Птичку лихо врезал
в книжную обложку.
И себе тут - резко:
карандаш положь-ка!
Неужели нечем
глупому заняться?
Посвятил бы вечер
поумней занятьям.
Эй, писучий парень!
Ты в клочок бумажки -
книге клок не пара -
птичку лучше б вмазал.
У тебя желанье
лишь поиздеваться
над завидным ладом
тех, кто издавался.
Написать и выдать
в свет большую книгу
сложно. Как увидеть
книге птичку-фигу?
Больно и обидно
всем, кто книгу делал.
Автор птички, видно,
здесь душою мелок.
Если ты за шалость
к наказанью годен,
то к обложке жалость
чувствуешь сегодня?
Строчек - знай! - не мимо
душ иных мученье:
тут почти что зримо
зла приметишь рвенье.
Мне б разжиться лаской -
час ученья кончен,
но гляжу с опаской:
зло сердито очень.
Сам себе я - грозно:
разговор ты поднял
тут про ласку поздно.
Зло прижилось. Понял?
Птичка, вишь летает…
Так давай работай,
ведь никак не тает
лед в душе. Ох, что-то,
грязное вдруг всплыло!
И, где совесть, - полость.
И, где сердце, - подлость
со свинячьим рылом.
Говорят с живыми
книги, словно люди, -
чувствами родными
обо всём, что будет.
Если с человеком
будет кто жестоким,
в книге, знай, от века -
мысли, чувства, стоны.
Но когда обидишь
человека-книгу,
в книге ты увидишь
откровенья фигу.
И пойдешь по жизни
с фигами-глазами
в толстых складках жира…
с фигами-ушами,
вспухшими неровно…
с фигами-ногами,
толстыми, как бревна…
И свинья дородная,
славя опоросность,
связь с тобой природную
станет чуять остро.