День рождения Набокова. Писателя невозможностей, несбыточностей и нехваток. Гения тоски.
В. Катаев в «Алмазном моем венце» высказал мысль, что в основе всякого творчества лежит какая-то рана.
Станислав Ежи Лец в свою очередь написал: раны заживают, но остаются рубцы, которые растут вместе с нами.
У Набокова ран было три.
Первая любовь.
Потеря отца.
Ностальгия по России.
Из них так или иначе вышло всё его гениальное сочинительство.
Целых три раны? Или всего три?
Тем и мотивов в творчестве у крупных писателей обычно куда как больше.
Но в том-то и дело, что для Набокова это – не темы. Это беды, которые сформировали его взгляд на вещи, и на протяжении всей жизни питали энергией его тягу к недостижимому, к невозвратимому. И вот это-то как раз – гораздо больше, чем у многих.
В известной мере ему именно поэтому, видимо, и не нужна была погоня за всё новыми темами. Боли и тоски хватало от уже имеющихся ран. Оставалось только претворять это в художественную форму. И вот тут-то Набоков в своих поисках и экспериментах был неутомим.
И многожды получал за изощрённость, зашифрованность, ребусность, эквилибристику смыслов. Думаю, это всё он делал нарочно – страховался от дураков, раскрывающих его книги.
Сноб? Конечно, сноб. Но снобизм, как однажды написал Бродский, это ведь форма отчаяния.
Вот Владимир Владимирович и прятал своё отчаяние за высоченным забором интеллектуальной игры. Чтоб лишние не шлялись, не тыкали пальцем.
Кто сумеет перебраться – будет вознаграждён сторицей.
Остальные пусть идут мимо: «здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ», - это уже гумилёвское.
При всём при этом с экспериментами в области смыслов и форм, в отличие от большинства тех, кто пришёл следом, кто стал превращать литературу в чистый аттракцион, Набоков не переусердствовал. Ибо помимо большого ума обладал ещё и отменным вкусом.
А то, что не разглядел струю настоящего и честного в том бурлении, которое происходило на покинутой родине, так это вполне понятно и простительно. Чтоб увидеть такие вещи, надо было бы смотреть на страну глазами ангела. А он был человеком.
Зато, пробуя на прочность своим концентрированным скепсисом всё и всех вокруг, Набоков досматривался порой до последних, до главных глубин.
А что не доплыл до Ultima Thule, так хотя бы указал нам примерное направление, где эта штука, должно быть, прячется за горизонтом.
Уже немало.
Будем искать.