой для меня была очень весомой. Тем более, что у меня такая начитанная подруга. Стыдно быть намного хуже нее.
Несмотря на то, что Ра младше меня на целых восемь месяцев, она во всех отношениях умнее и мудрее меня. Легко могла спорить с теми учителями, возле которых у меня начинали дрожать коленки, особенно, с преподавателями естественных наук, потому что со специальными энциклопедиями была на «ты». К ней претенциозно относилась училка по химии Зинаида Петровна. На городскую олимпиаду она хотела отправить как отличницу именно меня. Как же она не понимала, что я всего лишь зубрилка, что у меня иная цель. Да, разумеется, я назубок знала таблицу Менделеева, все атомные массы и валентности, но что касается опытов, реакций… для меня это было тихим ужасом. А Райханка - это же прирожденный ученый – исследователь. Задачи решала сходу, интуитивно, не заглядывая в учебники, на последних страницах которых красовались ответы, всегда совпадающие с ее ответами.
Мы вместе подошли к Зинаиде Петровне. Ра попросилась на олимпиаду. Нехотя, почти ругаясь, ЗП отправила ее «на город». И когда подружка принесла в школу грамоту за первое место, больше всех удивлялась именно химичка. На линейке ей тоже вместе со всеми пришлось не только поаплодировать победительнице, но и пообещать директору за год выставить заслуженную пятерку.
Наступило долгожданное знойное лето. Недели две нужно было отработать практику в школе, а потом – ты сам себе хозяин.
По субботам и воскресеньям я часто уезжала рыбачить с родственниками на Сыр –Дарью. Работавшие на горнорудной шахте, они давно смогли приобрести себе новенькие автомобили. Кстати, двоюродные сестренки быстро научили меня ловить рыбу на наживку. В первый раз я наловила столько рыбы, что взрослые без умолку хвалили меня на зависть всей молодежи.
- Новичкам везет! – заявляли мои кузины Юлька и Машка.
К сожалению, научиться плавать я так и не смогла. Все мои сестры, даже Валька, имели разряды по плаванию, резвились в воде, как русалки: и брассом, и дельфином, и каким-то баттерфляем. Только у меня ничего не получалось. Однажды течение закрутило меня, и я чуть не утонула. Но Валька не растерялась, не бросила меня, за волосы вытащила к берегу. Я поняла, что с этой хитрой рекой шутки плохи.
- Не всем дано научиться держаться на воде, - успокаивала меня мама. - Я тоже не умею плавать. Зато умею строить дома!
И все же мне нравилось смотреть на перекатывающиеся волны Сыр-Дарьи, слушать их пение и представлять, как по ним бежит ко мне Родя. Водная стихия – это тоже очень и очень красиво. Морские и речные сказки не могли же возникнуть просто так, на пустом месте.
В будние дни, если Рашка не уезжала к своей бабушке, мы гуляли по улицам города и парка, ненасытно поедая мороженое, обсуждая новые фильмы и книги. Над моими интересами Ра откровенно смеялась:
- Ню! Пора взрослеть! Тебе нужно читать научную литературу, а ты зациклилась на фантастике да Шерлоке Холмсе. Очнись, в жизни все намного интереснее!
Эх, Ра! Для меня фантастика - это сияющий мир, это чудо, в которое так легко поверить! Но я тебе этого не скажу. Знаю тебя, засмеешь!
***
Сегодня мы гуляли в старом парке с очень высокими карагачами и ивами у зеркального пруда с фонтаном посередине, в котором грациозно плавали три черных лебедя. Незаметно наш разговор зашел о преподавателях. И я рассказала о некоторых школьных учителях, которые часто оскорбляют нас, в особенности ребят казахской национальности. Их-то больше всех в классе. Некоторых учителей Ра знала хорошо, так как они вели предметы и в ее классе. Она согласно кивала головой.
Я задала вопрос:
- Не кажется ли тебе, что это может плохо закончиться?
- Я тоже думаю, что такие учителя поступают неправильно. Ведь у казахов в семьях принято разговаривать на казахском языке. Они и думают на родном языке. Кроме того, ребята могут быть из многодетных семей, в которых по восемь-девять детей. Там старшие смотрят за малышами, отвечают за них головой. Им и учиться-то некогда, а не только тщательно изучать русскую классическую литературу.
Мы шли по узкой аллейке, не обращая внимания на немногочисленных прохожих. Мимо нас проходили два казаха-подростка. Один чересчур нахально посмотрел на меня, и я тоже ответила ему вызывающим взглядом. И вдруг он двумя руками изо всех сил ударил меня по обеим грудям.
Я чуть не взвыла от боли и унижения. Сквозь зубы почти с ненавистью процедила:
- Черномазый осел! Гнида!- в ярости я чуть не выругалась матерными словами, ведь у девчонок моего возраста грудь - самое больное место в теле!
И он это знал прекрасно. И, вероятно, я была не первой, кого он так унизил. Нечего себе, развлеченьице!
До моего уха донесся звон вынимаемой из кармана цепи. Я оглянулась. Казашонок стал как будто выше ростом, он тучей надвигался на меня, поигрывая цепью. Чтобы случайно не задеть грозным оружием Рашку, он что-то ей угрожающе по-казахски рявкнул. Ра уперла руки в бока и ответила ему также что-то в тон. Парень криво усмехнулся. Намотав на руку свою цепь, спрятал ее в карман, а потом как-то подобострастно ретировался.
- Что ты ему сказала?
- Что я вычислила, в какой школе он учится, и что именно в этой школе мой папа работает директором, - гневный взгляд она сменила на ласковый. – Тебе еще повезло. Вот если бы в тебя из-за кустов выстрелили из самострела пулькой из железной проволоки… Да - в попочку! Было бы намного больнее. И вообще, я не понимаю. для чего ты в такую жару натянула джинсы? Брюки на девушке у казахов считаются непристойной одеждой!
- Ну откуда такая ненависть к чужим вкусам?
- Если бы только это! – она круто развернула меня за плечи к себе. - Во-первых, ты красивая. Первая провокация. Во-вторых, надо было стыдливо опустить глаза долу, а не метать ими молнии. Не давать повода для агрессии. В-третьих, это ответ на твой вопрос? Имеет ли право учитель унижать ученика за плохое знание русского языка, да и вообще любого предмета. Ведь всякое оскорбление порождает ответную реакцию. Но на кого придется этот ответный удар – вопрос с тремя неизвестными.
- Действие равно противодействию, - промычала я. - Но как обидно, что я не могу дать сдачи. В школе, перед учителями, он наверняка тише воды, ниже травы. А вот на улице страдают бледнолицые подростки.
- Пока только бледнолицые его возраста. Ты только представь себе. Вырастет этот товарищ, будет воспитывать собственных детей в духе ненависти к белокожим. Возможно, получит портфель и шляпу и тогда не пожалеет «белоухих» взрослых.
- А ведь все когда-то началось в школе, - вздохнула я.- Некоторым учителям нужно научиться уважать личность школьника, иначе могут пострадать невинные.
Боль в груди утихла. Я оправдала этого парнишу, допуская, что на его месте могла стать такою же. Наконец, и вовсе унялось мое возмущение.
Мы возвращались домой. Молчали долго. Вдруг Ра как бы между прочим, небрежно произнесла:
- Ты знаешь, два года назад этот мальчишка наехал на меня, я не успела увернуться от его мопеда. Упала, потеряла сознание, получила сотрясение мозга. Долго лежала в больнице.
Я оторопела, не зная, что вставить в разговор. Ра продолжила:
- У подобных юнцов жуткая страсть наезжать на девчонок, чтобы напугать их, услышать визг и писк.
- Я не понимаю, Ра, как ты запомнила его?
- В художественной школе наш учитель научил запоминать навсегда хоть раз увиденное лицо. Я запоминаю лицо каждого прохожего. Иногда это мешает.
- И ты не пожаловалась отцу на этого … героя?
- Я дала ему шанс на исправление. Кстати, и он тоже вспомнил меня, я ведь могла заявить на него в милицию. Думаю, что теперь он помягче будет относиться к прохожим красавицам.
За беседой незаметно подкралась ночь, а мы никак не могли наговориться. Наши дома стояли перпендикулярно друг к другу. Перед расставанием мы всегда становились на освещенное фонарями место так, чтобы нас видели и моя мама, и ее родители.
На часах пол-одиннадцатого. Пора спать. Но звезды такие огромные, яркие, притягательные, что нет сил оторвать от них взгляда.
- Вот скажи, Ню! Что находится за нашей Галактикой?
- Конечно, Вселенная! Ведь она бесконечна! – заученно отвечала я.
- Нет! За нашей Вселенной что находится? – нетерпеливо и раздраженно повторила Ра.
- Вселенная бесконечна… - растерялась я.
- Что ты заладила одно и то же! За этой бесконечностью что?
Я опешила. Никогда об этом я не задумывалась.
- Наверное, новая бесконечность, - наугад сказала я. – Честное слово, не знаю!
- А я хочу знать. Ну, пока, темнота!
И недовольные друг другом мы разошлись по домам.
Эх, был бы Родя! Он ответил бы, что находится и за нашей Галактикой и за нашей Вселенной. Он знает, он видел все.
Мои родители вышли всего-навсего из рабочего класса. Они строили дома, убирали городской мусор. К сожалению, у меня узковатый кругозор. Согласна. Зато в конкурсах чтецов я всегда занимаю только первые места. Никто так, как я не прочитает Маяковского, Есенина, Пушкина, Лермонтова. Потому что я их чувствую. Каждое их слово – золотое, весомое, весит не меньше килограмма. Я беру не количеством прочитанного, я беру качеством! Хотя… нашла чем хвастать!
Как бы я не обижалась на Ра за то, что она всегда меня тыкает носом в мою необразованность, всяким вечером, в половине пятого, я, как миленькая, стояла у порога ее квартиры.
- А-а-а! Сибирский валенок явился, не запылился.
- Я не валенок, - топорщилась я.
- А кто?
- Знаешь сказку про Пузыря, Соломинку и Лаптя? Так вот я – Лапоть!
- Ну, тогда я – Пузырь!- и Рашка начинала тормошить меня за мою талию и хныкать - Не понимаю, как ты можешь не думать о пирожных. Как ты можешь спокойно пройти мимо кондитерской, которая сводит с ума одним только запахом? Я тоже хочу такую та-алию!
И за этим легким примирением после расставания на высоких тонах, мы вновь уходили в ближайший детский парк. Там уж меня точно никто не обидит - народу много.
- Скажи, Ню, а ты хочешь поехать в гости к отцу?
- Кому я там нужна?- я задумалась. – Ты хотела бы вернуться на то место, где тебя однажды убили, но кто-то сердобольный воскресил тебя, подарил новую жизнь? И теперь ты живешь не благодаря спасению, а вопреки смерти?
- Сложный вопрос.
- Если я вернусь хоть на миг, я услышу свои слезы и обиды. Мне кажется, что все камни, которые я натаскала в фундамент дома, зарыдают моим голосом. Это больно.
- И ты всю жизнь будешь обижаться?
- А ты думаешь, я не пытаюсь забыть и простить?!
- Слишком много важности ты придаешь своим обидам, - увидев, как я нахмурилась, она торопливо добавила. – Ладно, оставим пока твои лезвия в покое.- Ра примирительно потрепала мое плечо. – Ты читала «Ромео и Джульетту»?
- Фильм посмотрела.
- А я читала в подлиннике. Мне кажется, ни один перевод на русский язык нельзя сравнить с подлинником.
- Куда мне до тебя, вундеркинда!- я обиженно поджала губы.
- Ой, надулась-то, надулась! Подумаешь, годом раньше, годом позже, ты все равно прочитаешь Шекспира. Вот где трагедии, вот где обиды. С твоими не сравнить.
- Вон ты о чем? Подтруниваешь надо мной? Радуешься?
- Не обижайся, но ты носишь свою обиду, как… корону на голове. Я тебя очень понимаю, корона красивая, но она давно уже больно жмет голову. Не пора ли ее сдать в музей или переплавить во что-нибудь более полезное?
- Она приросла к голове.
- Тогда это уже не корона, а рога, которые нужно срочно отпилить. Коллега, очень тяжелый случай, нужно что-то делать!
Ра потащила меня за высокую старую иву, что стояла в глубине парка, затем безжалостно схватила меня за уши и стала тянуть их в разные стороны, а потом запустила пальцы в мою несчастную прическу.
- Ай, больно! – завопила я. – При чем тут мои уши и волосы?
- Чтобы ты никогда не забыла мой урок.
Лохматая и красная я с трудом вырвалась из ее цепких рук:
- Палач! Нет, палачиха! Живодерка!
- Зато вот они твои рога! Сейчас я закопаю их в ямку! Ты станешь свободной!
Каблуком босоножки она расковыряла ямку под ивой и торжественно закопала «добычу».
- Живи спокойно, комолая! Дарю тебе свободу от твоей вины! Аминь!
- По-твоему, обида – это моя вина?
- Ах-ха!
- Я-то думала, что ты меня понимаешь. А ты…
- Я просто показала тебе, как можно отказаться от комплекса вины и неполноценности. Просто плюнуть на них! И развивать только свои достоинства!
- Ну, пока!- я обиженно развернулась и с гордо поднятой взлохмаченной головой покинула свою прелестную подружку почти что бегом.
Кляня свою мягкотелость, что не могу без Рашки ни дня, спотыкаясь и не разбирая ног, я бежала домой. Лишь бы никого не было бы в квартире. Мне ни с кем не хотелось общаться.
На мое счастье, дома - никого: мама, вероятно, ушла к тете, а Валька - к подружке.
А может, Ра права? Неужели до самой смерти я буду хранить в себе детские обиды? Ну почему она всегда справляется со своими проблемами, а у меня ничего не выходит? Я успокоилась, выпила стакан минералки и вышла на лоджию. Прохладный линолеум приятно остужал горячие ступни ног.
Ах, был бы Родя, он посоветовал, как быть. И я вспомнила нашу первую встречу, первый полет, первый восторг и его слова о том, что я всего лишь капля, частица, которая всегда может зарядиться силой от Вселенной.
Я вдохнула теплый воздух полной грудью и представила, как сверкающий поток , поднимается прямо из центра земли, проносится сквозь меня и взрывается над головой голубым фонтаном. Выдыхая, представила, как с небесной высоты спускается и мчится сквозь меня фиолетовый поток, вспыхивая под ногами сиреневым фонтаном. Я увидела себя в драгоценном шатре, который заряжал меня силой, любовью, здоровьем. Я почти слышала упрек Роди: «Лентяйка! Нужно чаще вспоминать мои уроки!»
Три дня я не ходила к Рашке. Три дня заряжалась силой, которая освобождала меня от обид. Я – всего лишь частица Вселенной! Начихать на гордыню, на самомнение, на возню с комплексом неполноценности – они не имеют никакого значения. Тьфу на них! Во мне гораздо больше хороших черт! Вот их и надо развивать, лелеять, растить! Душу надо слушать, а не свинячий визг обид!
Да! Ра тысячу раз права. Нужно игнорировать обиду, ревность и гнев. Смеяться над ними и чем больше, тем лучше!
Великие потому и стали великими, что очень часто заглядывали в свою душу, ценили ее выше своего ума, превращая в музу. Как долго до меня доходят простые истины!
Я запоем читала Пушкина. Вот где зарыты формулы любви и гармонии. Когда-то, в лицее, совсем молоденького двенадцатилетнего Поэта дружки дразнили-обзывали обезьяной. И вот эта «обезьяна» – в стихах!- доказывает теорему любви для самых ленивых и тупых: «Если хочешь, чтобы тебя полюбили, нужно любить, не ожидая отдачи! И тогда твоя душа превратит тебя, такого малопривлекательного, физически неразвитого, почти уродливого человека, в самого обаятельного и неотразимого Дона Гуана. Самые недоступные красавицы будут ломиться в твою дверь. Ты только люби от всего сердца!»
Но ведь… как трудно быть Пушкиным!
Много раз я вспоминала, как понравилось Роде, когда я от всей души восторженно кричала: «Я люблю тебя, мир!» Но это правда. Я действительно люблю тебя, мой Мир! Пусть это смешно и ненаучно, но я тебя боготворю. Несмотря на мои мелкие обидки, горести, ты с каждым днем становишься все лучше, ярче, светлее и чудесней. Ты исполняешь все мои мечты, даже когда я почти не рассчитываю на чудо. Да, мне стыдно признаться, что я верю в Бога – учителя и одноклассники просто не поймут меня, отличницу, а историчка вообще поднимет на смех, начнет свое бесконечное воспитание.
Но ты, мой Мир, божественно прекрасен, не нахожу других слов. В самый тяжелый момент жизни ты послал мне Родю, который научил меня приводить свои мысли в порядок, правильно думать, выбрасывая вон из головы, словно мусор. все страхи и опасения. Научил любить тебя от всего сердца. И я получила то, о чем лишь мечтала в самых сладких снах - Право Быть Собой! Это замечательно! Хотя, возможно, для других, для тех, кто живет в счастливых семьях, кого любят за просто так, это вовсе не сверхъестественно, а обычная… человеческая норма.
Кто бы знал, как я боюсь становиться взрослой! Мне страшно, что придется всю жизнь подчиняться каким-то правилам, все время, выполняя какую-нибудь важную работу, прикидываться важной персоной с важными обязанностями.
А вдруг все эти условности затмят мою любовь к Миру? Вдруг все эти пожизненные повинности превратят меня в серую личность? Бр-р! И я снова разучусь любить эту красоту! Как пять лет назад, разучусь замечать небо, звезды, траву? Вдыхая сладкий воздух, перестану чувствовать силу, что дарят Земля и Небо? Вдруг я снова потеряю счастье и право быть Собой? Как мне сделать так, чтобы я никогда не забыла мою аксиому: «Жизнь прекрасна только тогда, когда ты можешь искренне восхищаться природой, родными, друзьями, книгами, музыкой, своими успехами. Когда тебя не оскорбляют, когда ты уверен, что завтра будет лучше, чем сегодня, и ты, засыпая, с нетерпением ждешь каждого утра в предвкушении радостных событий?
Я хочу всегда обращать внимание на мой любимый Мир, чтобы каждый день могла признаваться ему в любви! Знаю, мой Мир, что Ты живой. Жи-вой! Ты чувствуешь каждую мою мысль, любое мое настроение! Ты ждешь от меня доброго отношения к себе! Если бы всегда об этом помнила, то Ты легко поднял бы меня в воздух, и я, задыхаясь от счастья, свободно полетела бы по небу без чужой помощи, лишь доверяя Твоей любви.
Пусть все сочтут меня круглой дурой, но я чувствую, как Ты заботишься обо мне, оберегаешь меня, чтобы я была по-настоящему счастливой и несметно богатой. Сумею ли сохранить в себе чувство любви и благодарности надолго, на всю жизнь? Ведь я такая жадная до волшебства, до чуда! Каждый день мысленно требую от своей крохотной планеты новой сказки, нового радостного удивления. Как же не любить Тебя, Мир! Как же сделать так, чтобы Ты всегда был в моих мыслях, в моем сердце, в моей крови? Ты – величайшее чудо, главный подарок, да, главный подарок Вселенной. Спасибо тебе за все! Я люблю Тебя, мой Мир!
Кто-то тихонько постучал в дверь. Я открыла ее. На пороге стояла Ра.
- Колобок прикатился к валенку.
- Я не валенок, я – Лапоть.
- Эх ты!
- Эх, я! Ну, заходи, милости просим!
Помолчав немного, Ра нерешительно предложила:
- Пошли в парк.
- Айда. Я уже давно забыла про свои рога.
Мы вышли на улицу. На языке чесался вопрос, и я выпалила, плюнув на страх показаться глупой:
- Ра, какой ты хочешь стать, когда вырастишь, ну… какой ты себя видишь в будущем?
Ра задумалась:
- Трудно словами описать образ будущего счастья.
- Говори простым языком. Я вообще не понимаю слова «образ». Когда нам растолковывают образ Татьяны Лариной, я еще чуточку понимаю. А «образ счастья» для меня – это какое-то непонятное уравнение.
- Если бы каждый знал, что это такое, на Земле давно уже был бы рай. Как тебе объяснить, - Ра даже топнула ногой, а потом, разочарованно взглянув на меня, развела руками. – Ну почему ты не любишь рисовать? А? Ты тогда поняла бы меня. Сейчас мы с тобой говорим на разных языках.
- Что же я сделаю, если Бог не дал мне такого таланта, - чуть не обиделась я.
К сожалению, я не умела рисовать, не находила в этом удовольствия. Лишь в самом раннем детстве, когда еще ходила в среднюю или старшую группу садика, обожала краски, мазню в альбомчиках. А когда родители расстались, я на окружающий мир не обращала никакого внимания, и рисовать с натуры на уроках рисования для меня было великой мукой.
- Если бы ты училась в художественной школе да еще у моего учителя, ты не задавала бы таких… простых вопросов.
- Ты хотела сказать «глупых вопросов».
- Ну не сказала же.
Я надулась, как обозленный индюк. Еще немного и я прогулюкала бы не хуже этой сердитой птицы.
- Сначала я намерена закончить университет. – миролюбиво начала Ра. - Намерена выйти замуж за нормального, здорового, без вредных привычек человека. Потом обязательно рожу двух замечательных детишек: девочку и мальчика. – Ра говорила так, как будто это все уже произошло в ее жизни, и она об этом просто вспоминала. – Напишу диссертации для себя и мужа: сначала кандидатские, потом докторские. Но это не главное. Я буду учить детей радоваться жизни. И все-таки, в конце концов, стану педагогом.
- И это ты называешь образом счастья? – с неожиданной насмешкой спросила я.
Ра растерянно и даже испуганно посмотрела на меня. Испуг в ее бесстрашных глазах – это новость для меня!
- Разве этого мало?
- Столько мучений ради того, чтобы стать простым педагогом? Ха, ха и еще раз ха!
Ра, вытаращив глаза, смотрела на меня. Я не удержалась от смеха. Как-то нерешительно она пробормотала:
- Чтобы юноши понимали тебя, становились умнее, лучше, нужно очень много знать, причем не только теорию, не только предмет или дисциплину. Нужно познать человеческую душу.
- Столько назидания. Вай-вай-вай! Чтобы стать важным аксакалом, нужно сначала состариться от формул и набраться мудрости,- беспощадно лупила я словами, чтобы ,наконец-то, вывести ее из оцепенения.
- Хватит притворяться клизмой! Формула счастья очень простая, но у каждого она своя. - Ра задумалась, ушла в себя.
Я почему-то вспомнила ленивого Ваху, который никак не хотел становиться прилежным, доведенную до белого каления Ольгу Романовну, ломающую крепкую трехметровую указку об стол властную Зинаиду Петровну, толпу безмозглых двоечников. Э-эх! Мне искренне стало жаль несчастную Рашку:
- Вот ты всегда смеешься над моей недалекостью, отсталостью, пробелами в знаниях. А вдруг тебе, мудрому наставнику, всю жизнь будут попадаться тупые, вроде меня, ученики?
- Смешная ты, Ню! Я тебя терроризирую, чтобы ты не останавливалась на достигнутом, шла далеко вперед. Если ты будешь недовольна результатами, будешь ненасытной к знаниям, то быстрее придешь к цели. Ты вовсе не тупая. И я очень люблю тебя.
Я подавилась слюной и, закашлявшись, виновато лишь выдавила из себя:
- Да?
- Если мне будут попадаться ученики такие, как ты, я буду счастлива.
Наконец-то мои бедные уши услышала похвалу из уст неподкупной подруги. Мне было до мурашек приятно. В первый раз в жизни - рядом с Ра! – я наслаждалась долгим молчанием. Словно после выступления на огромной сцене перед огромным количеством людей я получила самые громкие аплодисменты с криками «браво!» и теперь, упиваясь победой и славой, на крыльях возвращалась домой. Интересно, что чувствовали Юлий Цезарь или Александр Македонский после очередной победы над противником? Что небо настежь распахнуло все свои двери и окна счастья?
Лично мне казалось, что улицы сияют какой-то многозначительной красотой, воздух переливается, словно огромный бриллиант, внутри которого мы зачарованно шагаем, как в красивой сказке; огромные клумбы с розами перед горкомом партии испускают такой красноречивый аромат, будто каждая роза шепчет: «Молодец, Нютка!»
Точно во сне мы дошли до парка. Нашим излюбленным местом была скамейка под самыми высокими плакучими ивами напротив большого фонтана. Мы садились так, чтобы в жаркий, почти знойный вечер, легчайшие остужающие брызги долетали до наших разгоряченных лиц и голых рук. Как правило, скамейку мы занимали раньше всех.
По выходным дням недовольные влюбленные парочки проходили мимо нас в надежде найти свободную лавочку или хотя бы местечко. Но сегодня четверг, рабочий день, и нас со скамейки, надеюсь, никто не выгонит. Мы уселись, и Ра как-то замедленно, как-то нерешительно сказала:
- Нюта, я давно хочу с тобой поделиться. Только не перебивай меня, ладно? - и надолго замолчала.
Я терпеливо ждала. Наконец, насладившись нежной прохладой, будто набравшись сил, Ра начала свою исповедь:
- Знаешь, моя мама меня не любит. Стоит мне в чем-нибудь провиниться, как она начинает упрекать меня за то, что во время родов чуть умерла. Из-за меня.
И Ра рассказала мне, что до шести лет прожила в каком-то далеком ауле у своей бабушки. Что родители ее почти не навещали, когда же, перед самой школой, забрали к себе, то долго не могли привыкнуть к ней. Почему-то с незапамятных времен у казахов так принято: отдавать детей на воспитание своим родителям. Очень крепки связи между семьями, старшими и младшими родственниками. Субординация строгая, как в армии. Попробуй ослушаться старого деда, и все родственники осудят, отвернутся. Даже если этот дед грубо вмешивается в жизнь молодой семьи.
- Ра, не обижайся, но перебью. Не всегда послушание в семье зависит от нации. Думаешь, такого нет у русских, татар, и даже у американцев?
- Возможно…
- Возьми хоть сказки, хоть исторические книжки, ты увидишь, чем богаче семья, тем деспотичнее родители. Каждый хочет, чтобы его дитя женилось на человеке его, - родителя! - круга. Чем богаче отец, тем большего почитания-поклонения он требует к себе.
- Традиции – это закон, - кивнула головой Ра.
- Просто старшие воспитывают младших так, как их самих когда-то воспитывали, если грубо- жестоко, то эта жестокость идет по поколениям.
Ра удивленно, с каким-то уважением взглянула на меня. Откуда, мол, я это знаю? Из жизни, подружка, из жизни. А я уже не могла остановиться:
- Старики ждут почитания и уважения к себе. Конечно, они знают больше нас: у них за плечами большой мешок жизненных ошибок. Они изо всех сил оберегают нас от лишних камней судьбы, иногда даже связывают руки- ноги., чтобы мы не свалились в яму. Но… нам эти веревки мешают двигаться, порой даже дышать.
- Свои шишки и синяки дороже, - поддакнула мне Ра.
- Все родители слишком нас любят потому, что мы их бессмертие.
Ра удивленно подняла брови: откуда, мол, в этом наивном, глупом утенке столько здравомыслия? Я скромно замолчала. Она неуверенно, почти заикаясь, продолжила:
- Когда меня забрали в семью, мама в первый же день строго приказала обращаться с ней только на вы. Если бы ты знала, как я завидую тебе, когда так запросто говоришь своей маме «ты». Непривычно. И в то же время так доверительно.
Чтобы ободрить и успокоить ее, с наигранной завистью я вздохнула:
- Просто, Ра, ты - из интеллигентной семьи. А я - дочь маляра-штукатура и шофера. У нас, в семье, все гораздо проще и прозаичнее. Когда я прихожу к тебе в гости, то безумно завидую! Столько книг! Ты так много знаешь благодаря именно своим родителям!
Ра с каким-то укором посмотрела на меня:
- Эх, чудо ты мое, разве можно сравнить любовь с количеством знаний? – на глазах у нее заблестели слезы, и она, стесняясь любопытных прохожих, прикрыла ладонью глаза. - Однажды я, как будто нечаянно, обратилась к маме на «ты» и получила пощечину.
Рашку я знала уже почти год, но никогда она не плакала, легко обращая любую обиду в шутку. Про себя я считала ее даже толстокожей. А сейчас мне хотелось утешить ее, но я не знала, как это сделать. Плечи ее меленько дрожали.
- Зато твою маму знает весь город. В «Кентауской правде» постоянно помещают фото лучшего врача Юсуповой Салтанат, - как-то фальшиво ответила я.
Но, будто не слыша меня, Ра продолжала:
- Непонимание, обиды копились и копились, дома мне было очень неуютно, если не плохо. Я чувствовала себя никому ненужной, лишней, бесполезной. Только отец умел доставить мне хоть какую-то радость. Даже через силу, превозмогая вечную усталость, он интересовался моими успехами и неудачами. Но он постоянно был занят. То на работе, то в горкоме, то в ГорОНО. Было ощущение, что я никому не нужна.
Как мне было это знакомо! Хорошо, что это было в прошлой жизни, которую я отпустила наконец-то навсегда.
- Мне было тринадцать лет, когда после очередных упреков я решила очистить от себя родовое гнездо. Взяла и наглоталась таблеток, благо их полно в нашей домашней аптечке,- призналась она.
- Да ты что, Ра! – оторопев, я заткнулась, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость.
- Меня, правда, в больнице откачали, да и мама стала мягче относиться ко мне. Но я тебе не сказала главного, - она внимательно посмотрела на меня – говорить или нет? - Я увидела Его.
- Кого?
- Юношу с длинными каштановыми волосами. Я показывала тебе его портрет, только ты ничего мне не сказала по этому поводу.
Неожиданно для себя я дернулась. Этот рисунок невозможно было забыть. Выполненный цветными мелками, он всегда лежал на столе у Ра под широким стеклом. Многие свои рисунки из большой красивой папки она показывала мне с явной гордостью, но к этой вещи у нее было особенное отношение. Бережное. Тогда я подумала, что на нашей планете, оказывается, водятся существа, похожие на ринтян. Изумительно, но факт!
- Его зовут Счастье Света? Саша? – осипшим голосом проговорила я.
- Откуда ты…
- Видела на Ринте, - перебила я ее. – Сашка там старший ученик. Между прочим, они там - исключительно все! - изнутри светятся от счастья.
- Этот Са-ша, – Ра запнулась, как будто имя было сложным, - показал мне красоту нашей планеты, ее сверкающие параллельные миры, их бесподобное сияние. До него мне было тут скучно и вовсе не жаль бросить свой дом, этот тесный серый мир. Честно! Если бы не этот славный юноша, то меня сейчас здесь не было бы.
- Скажи, Ра, ты с ним летала?
- Да!
- Значит, Сашка сам наступил на Родины грабли.
- Не поняла.
- Он вмешался в историю Земли. Его на Ринте тоже могут наказать - вообще оставить без права полета в другие звездные системы. В том числе, и на нашу планету, - грустно проинформировала я ее.
- Он меня предупредил об этом. Сказал, что одного уже наказали.
Я опустила голову. Если бы мы не сидели на скамейке в парке, я точно упала бы на землю, так дрожали ноги. Моя история повторяется. Ра говорила, не обращая никакого внимания на мое смятение.
- Один раз я все-таки была на Ринте. Во сне.
- И что? Ты видела их всех: Родную Жизнь, Счастье Света, Зарю любви?
- Нет. Ко мне подошел Учитель.
- Злой, противный старикашка, которого все боятся?
- Когда же ты научишься дослушивать собеседника, Ню? Вечно перебиваешь! – раздраженно проворчала Ра, потом заставила себя успокоиться. - Этот «старикашка» по возрасту ну, может быть, чуточку старше нас. Во всяком случае, больше семнадцати не дашь. Если не будешь перебивать, я продолжу.
- Молчу, как рыба.
- Меня удивило, что на Ринте общаются мыслями. Но каждую мысль отчетливо слышно. Сначала я увидела неяркую мысль учителя:
- Убирайся на Землю! Ты сама выбрала свою участь! - потом, когда я попыталась покинуть это место, он задержал меня, схватил мою руку, поцеловал ее и, кажется, заплакал. - Поток Любви, ты помнишь меня?»
- Нет! Я вас вижу впервые. И меня зовут Райхан.
- Ну, конечно, столько тысячелетий прошло! Столько перевоплощений! А ведь когда-то ты была здесь. В новых открытых галактиках мы с тобой создавали новые планеты, создавали Ж И З Н Ь!!! Пока ты не встретила на своем пути тяжелую, опасную, серую Землю! Пока ты не прикипела к ней! Пока ты не вмешалась в ее существование и не смешалась с ее историей! – он, молча, смотрел на меня, но я отчетливо слышала каждую его мысль. - И как тщательно я не охранял информацию о тебе, мои лучшие ученики улетают на твою Землю, в надежде встретиться с тобой. За одной любимицей я так и не уследил. Она тоже родилась и живет на Земле. Двоих лишил права полета. И, несмотря на эти наказания, ты здесь стала Легендой!
Я только спросила:
- Кто остался со мной:
- Радуга Веры.
И я проснулась. Через полгода появляешься ты.
Вот как! Значит, я тоже жила на Ринте! Я сознательно отказалась от нее ради Рашки! Ради того, чтобы повторить ее подвиг? Внутри меня пробежал ток. Мне стало так хорошо, так весело, что я громко засмеялась. От распиравшей меня радости я вскочила со скамейки, схватила ее за плечи и неистово затрясла:
- Стало быть, мы с тобой не просто так живем здесь? Мы сами отказались от рая по имени Ринта?
- Ну что ты, Ню, пугаешь прохожих!- переходя на шепот, укоризненно проворчала Ра.- Я – Поток Любви, ты – Радуга Веры. Все очень просто - мы должны изменить этот мир в лучшую сторону. Нужно элементарно и думать, и поступать правильно, именно так, как тебе подсказывает сердце. А это трудно с нашими амбициями.
- Ты уже говоришь, как Родя, непонятно.
- Крошка! Я сто страниц читаю за двадцать минут. Если посчитать, сколько я прочитала за последние пять лет, для многих это будет целым институтом.
- Я так никогда не смогу.
- Нет ничего невозможного для настоящей личности. На этой планете нужно постоянно совершенствоваться, тренировать дух, тело и разум. Иначе…
- Что иначе?
- Иначе лягушка так и останется лягушкой и никогда не превратится в королевну, - чуть не покатилась со смеху противная Рашка.
Смеялась она чрезвычайно редко и как-то тихо. Видать, я выглядела очень смешно со своим разинутым от удивления ртом.
Сегодня же я не обиделась, наоборот, облегченно вздохнула. Моя подружка опять стала прежней неунывающей девчонкой со своими мечтами и целями. Снова стала говорить со мной на понятном мне языке.
Впереди еще два класса учебы здесь, в Кентау. Впереди - походы в горы за первоцветами в конце февраля, за первыми тюльпанами в марте-апреле с шумными одноклассниками и неунывающим Даулеевым Даулетом. (Только что мне делать с этим незаурядным и вечно влюбленным поэтом? Но это уже другая сказка с другими стихами и сюжетом). Да, впереди еще целые горы новых книг и фильмов. Впереди еще целая бездна времени. А сердце уже сейчас ноет, предчувствуя расставание.
Ты, Поток Любви, выбрала Алма-Ату – душу Казахстана, я выбираю Москву – сердце России. Как жаль, что у нас разные дороги!
- Ответь, Ра! Там, во взрослой жизни, мы никогда не встретимся с тобой?
- Какая разница? Я буду думать о тебе, ты - обо мне. Это и есть уже настоящая встреча… на Эльбе.
- С тобой иногда страшно разговаривать. Вот что такое Эльба?
- Да ну тебя! Историю второй мировой войны нужно знать! Я нарочно не буду рассказывать тебе, где находится эта река, и почему даже американцы хорошо ее знают.
Веселые прохладные брызги фонтана долетали до наших пылающих лиц. В алмазных капельках отражалось солнце, рождая великолепную радугу. Я наслаждалась неожиданной гордостью за себя, за свой добровольный отказ от Ринты.
Значит Родя не просто так спас меня? Он все обо мне знал? Три ученика выиграли в споре с Учителем, что ринтянка сможет приспособиться к тяжелым земным условиям. Неужели пререкания-споры бывают даже на таких чистых и возвышенных планетах? Интересно, он напишет когда-нибудь на книжке Роде или Сашке, как :Жуковский - юному Пушкину что-то типа: «Ученику от побежденного учителя»? Нам с Рашкой он никогда не напишет – это уж точно. Я мысленно рукоплескала себе и ей, запускала в небо фейерверки и воздушные шары, во мне гремела «Девятая героическая симфония» Бетховена. Если мы здесь, земля выиграла, она станет лучше! Мы молодцы!
В упоении искоса поглядела на Ра. Любопытно, что она чувствует? Гордится ли собой??? Конечно, нет! Ей опять неловко от того, что опоздавшей влюбленной парочке, видите ли, некуда присесть. И чтобы осчастливить голубков, мы должны будем покинуть это насиженное и такое замечательное место.
Поднимаясь со скамьи и поднимая за руку меня, Ра обратилась ко мне почти искренне:
- Ты сегодня на удивление, красива.
- Почти, как девочки на Ринте? – капризно протянула я, предчувствуя, куда она клонит.
- Даже лучше, хотя я их никогда не видела. Я должна тебя нарисовать. Твой портрет навсегда останется со мной, как портрет Учителя и Сашки.
Сквозь переполнявшую меня гордость, я все-таки чувствовала укол ревности, что скамейка будет отдана влюбленным голубкам, как дань уважения ни за что, ни про что:
- А ведь, Ра, тебе наплевать, что ты избранная. Себя ты любишь и уважаешь в последнюю очередь, - не выдержала я. – Нет абсолютно никакой гордости, что ты, покинув Ринту, совершила подвиг.
- Глупая, ты, глупая! Кто тебе сказал, что Ринта - единственная планета радости во Вселенной? Их бесконечное множество! А вдруг эта парочка тоже пришла спасти или как-то украсить нашу Землю?
Мне нечего было ответить, Я оглянулась на «инопланетян», довольно рассевшихся на наше любимое место и даже не поблагодаривших нас за это:
- Да, Ра! Ты умеешь меня озадачивать, - простонала я.
- Все во Вселенной очень просто. Нужно любить - уважать и себя, и других. Причем, других нужно уважать напоказ, а себя незаметно для чужих глаз и ушей. Только тогда ты сможешь добиться настоящего уважения и признания. Только тогда с тобой будут считаться.
Я уже не чувствовала себя выдающейся личностью, просто послушно шла за Рашкой и мимо любимых аттракционов, и мимо очередей возле касс, удивленно всматриваясь в лица взрослых и детей.
- Теперь ты в каждом человеке будешь видеть пришельца? – рассмеялась подружка.- Сколько же в тебе наива!
- Сколько же в тебе внимательности! Мне бы так! - всего-навсего ответила я.
Не радовало меня исключительно одно обстоятельство, что часа два, не меньше, мне придется позировать ей на душном балконе.
- Послушай, Ра! С моих слов ты сможешь нарисовать портрет Роди?
- Посмотрим на твое поведение.
- Я уверена, что в твоей коллекции его портрет станет лучшим шедевром!- не унималась я.
- Надо же, как замахнулась!- и… хлопнула меня по плечу.
Да, Райхан, ты кусочек прекрасной сказочной планеты. Ты знаешь, что такое самопожертвование, и ты научилась любить окружающий мир и радоваться жизни. Здесь, на Земле! Иногда это сделать очень тяжело, почти не-воз-мож-но. Как нужно воспитать себя, чтобы получать радость и наслаждение от проявленного альтруизма? Ведь альтруизм – это когда с удовольствием отдаешь свои силы другим, «не требуя наград, не требуя венца»! Сколько затрачивается на это энергии? А может, за эти тысячелетия лучи Ринты никогда в тебе не угасали?
- Сколько раз я пыталась нарисовать тебя открытой, с нетерпением и радостью врывающейся в этот мир. И каждый раз ты получаешься у меня задумчивой, как будто смотришь не наружу, а внутрь себя, как будто копаешься в своих обидах! Научись же прощать обидчиков и не замыкайся в себе! Эгоистка гордая, ты не одна на Земле! Ты всего лишь крохотная частица Космоса, метеорчик.
Где-то уже я это слышала. Но где? Я вздохнула:
- Как научиться управлять своими мыслями? Трудно обратить кровожадных волков в летящих коней или сказочно красивых оленей.
- Ты иногда следи за своими уродливыми мыслями. Смейся над ними. Они страх как это не любят. И, в конце концов, оставят тебя в покое. Дружи с радостными мыслями, а потом преврати их в прекрасные семена и засей какую-нибудь планету, ухаживай мысленно за ней.
Я позировала и думала, думала, думала…
Да, я ноль. Согласна без всяких восклицательных знаков. Да, я н и к т о. Полагаю, не зря умный Жюль Верн назвал лучшего своего героя капитаном Никто – Немо? Раньше меня восхищало, что великолепный Nemo прятался от человечества в морских глубинах, получая от этого невероятное удовольствие. А я не хочу прятаться, пойду в человечество, стану его частью, как капля в Океане. И, как все, я буду жить, работать, радоваться жизни.
Да, я всего лишь ничто-жная частица, всего лишь атом, но в переводе с греческого он означает «неделимый». Не напрасно же древние философы утверждали, что мир состоит из атомов – неделимых частиц. Что будет, если разделить неделимое? Физики утверждают, что получится взрыв огромной силы. А зачем нужно что-то взрывать, убивать, уничтожать? Когда можно любить мир таким, какой он есть. По большому счету, он щедрый, прекрасный удивительный, неповторимый и такой … непостижимо хрупкий. И все его частицы также неповторимы и интересны. Нужно и важно быть собой и разрешать другим быть собой. И тогда все-все-все будут счастливы! Иначе для чего затрачена колоссальная божественная энергия на меня, на других?
Всякое бывает в жизни. Но если даже плохо, если даже трудно, нужно каждый день говорить Небу: «Я люблю тебя, мир!» И мир рано или поздно признается тебе в любви! И выполнит любое твое даже самое невероятное желание.
- Я люблю тебя, мир!- закричала я с такой силой, будто открыла главный закон физики и кинулась обнимать Ра, но она, закрывая свое творение телом, водворила меня обратно на табурет:
-Тише ты! Мы не застеклили пока лоджию. Всех бабушек на всех скамейках напугаешь!
- А пусть знают, что я по-настоящему люблю, ничего не требуя взамен!- задорно отпарировала я.
- Было бы здорово, если ты всегда оставалась такой! Мне, например, трудно быть долго в состоянии полета. Хорошо, что хотя бы во сне я часто летаю, - Ра счастливо заулыбалась.
- Приятно летать во сне, - согласилась я.- Но еще я очень-очень хочу быть здоровой и сильной. Для этого я стараюсь каждый день делать зарядку, от которой прибавляется энергия.
- Покажешь свой комплекс упражнений?- как-то лукаво спросила хитрушка.
- В любое время!- и тут же я решила похвастать. - А еще заучиваю наизусть те стихи, которые мне нравятся. Они тоже дают мне силу!- Мне ужасно надоело сидеть, ерзая на табурете - Ну, что ты там нарисовала? Давай, показывай! Не томи!
Я посмотрела на работу и схватилась за голову. Она нарисовала меня в позе «лотоса», причем грызущую ноготь правой ноги. Так весело мне еще никто не указывал на мой жуткий недостаток. Почему-то после хлопковой эпопеи ко мне привязалась жестокая вредная привычка грызть ногти на руках. Но я же грызла на пальцах рук, а не ног. Это было уже слишком! Раньше я безрассудно обиделась бы, разорвала бы рисунок и, хлопнув дверью, ушла домой. Но сегодня эта выходка вундеркинда была лишь проверкой на вшивость моего характера. Я расхохоталась в полную силу своих легких:
- И этот «шедевр» будет лежать вместе с Сашкой и Родей? Ра! Я тебя придушу!
- Ну, хорош, хорош! На вот, посмотри другие рисунки, - захлебываясь смехом и защищаясь от меня ватманами, наконец, прокурлыкала она.
Ого, сколько новых! И тут я натыкаюсь на себя. На фоне переливающегося всеми цветами радуги фонтана стою я. А навстречу мне, протягивая яркий цветок, идет Родя.
Ничего мне не рассказывая и не хвастая, она уже давно нарисовала и меня, и Родную Жизнь на бумаге.
- Можно, я возьму этот рисунок себе? – волнуясь, что юная портретистка мне откажет, попросила я.
- Ну что же с тобою делать? Забирай! – пряча улыбку, проворчала насмешница.
Я крепко обняла подругу, затем быстро обулась и выскочила вон.
До самого темна я бродила по городу, внимательно рассматривая рисунок и беспрестанно прижимая его к губам.
И я вовсе не дрожала от страха, что из-за любого угла может выскочить какая-нибудь шайка веселых ребят и напугать меня. Я была в восторге, я была практически в полете.
Прошло всего лишь полтора года, отделявшие меня от старой жизни. Я очень изменилась. Я стала собой. Без страхов и сомнений. Бесспорно, во мне есть куча недостатков, но я была счастлива, что моя мечта сбылась, что теперь я жила с мамой, с людьми, которые меня ценили и любили такой, какая я есть. Со всеми изъянами и манерами. А еще был любимый город, обожаемые книги, веселые одноклассники, благодаря которым я успевала весной, пока еще цвели тюльпаны, попасть в горы, увидеть рассветы и закаты. Была жизнерадостная Райха, которая, несмотря на то, что не входила в комитет комсомола, являлась негласным лидером всей школы, потому что могла видеть и слышать других.
Что мне делать с моим прошлым, я уже знаю. Переписать его, как неудачное сочинение, за которое я получила двойку! Столько ошибок, что стыдно не только перед преподавателем, но и перед… собой. Например, напишу сочинение по такому плану: я съездила в гости к тете, познакомилась с прекрасными людьми, но, к сожалению, все время попадала в запутанные смешные ситуации, из которых новые друзья с удовольствием вытаскивали меня. Вывод: я узнала, какой силы бывает дружба, я восхитилась бесконечной красотой снежинок и сугробов, я навсегда запомнила сладкий вкус березового сока, запах талого снега и первой весенней грозы.
В конце концов, игр на нашей планете огромное множество, смешно зацикливаться на какой-нибудь одной. Пусть будет так – эти пять грустных лет я переиграю в мыслях, превращу их в праздник, украшу фейерверками, звездами, солнечным сияньем и сверкающими водопадами. В конце каждой мелкой обиды я включу вместо плача смех, которому радуются и тело и душа. Мое новое сочинение будет написано на пять!
Я смогла стать победительницей даже в страшной детской сказке, смогла пойти по дороге счастья. Вокруг меня цветут мои сады, которые я сама вырастила из ростков веры и любви. И каждое дерево здоровается со мной, излучая одобрение и любовь, одаривая долгожданными сладкими плодами. Я изменила свое бытие в лучшую сторону.
А ведь когда-то я тоже ставила свою жизнь на одну единственную карту: «любят – не любят, нужна – не нужна»! Теперь мне смешно: я смеюсь в лицо всем своим страхам – у меня новая сказка, новая дорога. Главное, что я нужна самой себе, что я люблю себя такою, какая есть! Я поверила в свои силы, потому что со мной Радуга Веры, переливы Света. У меня есть смысл жизни, потому что со мной Поток Любви. Я просто знаю, что все у меня будет прекрасно!
Да и мысли мои стали более возвышенными и чистыми, меньше слов-сорняков в речи. Теперь, когда я пишу стихи о радости, каждая клеточка моего тела поет счастье, и мне так хорошо, что кажется, будто я лечу над землею. Я пишу о том, что счастье - это не прошлый день и даже не будущий. Счастье – это сегодняшний день, наполненный светом сегодняшнего солнца. Счастье – это когда ты проснулся очень рано, встал, победив свою лень, и весело побежал навстречу будущему, признаваясь в любви сегодняшнему утру, даже если идет дождь и все дорожки мокрые.
Если я проиграла в глупой игре, я имею право представить себе, что выиграла, а ошибки взять на вооружение и пойти другим путем, полностью отказавшись от своего смешного детского желания быть родной чужому человеку. Насильно мил не будешь - это факт. Ну и… покой с ним, с этим фактом! Я сломаю неудачное сооружение из кубиков и составлю из них же новый красивый замок, который мне обязательно понравится, а, значит, понравится и моим друзьям, а, может быть, даже и взрослым. Я придумаю новую интересную игру, новые правила, новых героев. И мне не будет скучно потому, что это мое выступление, мое увлекательное представление со счастливым концом, и свою роль я придумываю сама. Я не играю жизнь других героев, а играю свою личную, пусть даже и натирая мозоли, набивая шишки-синяки! Не я сказала, что жизнь – игра, а великий Пушкин.
В «Пиковой даме» главный герой так и поет: «Что наша жизнь? Игра!» - и сходит с ума из-за того, что партия закончилась не в его пользу. Зачем сходить с ума из-за одного варианта событий, из-за одной карты, когда их миллионы? Эх, Герман! Превратил бы ты свою неудачу в радость, отпраздновал бы ее! Глядишь, она обратилась бы в удачу, и ты стал бы богатейшим человеком, если твой смысл жизни - лишь в деньгах!
К сожалению, о трагедиях, человеческих драмах написано в тысячу раз больше. Такое ощущение, что все поэты обожают горевать, чтобы своей гениальной поэзией вынудить горевать и других. Радоваться жизни – этот талант есть у всех, однако раскрывают его лишь единицы.
Но Вы, дорогой Александр Сергеевич, восхищаете меня тем, что были гениальным игроком, нет, не в идиотских картах, а в стихах! Только Вы могли с таким ликованием и восторгом писать о счастье, радости, любви, заставляя поверить в неисчерпаемые возможности чуда. Только Вы могли постичь магию слов, каждое из которых не случайно, а твердо выбрано из ста тысяч бриллиантов созвучий.
Но об этом я никогда не скажу на уроке литературы, Ольга Романовна сразу поставит два, если вообще не выгонит из класса на радость двоечникам. Да и вообще, можно ли это кому-нибудь сказать? Покрутят пальцем у виска.
Знаю, мне нужно еще многому научиться. Но эти полтора года я круглосуточно счастлива: и позавчера, и вчера, и сегодня. А завтра буду еще счастливее, ведь сегодня я не боюсь будущего, наоборот, с нетерпением жду его, представляя в самых веселых ярких красках.
Мне – пятнадцать! Во мне столько сил, желаний, устремлений! Каждое утро я жадно вдыхаю сладкий, нежный, таинственный аромат моего города, с головой окунаясь в свою золотую юность. Теперь я могу вдохновенно петь о счастливых школьных годах и с наслаждением верить в светлое коммунистическое будущее. И пусть на его строительство уйдет сто с лишним лет, неважно, достроят другие. В мыслях я давно выстраиваю это будущее: в цветущих городах-садах я вижу счастливых людей, вижу мир во всем мире, без войн и ядерных испытаний, без солдатских цинковых гробов, без крови, без слез матерей и сирот, без смертей, без уничтоженных, раздавленных или брошенных детей. Я вижу, как наша планета становится легкой, светлой, блистающей, похожей на живой драгоценный камень с изумительно прозрачной голубой аурой.
Сегодня же мою радость омрачает лишь война в Афганистане. Я плакала вместе со всеми ребятами, когда однокласснику Шамильке Байбекову старшего брата привезли в закрытом цинковом гробу. Географичка долго объясняла нам, что наши солдаты выполняют интернациональный долг, и это нужно нашей партии и правительству, а значит, всему советскому народу. Но мне трудно было поверить в это, ведь на нашу страну никто не нападал!
Конечно, есть у меня стержневая цель – ВГИК. Но даже если я не поступлю в этот институт, то не сброшусь с девятиэтажки, как некоторые, не буду терзать себя обвинениями и упреками. Пойду другим путем. В принципе, какая разница, кем я стану, режиссером или библиотекарем, педагогом или продавцом? Профессий много. Лишь бы научиться радоваться жизни здесь и сейчас, научиться любить эту планету, быть в гармонии с нею. Я неправильно живу, если все радости жизни отодвинуты мной на второй или последний план, если я не учусь шутить, смеяться над собой (своей жадностью, тупостью, ленью, неуклюжестью) до одурения. Если я не получаю удовольствия от бескорыстной помощи близким и друзьям и даже чужим людям. Если вечно торгуюсь и спекулирую с собой: «прогадаю – не прогадаю». Если все душевные и физические силы отдаю только одному делу, одному желанию, ничего не замечая вокруг, не обращая внимания на трепет своей души и близких людей. Если так и не научусь уважать всех, с кем мой мир сводит меня. Ведь никому не дано знать, кто более ценный в глазах Вселенной.
Только это умение, только это знание, только такой поток любви сделает и меня, и Землю намного светлее и радостнее.
Недаром же Родя сказал, что розы хорошо цветут только на удобренной навозом почве. Но ведь кто-то должен ухаживать за этой почвой! Грязная работа? Безусловно! Результат получишь, если цель живет в голове.
А написать книжку или снять фильм я всегда успею, если я действительно это заслужила, если мне это действительно нужно.
Все-таки, Родя, я обещаю, мы с Райкой справимся с поставленной задачей сделать себя счастливыми. Еще одна задача: по мере сил своих научить людей, с кем столкнет нас судьба, этому искусству. Ведь она – Поток Любви, а я – Радуга Веры. Кроме того, мы не одни! Нас много!
**
Как не хватает нам любви!
И капель доброго признанья…
Всего лишь руку протяни –
И нет уж разочарованья!
Как не хватает доброты,
Когда ты лбом таранишь стену…
Всего лишь руку протяни –
Реальность превратится в сцену.
Создай себе волшебный сад
Блистающий и очень яркий,
Куда б ты мог войти всегда
Сквозь многокрасочную арку.
Любой цветок и даже шип
Вдруг отзовётся: здравствуй, милый !
Пей наш нектар, весной дыши
И наполняйся нежной силой!
И возвращайся в жесткий мир,
Дари бесплатно людям сказку.
Любовь и доброту дари,
Как мама дарит детям ласку.
А если станет тяжело.
Ты возвращайся посмелее,
Чтоб снова сердце расцвело,
И чтобы вновь душа запела.
Вся эта наша красота -
Твое шестое измеренье!
И этих песен доброта
Для мира плотного – спасенье!