Биографическая справка: Владимир Борисович Микушевич – родился 5 июля 1936 года. Известный переводчик, знает несколько языков. Переводил Рильке, средневековую поэзию, многое другое. Поэт. В 1997 году изданы его «Сонеты к Пречистой Деве», получившие положительный отзыв в рецензии газеты «Радонеж». Ведёт поэтический семинар в Академии свободных искусств, прочитал курсы истории религии, истории философии, истории литературы, по творчеству Шекспира, Гёте, Мандельштама, Пушкина, Данте, философии понимания и перевода и многое другое. Обладает колоссальной эрудицией и памятью. Начитан в Святых Отцах. Исповедует Православную веру, является прихожанином храма Адриана и Натальи. По своему духовному впечатлению сильно напоминает отца Виктора, то есть только батюшка наш обладает большею духовною мощью и опытностью. Я посещал многие его лекции, несколько раз бывал у него в Малаховке на дне рождения и именинах. Микушевич был одним из тех, кто привёл меня в Церковь, подтолкнул меня в неё. На один из моих вопросов он мне прямо сказал, что мне нужно идти в храм. В первые 2-3 года моего воцерковления влияние Владимира Борисовича было в моей жизни преобладающим, но в какой-то момент путь жизни повёл меня в другую сторону, всё ближе к нашему приходу и к батюшке. Отец Виктор неодобрительно отнёсся к моему краткому рассказу о Микушевиче, немногим лучше, чем к Юре. Но надо понимать, мне кажется, что как то, так и другое – знаки текущего момента: со временем всё встанет на свои места и найдёт своё место в деле моего спасения. Мне представляется, что духовная жизнь тонка и неоднозначна и в ней действуют совсем не такие законы, как в жизни плотской, материальной. Здесь «да» и «нет» часто странным образом уживаются друг с другом и из отрицания одного может совсем не следовать утверждение противоположного. Я за многое благодарен Владимиру Борисовичу и надеюсь, что наши духовные пути ещё пересекутся и уже не разойдутся, ради чего желаю ему от всего сердца силы в борьбе с собою, глубочайшего смирения, смиренномудрия, и простосердечной верности Православию. Ум свой тоже надо обуздывать, высокоумие имеет свойство надмевать, а нам нужно иметь живое и доброе, любящее сердце, без чего всё теряет свой смысл и ценность. И ещё надо быть простым, иметь младенческое сердце и не искать для себя каких-то особенных форм выражения духовной жизни, ибо враг хитёр и всегда сможет перехитрить нашу хитрость, поймать нас на том, в чём мы уверены, уязвить там, где мы и не ждём, подспудно, капля по капле, но простоте и смирению ему противопоставить нечего. Пусть простит меня Владимир Борисович за то, что я посягаю давать ему советы, но такова уж участь того, кто сам берётся наставлять других, это я говорю из своего горького опыта. Даже если совет хорош, потом те самые люди, которые пользовались им, неизбежно сами начнут тебя учить, и это по простоте душевной, желая помочь. Только благословение на учительство может защитить тебя от этих последствий. А мы, грешные, можем только смиренно делиться своим опытом и своим пониманием, не претендуя на полноту и всеобъемлемость. Да так и легче: не давят льстивые помыслы о себе, ты остаёшься простым и обычным человеком, а это ценно. Дай Вам Бог, Владимир Борисович: всё хорошее будет востребовано в Царствии Небесном, а всё прочее предоставим Богу, отдадим на Его милость. И простите меня, что смею я Вам говорить всё это, потому что говорю не как Ваш ученик, но как друг и младший брат, так же взыскующий спасения в Боге, как и Вы. 17 апреля 2002 года
В этой части записаны мысли, пришедшие ко мне при прослушивании лекций Микушевича и при прочтении его книги «Проблески». Это 1997-1998 год.
На самом деле, перед Богом, зла и мрака нет. 1997 год
… С неба на небо <…> он <Данте> возносится таинственным и странным способом – он смотрит в глаза Беатриче… (Из лекции о райском смехе по Данте.)
Тут душа как будто что-то вспоминает. Это слишком соответствует нашему опыту, чтобы не быть правдой. То же самое происходит с душой и на земле. 1997 год
И в раю есть своя иерархия. Хотя, в отличие, например, от иерархии чистилища, тот, кто находится в раю, имеет доступ во все его сферы. (Из той же лекции.)
Такова гармония Царства Божия. Человек не испытывает ни малейшего ущерба, ограниченности или обделённости. 1997 год
Самое странное и самое удивительное из того, что происходит в раю, это то, что в раю смеются. Это очень странное обстоятельство. Во-первых, смеётся Беатриче. В чистилище она ещё только улыбается. Но уже в седьмой песни она сияет поэту смехом, от которого счастлив был бы и сгорающий в огне, так сказано здесь.
В чистилище поэт ещё не был готов вместить райский смех. Она засмеялась бы и в аду, потому что то, что её смех порождает, сильнее всех мук ада, весь ад перед этим «нечто» исчезает, как иллюзорная пылинка. Ибо ада нет. В той мощи реальности, в которой блаженствует, пьёт нездешнюю радость Беатриче, ад, со всеми его муками и мраком, совершенно ничтожен. Именно поэтому смех Беатриче сделал бы счастливым и в самой глубине адского огня. То, над чем смеётся Беатриче, включает в себя и ад. Ад не мешает этому смеху, он может только усугубить райский смех. Ибо ада нет. Нет ничего плохого, но нет даже не только плохого, но и как будто хорошего – того, что ведёт в сферы райского смеха. И там это постигается не надрывно и не умозрительно, не через призму отрешённости от жизни, как на земле, но жизненно, всем существом, всею силою радости ликования в Божественном Свете. И постижение это, проходя через всё существо небожителя, проявляется в этом смехе. Несуществующее смешит. 1997 год
А рядом с радостной реальностью Божественного благодатного присутствия всё бледнеет и становится как бы нереальным. Подобие тому – то, как всё ощущается под лучами тёплого заходящего солнца, когда и увидеть что-либо чётко трудно, и остаётся только этот тёплый и сказочный свет. 20 апреля 2002 года
Более того, у Данте смеются травы в раю. Но когда они смеются? Они указывают, что они вовсе не то, за что их принимает созерцатель.
Вот возможность сопоставить сухие интеллектуальные формулировки с той живой реальностью, которая за ними стоит. Трава, которая смеётся... Вспоминается почему-то «Алиса в стране чудес», но тысячекратно просветлённая. За этой травой – что-то очень радостное, счастливое для тебя. Ощущения самые сказочные. «Они указывают, что они вовсе не то, за что их принимает созерцатель». Сердце предчувствует, что стоит за этой фразой. Но так и во всех земных словах о Царствии Божием. За ними стоит живая, трепетная, сладостная и бесконечно счастливая реальность, которую мы призваны познать опытно. А слова – только знаки, намёки, указания сердцу. 1997 год
Смех возникает в тот момент, когда тайное превращается в явное. Это одна из разгадок смеха. А в раю именно это и происходит.
Тайное, но бесконечно реальное счастье приходит наяву и наполняет всю действительность. Быть может, воспоминания о прошлом удесятеряют тогда этот смех. 1997 год
Пока мы живём на этой земле, действуют слова апостола Павла, о том, что око не видело, и ухо не слышало, и на сердце человеческое не восходило то, что уготовил Бог любящим Его. Мы не можем здесь знать то, что будет там. Более того, мы не вмещаем этого в своё сердце. И никаких иллюзий на этот счёт быть не должно. Могут быть лёгкие предощущения, потому что там продолжится то, что начинается здесь. Но чтобы коснуться блаженства, нужна чистота сердца. У таких грешников, как я, могут быть только минутки, когда сердце становится немножко чище и на душе чуть-чуть проясняется, светлеет. Вот и всё. Иди трудным, скорбным, тесным путём к Царствию Небесному, чтобы самому всё увидеть – не понаслышке, не с чужих слов (которым можно ли доверять?), но чтобы самому вкусить на веки вечные то, ради чего создал нас Творец. И это самая реальная перспектива, нет ничего более реального – не бойся, иди, презрев дух и «правду» мира сего и сей временной, обманчивой и быстро текущей жизни. Всё пройдёт, а правда сердца, преданного Богу, будет жить и жить в преизбыточестве Жизни. 21 апреля 2002 года
Возможность человеку совершать преступления по незнанию и есть первое проявление первородного греха. (Из лекции о соборности.)
Микушевич говорит <и это известная истина>, что самые страшные, коренные свои грехи мы не осознаём и о них не знаем.
(Об эллинкой трагедии.) Когда лирический герой погибал, происходило то, что Аристотель называл катарсисом, то есть страх и сострадание объединяли людей. И это единство людей в страхе и сострадании было целительным. Возникали те узы, которые связывали группу разрозненных существований в народ. Таким соборным действом ещё до христианства была эллинская трагедия. Не забудьте, что это был религиозный культ – эллинская трагедия. <…> То потрясение, которое вызывало зрелище страданий трагического героя, было целительным для человеческой психики. И Софокл недаром считал себя врачевателем. <…> Это единение людей в трагическом во многом подготовило почву для христианства.
Что-то вспоминает душа от этих слов, это предправославие. Ведь и нынешний благородный театр и кино опираются на тот же катарсис. И такое мощное значение этих искусств для советского человека, для всего лучшего, что было в его душе, быть может, объясняется откатом религии, а свету надо же было как-то сочиться в души людей. 1997 год
Катарсис основывается, в общем, на вещах простых, которые вы все испытали. В основе катарсиса лежит чувство, простое и в то же время очень трудно описуемое, которое мы называем состраданием. Как ни странно, именно на этом чувстве основывается, например, чтение книг, в особенности художественной литературы.
Когда себя отождествляешь с лирическим героем. Только поэтому ты и можешь с ним страдать. А через героя ты, во-первых, приобщаешься к самому автору, а во-вторых, к той реальности, которая за героем стоит и к которой через него приобщился и сам автор. Такие вот формы единства, единения существуют. А за ними – нечто ещё более глубинное, благодаря чему эти формы становятся возможными, целостность человеческого рода и наша теснейшая, интимнейшая связь с каждым из людей, целостность мира, Творения, реальность Церкви. <Уровень повседневной жизни очень далеко отстоит от этой реальности в силу всеобщего греховного помрачения, наваждения, в плену которого пребывают люди. – 21.12.98> Тут как раз и видно, что книги – это окна в иные миры, невидимые, ибо соборность невидима. Без соборности книги были бы бессмысленны. Ибо то, что было бы важно для одного, совершенно не интересовало бы другого ввиду чуждости и разделённости людей. Что мы и наблюдаем в той части человечества, которая лежит вне Церкви, где одних интересует что-то совершенно дикое и немыслимое, а других не интересует ничего, кроме узких обстоятельств собственной жизни. Последние книг не читают вовсе, духовную реальность, за ними стоящую, они не воспринимают. Книги ведут к иным мирам и учат жизни здесь в свете и сквожении миров иных. 1997 год
Когда вы читаете книги – это тоже какая-то форма соборности, не очень развитая, не очень изощрённая, но это тоже вы перестаёте быть отдельной изолированной особью.
Культура также соборна, в ней соборность, подобная соборности Церкви, ибо культура рождается из Церкви, Церковью поддерживается и Церковью опекается, что видно хотя бы из отношения, действенного и выражаемого в словах, отношения Русской Православной Церкви к отечественной культуре. С большой теплотой говорят священнослужители о наших поэтах и писателях. О православии Пушкина пишут священники, митрополиты. Достоевский глубоко почитаем в церковной среде. Статьи о Достоевском, Гоголе, Соловьёве, других религиозных философах помещены в «Православный энциклопедический словарь». Но культура отравлена, в ней есть ядовитые струйки. Они разрушают и саму культуру. Это начало было в Толстом; Бальмонт, Белый, Блок, Горький, люди-творцы неверующие или не право верующие точат человеческую душу, в русле культуры отчуждают людей друг от друга, сеют холод, недоверие, гордыню, мистическую муть. Культура человечна, потому и двойственна, как говорил Микушевич. Человеческое начало замутняет и земную Церковь. 1997 год
… Мощным способом противостоять нечеловеческому в человеке был эллинский катарсис.
Который преодолевал отчуждение между людьми, изводил каждого человека, к нему приобщившегося, из состояния изолированного, отдельного существа и тем самым давал простор человечности в нём и уничтожал питательную почву тёмных сил внутри человека. 1997 год
Христианская соборность отчётливо выступает впервые на Тайной Вечери <…>. Именно там Он произносит слова, лежащие в основе соборности: «Отец во Мне, а Я в вас». Таким образом, через человеческую ипостась Христа человек приобщается к Богу. <…> Человек был, конечно, приобщён к Богу уже в раю. И приобщён он был к Богу другим путём – через образ Божий и подобие, которым тогда обладал человек. Поскольку тогда образ Божий и Его подобие не были повреждены, это было мощнейшим способом приобщиться также и к Божеству.
Таким образом, расчёт на то, что приобщён к Богу уже потому, что у тебя есть Я, это как бы воспоминание райского состояния человека. Ныне Я помрачено (что видно по жизни каждого из нас и что каждый во внутренней своей жизни ощущает), связь с Богом нарушена и может быть восстановлена настолько, насколько человек видит в себе, в своём сердце, в глубинах глубин, Христа и насколько он Его изнутри чувствует. Внутреннее ощущение Христа возвращает человека к Богу, восстанавливая в нём образ и подобие Божие, просветляя, укрепляя и опрозрачнивая Я. 1997 год
Вообще, многие извращения человеческой природы, если не все, зиждутся и подпитываются этим каким-то бессознательным убеждением, что райское бытие никогда и не прекращалось, забвением нашего изгнания из Небесной Отчизны и нашего столь бедственного положения. Единственный верный путь возвращения к реальности – это путь покаяния. 21 декабря 1998 года
Человек должен был быть сотворцом и художником, дающим наименования всему сотворённому. Но это означает также и какое-то участие в жизни мира, Бог говорит, что человек должен блюсти райский сад. И это не значит, что он должен его элементарно возделывать, он его блюдёт, также ему давая имена. В этом наречении имён заключалась, конечно, и наука, даже, отчасти, техника. Присутствие человека в мире тем самым должно было быть творческим. От чего человек отказался, предпочитая путь познания несуществующего зла, отчего зло действительно возникло.
Стало быть, «человек есть мера всех вещей» – принцип, без которого невозможно давать имена и именования, определения и оценки, в именах и именованиях заключающиеся, райский принцип. Человек должен был разбираться в бытии, исследовать и познавать его, им наслаждаться, любить творение и общаться с ним, давая имена и будучи хозяином всего существующего. Ибо имя даёт хозяин. 1997 год
Вы все знаете слова Христа: «Возлюби ближнего своего как самого себя». И этим словам часто даётся совершенно превратное толкование – как будто христианство проповедует некое себялюбие и эгоизм. Но здесь надо обратить внимание на то, что эгоист, странным образом, любит не себя. Он любит в себе то, чем он, собственно говоря, не является. Он любит свою животную природу. А эта животная природа – против него. Когда мы её называем животной природой, мы тоже выражаемся неточно, потому что нечеловеческое в человеке хуже, чем животное. И животные чище и благороднее того нечеловеческого, что скрывается в человеке, и то, что Фрейд называл бессознательным, хотя это слишком схематическое определение, которое тоже много бед принесло на Западе… Но вот человек любит в себе то, что на самом деле против него. Это и есть себялюбие.
Т.е. из-за грехопадения, потери полноты личности и дезинтеграции, разобщения человека со всем истинным и добрым, его эмпирическое «я» потеряло целостность. Отдельное существо в человеке – бес, паразитическое «я», косное, мрачное и одинокое. Его и видит человек, когда думает о себе. Это «лже-я» присваивает себе то доброе и хорошее, что в человеке есть и что реализуется лишь при параличе и забвении «лже-я». Т.е. человек, как отдельное существо, ложь, бес, несуществующее. Это не значит, что бесы не существуют. Они созданы ангелами и ангелами же существуют. Но они стремятся вырваться из существования, они сделались носителями небытия и всею силою своего существа отождествились с ложью. Вот один из таких бесов присосался к каждому из нас и себя за нас выдаёт. Когда мы думаем «о себе», мы думаем о нём. 1997 год
В личности каким-то образом присутствует и плоть. И плоть не есть только то тленное вещество, которое разлагается в могиле. Плоть есть некое одеяние, которое ткёт для себя дух.
Душа вздрагивает от сказочного соответствия реальности. Так есть. 1997 год
Наша плоть есть как бы некое существо, с ростом которого изменяется сама наша личность. Тело растёт, мужает, матереет, от чего душа также получает нечто ценное.
Форма тела неслучайна: лицо, фигура, части тела… Это одеяние души: подобно тому, как одежда облегает тело, само тело облегает душу. Когда мы встретимся душами, может быть, всё существенное останется таким же. 23 апреля 2002 года
…Соборность <…> это единение различного, это целостность. Только в таких условиях человек является свободным – когда он чувствует, что он есть род человеческий, он есть это целое, он его есть член. И это целое само его сохраняет, дорожит им, любит его, и происходит то единение человека с этим целым, образом которого является, действительно, единение любящих.
Невидимо, незримо все иерархии бытия присутствуют в нашей жизни. Наши родные, наши друзья и знакомые – всё это великие знамения для нас, а сама жизнь – таинственная, бездонная мистерия. Безумен тот, кто не относится к жизни с благоговением, кто невнимателен к людям, кто не уважает своих родителей или не любит свою жену, неверен ей. Мы слепы, но мы не одиноки. Заповеди – откровение этого неодиночества. 29 декабря 1998 года
Поскольку только через веру мы познаём Бога и вера угодна Богу, она, в каком-то смысле, есть проявление также Его Существа. <…> В каком-то смысле мы можем сказать, что Бог верит в человека так же, как человек верит в Бога.
То, что мы называем верой в Бога, есть наше касание к Нему, есть Его присутствие, Его близость к нам. 1997 год
Человек верит в Бога, что приобщится к Нему (и нет ничего выше и слаще этого! и реальнее), Бог верит в человека, что он станет Им, и не есть ли это главное, для чего произошло Творение? 1 января 1999 года
Какие смелые мысли! Как отличается то, что писал я у себя дома, в родной с детства обстановке, где я чувствовал себя как в преддверии рая, полностью защищённым, будто во втором своём теле – квартире, отличается от того, что пишу я теперь в Солнцево, снимая квартиру на половину своей зарплаты, в весьма мрачном месте около железнодорожной станции. Смиряет Господь, и благо это для меня. 24 апреля 2002 года
То, что мы видим, не передаёт миллионной доли той реальности, которая нам предстоит.
Церковь – Невеста Божия. С этой Своей Невестой, с этим единством всех членов, которые столь различны, Бог соединяется как Супруг. Этот брак Бога с Церковью составляет высшую суть Творения, ради него Он творит Церковь. Он творит Свою возлюбленную Невесту для того, чтобы соединиться с Ней.
Вспоминается миф о Пигмалионе. Человеческий брак – во образ союза Христа и Церкви. Муж творит жену. Человек легче так поймёт Бога. 1997 год
Если бессмертие не ощущается, тогда сон, таинственно соотносимый со смертью, превращается в подобие смерти, какой она предстаёт такому человеку. А раз явь может перетекать в сон, т.е. почти что в небытие, тогда и явь утрачивает силу реальности и становится наваждением. А это влияет на сны (которые есть продолжение яви, как посмертие есть продолжение жизни), ведя их всё ниже и ниже, сны деградируют. Разница между явью и сном сохраняется лишь до тех пор, пока сон – опыт иного бытия; тогда явь будет другим опытом бытия. Небытие же уничтожает различия (являясь при этом апогеем лжи, мыслимым и возможным).
Счастье – не знать ни зимы, ни лета, счастье, когда вся жизнь – пасмурная затяжная весна, незаметно переходящая в осень.
Свежесть и спокойствие… Спешить некуда… Мир вместе с тобою созерцает тайну жизни, мир заодно с тобою… Полное, глубокое, сладостное спокойствие, отдохновение души… Спаси Христос. Там мы будем вместе.
И опять этот сумрак, спокойный, задумчивый сумрак – он тоже здесь присутствует. 1 января 1999 года
На первый взгляд кажется, что людей так много, все они мельтешат, есть люди, которые устают от множества лиц, проходящих перед ними в жизни. И кажется, что каждый сам по себе и все чужие. И это есть наваждение от лукавого. Не следует забывать, что в самом человеке есть много чужого для него самого. Это именно та его часть, которая воспринимает других людей чужими. Это как шелуха. Имей терпение и веру в человека, шелуха спадёт, а там – брат, родной, знаемый тобою сердечно от вечности. И через эту перегородку, через эту шелуху надо стучать к нему словами и действиями как к родному. Мы все – едино целое и родные друг другу, единого рода, это реальность, которая от Бога. Невидимая, но настоящая. 1 января 1999 года
Преступление – как плод греховного расположения души, провал во тьму, торжество мрака, наказание за недолжные устремления души. Наказание – это путь креста, на котором искупается грех и возвращается чистота и райское тепло Дома. Наш приход на землю есть такое наказание за преступление, плоды которого мы видим в своей нечистой, холодной, угрюмой душе и которое есть первородный грех. И вся наша жизнь в этом мире, вся её тяжесть и её труды, пустота и скорбь – это то наказание, в котором уже сокрыто помилование, если только мы захотим его принять. 3 января 1999 года
В будущем Свет обязательно просветлит и осветит всю тьму, будет победа Света и вхождение в райскую вечность. Так что одновременность настоящего, прошлого и будущего, могущая присутствовать в нашей жизни здесь и сейчас, когда и где угодно, если душа причастна раю, означает райское преображение прошлого, освящение настоящего и благословенность будущего. Прошлое исподволь преображается в памяти и таковым входит в вечность, становится реальностью. Настоящее освящается присутствием Божьим и становится непосредственным касанием вечности. Будущее благословляется Божьими обетованиями Царствия Небесного и предвкушается как путь и блаженное приближение рая. И чается уже раскрытие вечности в полноте, которое обязательно будет, и истинно есть, и уже было когда-то… Пелена будет снята с наших глаз, и мы узрим колоссальную и всепроникающую гармонию реальности. 3 января 1999 года
Современная Европа недостойна своего прошлого. Всё это стало принадлежать России. Если ты отпадёшь от Бога, твоё знамя поднимет другой и к нему перейдут твои дарования. 3 января 1999 года
Истина – это то, что есть. «Что есть истина?» – вопрос безумный, заключающий в себе отказ от реальности. Этот вопрос был брошен Пилатом в лицо Христу, самой Истине, после чего Христос был предан Пилатом на распятие. Релятивизм –это философия предательства. Трагично, когда человек не знает ничего выше предательства Истины. Потому что ещё ниже – состояние скотское. 3 января 1999 года
Смерть – утверждение бытия в здешнем небытии. Смерть – выход и прорыв. Память о смерти – ощущение Лестницы в Небо. Смерть – месть внутреннего над внешним за жизненное поругание, поругание этой жизни. Смерть – раскрытие сердца, осуществление души, поэтому это суд. Смерть – это когда остаётся только истинное. Смерть заодно с совестью. Память о смерти – подлинная свобода. Я говорю о смерти как о переходе, мне дела нет до тления тела, всё равно грядущего воскреснуть. 1998 год
Только в небытии возможно отчуждение между людьми, которое подобно распаду, разложению единого тела, которое есть род человеческий. Тление – ведь это и есть небытие, царство дьявола, лжеца и отца лжи. Небытие – торжество лжи. Но и торжество у лжи может быть только ложным. 1997 год
То, что от Бога, только внутри. Мир Божий не знает отчуждения. Внешность – ложь, хотя бы даже и полуправда. Вовне то правда, что не вне, а внутри нас – икона, любимый человек, природа, Церковь. Чужого нет, это обман. Чужой человек – клевета на человека. Чуждые законы – фикция, клевета на бытие. (Именно это значение – клеветник – имеет слово «диавол».) Настанет момент, и всё внешнее уйдёт, а душа пойдёт к Богу. Страшно то, когда чужое и внешнее входит внутрь и становится внутренним. Это и есть начало ада. После смерти душа раскроется – а там что? Тот ад, в котором человек жил, который был в сердце его ещё при жизни. Не впускать царство дьявола внутрь себя. Насаждать Царство Божие вовне, из себя, из того, что в тебе от Бога. 1998 год
Бог обращается к каждому человеку, к тебе лично. И обращается изнутри тебя самого. Ибо Слово Божие только потому Слово Божие, что мы слышим его внутри себя, с огромной и властной силой, когда оно приходит к нам как будто бы извне. И так всегда. Всё происходящее обращено к тебе внутреннейшему. Только Божье это делает прямо, а дьявольское – исподволь пытается навязать себя тебе. Скажем, пьяная драка, случайным свидетелем которой ты стал, холодное, равнодушное лицо, на которое случайно упал твой взгляд, наглая, бесстыдная музыка, случайно донесшаяся до тебя, всё это отнюдь не случайно, всё это обращено прямо и специально к тебе, желая исподволь убедить тебя в своей правде. Это и есть то, что среди профанов принято называть «правдой жизни». Жизнь – это осмысленнейший процесс, это непрестанное общение с великими и таинственными существами, имеющими к нам самое прямое и непосредственное отношение, с существами тёмной и светлой природы. Но, в конечном счёте, жизнь – это Богообщение. Ибо ничего нет такого, что было бы без Его воли, и Его воля – закон истинного бытия. Это Он действует с нами, это с Ним мы, в конечном счёте, имеем дело. По Его воле к нам приходят книги, посвящающие нас в Его планы, в той мере, в какой Он для нас считает нужным. По Его воле приходит к нам работа, самая полезная для нас. По Его воле к нам приходят искушения, дабы мы крепли в силе и верности Ему. Таинственен этот ход Богообщения. Мы вмещаем лишь ничтожную его часть. И то постепенно. Так что безумен всякий наш ропот на Него. Но надо всем стоит Он, Бог, который ждёт нас и зовёт выйти из тьмы внешней и войти в Его Славу, которая есть Свет. 1998 год
Политика – ложь, дьявольский карнавал, концентрация духа мира сего. О политике говорить опасно и вредно. 1998 год
Свобода – внутренний факт. 1998 год
Свобода – основная характеристика этой данности. То, что кажется нам пустотой, бессмысленностью, тупостью, это и есть свобода, злоупотребление которой рождает тот хаос, который захлёстывает нашу жизнь. Но хаос должен и может быть усмирён благодатной силой, силой, упорядочивающей и согласующей друг с другом разные начала жизни. 4 января 1999 года
Невозможно человеку жить без смысла, который есть соотнесённость с Истиной.
Если хоть что-то не имеет смысла, всё рушится в тартарары. Должно иметь смысл всё.
Если всё имеет смысл, то перед нами в этой жизни начинает разворачиваться немыслимое по грандиозности и безмерной утончённости полотно Великого Художника, и нам дана Вечность, чтобы охватить это Творение в волшебном и сладостном полёте духа, в полёте пронзительного эроса, в проникновении самозабвенной любви. Ибо Бог сотворил красоту, неисчерпаемую в радостном, блаженном для нас многообразии, на которое намекает нам великое многообразие прекрасных человеческих лиц. А ведь каждое человеческое лицо захватывающе прекрасно в своей истинной сущности, в лике своём, который прозревается любящим сердцем и внимательным духом. Так вот, всё так надо прозревать и свято верить этим откровениям любви. 4 января 1999 года
Молитва сокрушает любые стены, отделяющие нас от Бога и самих себя. 1998 год
В общем, молитва – это самое яркое проявление нашей свободы. Ведь нет в этой жизни ничего важнее молитвы. А в молитве ты совершенно свободен и не связан буквально ничем. Ибо это глубина, которая глубже всех мыслей и настроений. Всякое живое движение души имеет молитвенную природу, в чём легко убедиться, благодаря Бога в сердце своём за всякое такое движение. Тонкий хлад, который ты тогда ощутишь, есть касание Божьей благодати, как пишет об этом в своём дневнике святой праведный Иоанн Кронштадтский. «Дух дышит, где хочет». Он будет там, где ты свободно призовёшь Его из глубины сердечной. Он животворит. 4 января 1999 года
Для человека наука – абсурд, который иссушает и замаривает душу. 1998 год
Нужен героизм, чтобы отстаивать осмысленность мира перед хаосом. 4 января 1999 года
Когда вокруг отчуждение, с тобою Бог, и ты с каждым. Чужих людей нет. 1998 год
Не будет тяжести креста, если Господь с тобою. 1998 год
Давно ещё Таня, когда только начинала входить в Православие, рассказала мне сон одного монаха. Ему снится, что он не один, с ним Господь, он Его не видит, но видит две цепочки следов рядом друг с другом – свою и Его. Вдруг остаётся только одна цепочка следов. «Почему Ты, Господи, оставил меня?» – говорит во сне монах. И слышит ответ: «Я тебя не оставил. Это просто Я взял тебя на руки». «Понимаешь, закончила она свой рассказ, там есть что-то очень хорошее, я чувствую это. Поэтому я хочу быть там».
Апостол Павел говорит, что «уже не я живу, но живёт во мне Христос». Когда однажды я сказал отцу Виктору, что чувствую, что я – это не этот «я», я – это кто-то совсем другой, он сказал что-то именно об этой тайне «обожения» человека, которое совершается с ним постепенно через причащение Тела и Крови Христа с верой и покаянием. «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нём; Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною» (Ин. 6, 56-57). Бог даёт силы, терпение, закрывает внутренние бездны, оживляет душу, вдувает в сердце любовь, соделывает причастником Собственного Естества и Силы. И получается так, что Он и несёт твой крест, а ты несёшь Его в себе. Человек – это только форма, сосуд, который должен принять в себя Бога, так он обретает сам себя. 4 января 1999 года
Что будет со всем этим множеством людей, когда после смерти каждый из них войдёт в иные миры? 1998 год
Когда год за годом заботы отпадают и, наконец, остаётся одна забота: спасти свою душу, в блаженной беззаботности начинаешь распознавать преддверие рая.
Везёт Микушевичу, ведь ему уже 62 года! Но это значит лишь то, что, потерпев и потрудившись, можно к его возрасту или даже раньше достичь состояния устойчивого света, не отягощённого суетными заботами. А может быть, это и не так уж зависит от возраста? Забота о спасении души реальнее всех других забот, но и включает в себя многие другие, казалось бы, чисто земные заботы. Ведь вся эта жизнь есть преддверие вечности. И для вечности важно, что происходит здесь. Только в вечности нет внешнего. Всё значимое совершается внутри, и внешнее имеет значение лишь настолько, насколько оно, светло или мрачно, отражается во внутреннем. 1998 год
Нельзя опираться на то, как всё есть; надо предугадывать, как всё должно быть. 1998 год
Неточность: не «как всё есть», а «как всё видится нам». То, что должно быть, то и есть.
Ложь реализма. Это не «правда жизни», это жизненная тьма.
«Сейчас мы всё видим гадательно, как сквозь мутное стекло», примерно так говорит апостол Павел о наших возможностях созерцания реальности. Но, по-моему, очень полезно так гадать, очень полезно. 5 января 1999 года
Любимая жена – это есть приобщение к вечной возлюбленной, к которой имеет отношение всё то высокое и прекрасное, таинственное и дивное, что есть в разных женщинах. 1998 год
Разнообразие прекрасных женских лиц есть наиболее отчётливый намёк на неисчерпаемость райского блаженства, к которому ты реально приобщаешься через свою любимую жену. Блуд – это заблуждение. Именно целомудрие брака утверждает реальную неисчерпаемость женской красоты, ибо в одной твоей жене присутствуют сокровенно все остальные, ибо Ева одна, и одна Новая Ева, Богоматерь. А блуд утверждает множественность возлюбленных, что есть распад вечной женственности, вместе с чем растлевается, распадается твоя собственная душа. Целомудрие брака – условие целостности твоей личности, и брак – приобщение к вечной женственности, к сверхженственности. Более того, христианский брак есть твоё участие в спасении женственного начала, в восстановлении Её целостности, есть твоё участие в спасении мира. 8 января 1999 года
Ещё одно. Выбрав одну, уже нельзя смотреть на всех прочих. Точнее же сказать: нельзя отрывать от своей жены то, что принадлежит ей одной. Иоанн Златоуст женатому человеку говорит: «Пусть иные женщины будут теперь для тебя как каменные». Отныне всё концентрируется в ней одной. С прочими женщинами ты уже соединён через свою собственную жену. 9 мая 2002 года
Дух человеческий есть связь с Богом, это Его дыхание в человеке. Ты никогда не познаешь своей глубины без соотнесения себя внутреннейшего с Богом, без ощущения Его над собой, а это ощущение есть страх Божий, который является началом всякой премудрости. Вера в себя есть вера в то, что ты существуешь и ты от Истины. Какая-то другая вера в себя – суррогат подлинной. Но ты не самобытен, в какой-то момент это откроется тебе, и если не будет веры в Бога, ты будешь сокрушён. Бог держит твоё бытие, только заодно с Ним ты несокрушим. 1998 год
Скептик близок к вере, но эта близость – пропасть, которую он сам никогда не преодолеет, и он видит это. Сам Бог переведёт его через эту пропасть, если он переступит через себя и призовёт Его к себе на помощь. 1998 год
Путь от воспитания в атеизме к Богу лежит через скепсис. На этой стадии человек подступает к собственной свободе и перед ним ставится выбор: отказ от всяческих ценностей, выбрасывание их, как ненужного и связывающего балласта, или же поиск настоящих, глубинных ценностей, о существовании которых говорит совесть и о приобщении к которым томится живое человеческое сердце. 1998 год
С чистым сердцем и спокойной совестью наслаждаться этой жизнью нельзя. Победу Истины может принести только будущее. Если ты веришь в будущее, ты терпишь и ждёшь, противоборствуя миру в сердце своём. Если не веришь, – малодушно сливаешься с миром, проникаешься им, и он уже не мучает тебя, как своего и даёт тебе свои «наслаждения», убивающие душу. 1998 год
Верующие – воздерживаются от земных наслаждений и имеют радость от своей веры, ведущей их в иные миры, миры Славы Божией. Неверующие – люди, в этом мире властвующие и чувствующие себя хозяевами, пользующиеся всем тем, что может дать или даже выжать из себя эта жизнь, радости которых обречены обратиться в прах, мысли –ползают по земле, которые «не ищут корней» и испытывают ужасные ощущения при мысли о смерти. 1998 год
Не все неверующие властвуют в этой жизни, но те из них, кто вынужден терпеть униженное состояние, завидуют своим могущественным «собратьям» по неверию и стремятся встать на их место – внутренне они такие же, только их внутреннее существо подавлено, в этом причина их уныния, отчаяния и озлобления. Верующий человек не замечает своего внешнего унижения, ибо вера даёт ему внутреннюю свободу. Для него это, собственно, и не унижение. Христианские подвижники добровольно ставили себя в условия крайнего ограничения внешней жизни, и это помогало им раскрывать глубины внутренней жизни, истинной жизни человека. 9 мая 2002 года
Наслаждаться можно только вечной жизнью, только тогда это чистое, подлинное наслаждение. Иисуса Христа Православие называет Иисусом Сладчайшим. В этой жизни культура и религия причастны вечной жизни, они из неё вытекают и в неё текут. Но вечной жизнью нужно жить, нельзя заходить в неё время от времени, ибо это жизнь, объемлющая того, кто в ней живёт. Иначе это будут в лучшем случае зовы – преддверие, дорожка к жизни вечной, в худшем случае это будет фальшь, декоративный элемент бренной жизни, услаждающий гордыню и «утончённый вкус» «хозяина жизни», служащий только в дальнейшее его осуждение. 1998 год
Большинство немо. Большинство ведёт себя как все и как положено. Большинство отдаёт свой голос слепой силе, желающей, чтобы они «не копали корней» и обещающей тогда довольство и благополучие. Большинство следует не совести, а общепринятым нормам. Большинство живёт в духе мира сего, ни о чём не спрашивая, ни о чём не думая, молча неся на себе муку бессмысленной жизни. 1998 год
Всё то, в чём человек находит себе удовлетворение вне религии, есть как бы наркотик для души, в котором она забывается. Потом обязательно ждёт похмелье. Домохозяйство, политика, торговля, бизнес, наука, даже искусство и философия сами по себе – всё это лишь разные виды опиума, опиума, который ограждает человека от грозной для него, но всё равно радостной для ищущих Бога реальности. Религия открывает человеку тот масштаб, в котором он призван жить, она прорубает все те тонкие фанерные стенки, которыми человек отгорожен от реальности. А если человек отгорожен от реальности, он неадекватно воспринимает действительность, в которой он призван действовать, он приписывает действительности черты, которые ей несвойственны. Появляется тогда власть денег, соображения престижности, страхи перед слепой судьбой, высокое мнение о себе… Всё это толкает человека к безумным поступкам, к абсурдному образу жизни, к бессмысленным стремлениям и напрасным упованиям. И в конце концов действительность поворачивается к человеку задом, всё рушится. Ибо действительность – это то, как ограниченно, искажённо и преломлённо, но всё-таки доходит до человека реальность. 1998 год
Свобода сказочна, обыденность стабильна. Но свобода не упраздняется обыденностью. Обыденность – часть всё той же сказки, в которой действует свобода человека. Свобода в обыденности проявляется в вере и охраняется ею. Сказка восторжествует, обыденность рассеется. 1998 год
Подлинная культура неотделима от человеческой свободы, она не проистечёт ниоткуда, кроме как из свободы. Причастность же к культуре стоит на страже свободы, ограждая человека от рабства и порабощающих влияний. 1998 год
Жизнь – это поток, непрестанно творимый Богом. Если довериться ему, то ты не только станешь хорошим человеком, но и пристанешь к Царствию Божьему. Люди, которые «плывут по течению», совсем не принадлежат этому потоку, это «течение» разрушает поток жизни и течёт в небытие. Люди привыкли противиться жизни. Для этого созданы целые институты. Изнутри этого течения послушание жизни кажется каким-то тёплым, благодатным Гольфстримом, текущим вопреки всеобщему привычному холоду. Но на самом деле это могучий Вселенский радостный поток, в котором наше общее «течение жизни» – мелкая болотистая заводь с лопающимися внутри неё пузырями, заводь, которую скоро смоет. 1998 год
Притупление противоречий в сером тумане упрощенчества не следует принимать за синтез.
У нас слишком грубый подход к жизни, в то время, как мы находимся под мощнейшим влиянием тонкостей, подчас сверхчеловеческих, в которых не в состоянии разобраться и даже заметить которые часто не можем, но от которых зависит наша земная и посмертная участь. Наша беда в нашей грубости, а духовная жизнь тонка, очень тонка. Не всё равно, как верить, не всё равно, как любить, не всё равно, что читать, смотреть, слушать и как вести себя в повседневной жизни. Ничто не всё равно, всё имеет смысл. Может быть, в том и состояло грехопадение, что мы огрубели и перестали замечать те тонкости, от которых зависит наша жизнь. И потому так важно довериться Церкви, которая свята и зряча, в которую входили и входят Святые и Глава которой – Сам Христос. Не всё равно, что и когда мы думаем, что и когда мы чувствуем, самые тонкие оттенки чувства подчас говорят о чём-то очень важном. И они не тонкие, это мы грубые, закостенелые, невнимательные, видя не видим, слыша не слышим. Наши души омертвели. Потому так нужно покаяние, смирение и послушание всему доброму, святому и чистому. 16 января 1999 года
Если какой-либо несчастный решит, что из всего сказанного следует, что надо быть повнимательнее, попристальнее, что нужно только старательнее вглядеться – и ты царь, всё видящий и понимающий, это будет жестокое заблуждение. Если быть повнимательнее и почутче, насколько можешь, то тогда-то и поймёшь только, до какой степени ты нуждаешься в Церкви, в её помощи и покровительстве. Ты поймёшь, что ничего не знаешь и не понимаешь, а Церковь знает и понимает. Человек! Ты беспомощен. Не дерзай идти в одиночку: твои враги много хитрее, умнее и коварнее самого изощрённого человеческого ума. Ты не заметишь, как погибнешь. И заметишь это только на смертном одре. Не отвергай зов Божий, не отталкивай руку, протянутую тебе на помощь. Двери храмов открыты для тебя. Иди и трудись над своим спасением. Пока ещё есть время. 10 мая 2002 года
Во власти дьявола души обугливаются, во власти антихриста увядают.
Увядание предшествует обугливанию. 1998 год
Антихрист – это действие дьявола на земле. В этом мире дьявол противостоит Христу и Его Церкви. А вне Церкви человек вянет и вне Церкви он живёт в духе антихриста. Как предметы, помещаемые в огонь, сначала иссушаются, сворачиваются, а потом уже вспыхивают, так и душа, попадая в ад при жизни, сначала увядает, лишается жизненной силы, деформируется, а потом вспыхивает в пламени страстей и вскоре обугливается в копоти своих грехов и преступлений перед Богом. И тогда страшно бывает смотреть на такую душу. 16 января 1999 года
Всё, что живо и прекрасно, не может быть не от Бога. Всё хорошее – от Бога. 1998 год
Чтобы спастись, нужно с Божьей помощью пойти против всех. 1998 год
По-видимому, человечество – это иллюзия нашего падшего бытия, «все» – это какая-то псевдообщность отчуждения, общность, никак не преодолевающая отчуждение. Есть один человек – ты, все другие таинственно в тебе присутствуют, а ты – во всех других. И отчуждение – это нонсенс, абсурд. То, что мы ощущаем в отношении человека, которого называем «чужим», это страшное касание ледяного, нечеловеческого холода, это дыхание дьявола в нас самих, это его присутствие. Есть ты, твой внутренний мир, твоя совесть. Судьбы других людей зависят от твоего спасения. 16 января 1999 года
Я не могу сказать точно, но я чувствую, что от моего спасения зависит нечто очень-очень важное. Ничего нельзя точно сказать, пока мы не Дома. Но Дом – это вполне реальная перспектива, если ты смиренно стараешься жить в послушании Матери Церкви. Значит, все усилия следует положить именно на это. И так до самой смерти. 10 мая 2002 года
Не всё внутреннее – внутреннее, не всё внешнее – внешнее. Вообще, внешнего нет, это евангельская «тьма внешняя», небытие. Отец Виктор говорил однажды после службы, что настанет момент, и всё внешнее уйдёт, а душа пойдёт к Богу. Но «тьма внешняя» проникает внутрь, обесчеловечивая человека. И внутреннее человека находит отклик и соответствие вовне. Скажем, Церковь – это проекция совести вовне. Любимого человека ты также ощущаешь внутри себя, и даже больше, чем вовне. 1998 год
Внешнее внутри нас – это страсти, терзающие нас, это сам грех. Заноза – вот великолепный образ для этой нашей беды. Или уж, пожалуй, копьё, которым каждый из нас пронзён. Из-за этого присутствия внешнего, небытия внутри нас после смерти человек проходит через мытарства, где каким-то образом изживается, сгорает небытие внутри нас. Как это будет – каждый узнает. Во всяком случае, лучше пройти душе мытарства ещё при жизни в теле, чем испытывать милосердие Божие за смертной чертой и не в плоти. 16 января 1999 года
Церковь учит, что далеко не всякий человек проходит воздушные мытарства. Б;льшая часть задерживается на них и сбрасывается в ад, многие вообще не достигают мытарств: злые духи забирают их сразу как «своих», законно им принадлежащих. В аду надежды нет. По молитвам близких и по молитвам Церкви, если человек их заслужил, может быть получено облегчение мук, переведение в менее мрачные области ада, в исключительных случаях – избавление от ада. Там порядки гораздо более суровые, чем здесь. Потому и говорит Церковь, о том, что на земле время милости Божией, снискиваемой покаянием, молитвой, добрыми делами, за смертной же чертой – суд, в котором ты пожинаешь то, что посеял. Там ты и поймёшь, какой ты «хороший», «благородный» и что ты, собственно, сделал, живя на земле, какие нераскаянные грехи и преступления для тебя были невинной и чуть ли не благодушной нормой. Что противопоставить этим суровым словам? Только святость и слова Самого Бога, обращённые к тебе, о милости, любви, оправдании и блаженстве. Кто может этим похвастать? Бегите от ада, дышащего на ваши лица, бегите в храмы, под покров Церкви, оставив свою глупую гордость, обрекающую вас на погибель в вечной тьме. Александр Башлачёв пел: «А мертвякам припарки – как живым медали,||Только и подарков – то, что не отняли». Мы многое считаем своей неотъемлемой собственностью: доброту, умиление, любовь, возвышенные мысли… А ведь это не наше, это всё нам дали «на прокат», и могут забрать… Не стоит шутить с этим. 10 мая 2002 года
Символ даёт смысл происходящему и окружающему, а человек не может жить в абсурде и бессмыслице: в такой атмосфере он задыхается и мертвеет. И символ насущен сейчас, в том, что ты делаешь, что воспринимаешь, на что устремлено твоё внимание. И душа ищет символы. А всё, что для неё значительно, символ чего-либо. Только тут нужна вера – что то, что тебя трогает, впечатляет или как-либо действует на тебя, не может ничего не значить. Иначе ничего не значишь ты сам. Тут нужна вера себе, а значит, вера в себя, подлинная вера в себя, которая приводит к вере в Бога, в добро и бессмертие. И только тогда жизнь становится непрерывным потоком символов, свидетельствующих о чём-то большем. Ибо за символом всегда стоит нечто большее. 1998 год
По символам мы читаем книгу жизни. И если будем внимательны, прочитаем в ней всё, что относится к нам. Ибо в нашей жизни нет ничего случайного и бессмысленного. 1998 год
Самим собой, самой своей жизнью рыцарь, духовный воин, свидетельствует об осмысленности мира, раскрывая значения его символов в своих поступках, которые для других будут или безумными, или героическими. 1998 год
Символ осуществляет синтез видимого и невидимого. Рационализм ограничивается видимым, иррационализм утверждает абсолютное превосходство невидимого, поглощающее всякую возможную осмысленность. И то, и другое вырождается в абсурд, бессмысленную абракадабру. Символ же осуществляет связь видимого и невидимого, он помогает человеку преодолеть беспомощность в бытии. 1998 год
Много в нашей повседневной жизни мрачных символов, показывающих нам, в какой тьме мы находимся, смиряющих нас, настраивающих на покаянный лад и молитву к Богу. 17 января 1999 года
Традиция жива и имеет отношение к невидимому, к внутреннему миру человека. В случае с традицией внутреннее проявляется вовне. Традиция имеет отношение не только к этому миру.
Стандарт соотносится с внешней предметностью, с обезличиванием, т.е. попыткой уничтожения внутреннего. И стандартный абсурд лезет внутрь человека, разрушая в нём всё тонкое, символическое, испокон веков идущее, отравляет цинизмом, холодом и безверием. Однако, правда в традиции, абсурд – искушение. 1998 год
Когда никто никого видимо не притесняет и не гонит, отпадает необходимость во взаимопомощи и солидарности людей. Остаётся единственная сила, их единящая, страх Божий или глубокая совесть. 1998 год
Идеология – удел неверующих, отказывающихся искать. 1998 год
Идеологии свойственны подмены истинных понятий ложными, подмены, подрезающие крылья духу. 20 января 1999 года
Придумывая идеологию, мучаются: сделать надо, а никак не делается. Создавая философию, радуются, претворяя прошлые и настоящие страдания и всяческий жизненный опыт в стройное здание мировоззрения, прочно связанное и соотнесённое с познанной жизнью реальностью. Истинная философия выходит к живительной мистике, которая бодрит, освежает, радует и воодушевляет человека неслыханным «энтузиазмом». 1998 год
Мистика, к которой выходит человек в результате всего опыта своей жизни, через страдания, поиски, испытания, есть как бы сливки всей жизни человека, его дух, то самое дорогое, что он считает истинным самим собой. И тут-то, братие, и подстерегает нас суд. Дух, в который мы попадаем со всею своею философиею, должен быть испытан, от Бога ли он. Не надо себя жалеть, надо уметь посмотреть правде в лицо. Если близкие, светлые, уважаемые тобою люди не принимают твоих мыслей, если ты входишь в противоречие с Церковью и начинаешь испытывать к ней неприязнь, значит, что-то не так, не туда занесло тебя – остановись, помолчи, подумай, поищи и пострадай ещё. 12 мая 2002 года
Истинное стихотворение есть живое порождение твоего приобщения к некой реальности, оплодотворяющей тебя. Истинное стихотворение есть плод твоей любви к этой реальности, оно породняет тебя с ней и явственно показывает тебе её существование. Истинное стихотворение есть твоё личное дело, твоё живое приобретение, сокровище твоей души, созидающее твоё посмертие. Им можно поделиться из любви. Но его нельзя отдать на оценку, ибо оно есть, реально существует. Читателю это может открыться или не открыться. Если откроется, он так же его полюбит, как и ты сам, но так, приблизительно, как любят чужое дитя. Но и детей чужих не бывает. Дитя имеет отношение ко всем. Не бывает и чужих жён, хотя по плоти это, конечно, не так. Мужская (и вообще человеческая) солидарность скрепляет все браки в один, единый брак. И это есть брак прародителей Адама и Евы, и шире – всечеловека Адама, обновлённого Христом, и жены его Евы, преображённой Пречистой Девой Марией. Иначе, это есть тот самый брак во образ союза Христа и Его Церкви, единый брак, как един брак Христа-Бога с Церковью. Вечный брак, таинственно соотнесённый и связанный со своим праобразом. Брачному союзу подобно то лоно любви, из которого выходит стихотворение. И ты, поэт, становишься Церковью, принимая наитие от Бога, это Он открывает тебе сладкую реальность поэзии. Таким образом, культура, видимая и невидимая, есть плод союза Христа с Церковью. Ибо касание Бога души человека и вселение Его в неё охватывает всего человека и даёт плоды на всех уровнях бытия, где человек живёт. А живёт он не только здесь. Душа человека пребывает в иных мирах и тоже творит, мы чувствуем эти творческие состояния когда мы не творим ничего видимого. Мы творим невидимое. Светлое или тёмное, всякое движение души не остаётся бесследным. Мы творим своё посмертие. Невидимую культуру созидают монахи, поэты, творцы и всякий человек, в любой момент своей жизни. Так появляется и ад, и рай. Отшедшие живут там, нам ещё предстоит туда вступить. 1998 год
Люди любят много говорить, о разных вещах. Они почти никогда не молчат. Им кажется, что они говорят о важных вещах, достойных обсуждения, или же они думают, что говорить можно о чём угодно, на то и язык дан, чтобы им чесать. Но когда души их касается истинная поэзия, они замолкают, как будто немеют. Неужели не ясно, что они всегда так молчат, что мы живём посреди гробового молчания, всеобщего молчания… И только поэзия – это истинные слова. 1998 год
Нельзя думать о людях как о чём-то внешнем. Человечество – в тебе, ты его часть, ты член всечеловеческой Церкви. Ты связан со всеми и с каждым изнутри. Всё то, что в тебе, имеет отношение к каждому. Об этом говорит музыка, проливающаяся в сердце. Если ты разберёшься с человечеством в себе самом, это естественно проявится вовне. 1998 год
Если ты дашь Богу спасти тебя, Бог даст тебе спасать других. 12 мая 2002 года
Слово посредствует между Богом-Отцом и творением. Слово – Откровение, стоящее за жизнью. Слово – это твоя возлюбленная <это то Слово, которое обращает к тебе лично и особенно Сам Бог – 24.01.99>. Музыка и живопись истекают из реальности, стоящей за жизнью (из Слова) и в жизни сокровенно пребывающей. 1998 год
Но Слово – Откровение. Наверное, это трагедия человека, что для него Откровение жизни остаётся сокровенным. 24 января 1999 года
Христианство – это такая жгучая и высокая реальность, что о нём невозможно говорить обыденно, обычным тоном серой повседневности. Иначе ты теряешь реальность, стоящую за ним, отпадаешь от Христа. Ты либо верен Христу, и тогда ты проповедуешь Его, либо неверен: язычник (профан) или мыт;рь (т.е. предатель). Преподавать христианство, низводя его на уровень общеобразовательных заведений или светских институтов, значит выхолащивать в нём главное. Институт может быть только «крышей». Христианство же взрывает этот мир изнутри, со всеми его институтами, порядками, установлениями и обыкновениями: «Покайтесь, приблизилось к вам Царство Небесное!» Выходи из ада, человек! 1998 год
Присутствие в нашей жизни обязательного выбора (между добром и злом, Церковью и пребыванием вне Церкви, смирением с миром и борьбой с ним) указывает на нашу несвободу и свидетельствует о ней. Свобода возвращается нам после одного или нескольких последовательных (с учётом глубины нашего погружения во тьму) положительных выборов, ибо свобода – это состояние света, такова человеческая свобода. И многие выборы, как будто предлагаемые нам жизнью или другими людьми, иногда настойчиво предлагаемые, являются развилками небытия, развилками дороги, с которой ты уже давно сошёл и которая больше уже не имеет к тебе никакого отношения – к тебе, причастному реальности, если ты причастен реальности. Тому, кто свободен, нечего выбирать: для него и так всегда всё ясно, момента выбора не возникает. Выбор появился тогда, когда человек выбрал грех. После упразднения греха остаётся только такой выбор, который подобен выбору между разными сортами мороженного: клубничное, ванильное, фисташковое, шоколадное, малиновое, смородиновое, банановое… А можно всё сразу, только по очереди. Только вот какое первое? Когда Бог даёт, можно и полакомиться, славя Создателя всего и Подателя всех благ. 1998 год
По-видимому, в состоянии, далёком от просвещения духа, светлая благая сила может проявлять себя как страх, удерживающий от губительного для себя и других злодеяния, страх наказания. В этом страхе даёт себя знать придавленная и придушенная совесть. Если человек живёт во тьме, во власти дьявола, он всё воспринимает перевёрнуто, как в кривом зеркале. Для него злодей – герой, а праведник – убогий урод, заслуживающий презрения. Для него сладостен призыв ко злу, а совесть – животный страх. 1998 год
Всё происходящее с тобой и вокруг тебя, всё внешнее отнюдь не безразлично к тебе, не равнодушно, не слепая, бессмысленная и ничего не значащая сила. Всё это обращено к внутреннейшему тебе, к человеку твоего сердца, к сердечнейшему и задушевнейшему внутри тебя. Всё это пытается тебя в чём-то убедить, в чём-то – в таких вещах, как то: холод окружающей действительности, которую неискушённый в духовном отношении человек принимает за последнюю реальность; победа зла в этой «последней реальности», и эта победа зла очень хотела бы как-нибудь запечатлеться в твоём сердце; бессмыслица жизни, которая при этом также пытается проникнуть внутрь и разрушить в тебе основания правды – убедить в наивности и относительности совести, в невозможности всякой религии, в неправде чего бы то ни было высокого и прекрасного, хотя бы только намекающего на высокое и прекрасное. Короче говоря, то, что происходит в повседневности, пытается задушить в тебе всё человеческое, медленно, но верно. Ту же самую цель преследуют и суровые жизненные испытания, только они рассчитывают достигнуть этой цели быстро, ускоренным темпом, одним ударом: «Нечего сюсюкаться с ним!» Если после Аусшвица поэт уже больше не пишет стихов, значит, его убедили в том, что газовые камеры, голод, страдания и смерть реальнее высокой поэзии. Произошло убийство поэта в человеке, т.е. духовное убийство. Нечто подобное делает с человеком и обыденность, только медленнее, незаметнее – к зрелости, к старости… Немногие из тех, кто в молодости писал искренние стихи, продолжает писать их после молодости, скажем, женившись. Здесь человека убеждает в своей реальности суета, житейские заботы, материальные расчёты, преимущества комфорта, бессловесные наслаждения. В конечном счёте, всё это действует не менее убийственно, чем Аусшвиц. (Бывает, однако, что человек напрямую выходит к молитве, и стихи уже становятся не нужны.) Верующего человека от этого давления, давления ада, спасает его вера. Всякий истинно верующий знает, что в делах веры компромиссы невозможны. Через веру помогает выстоять Сам Бог. Для неверующего же путь только один – упорство в своих устремлениях и склонностях, «бессмысленное» упрямство во имя своё – во имя образа и подобия Божия в себе самом, во имя своей веры в себя. Итак, жизнь наша может быть уподоблена войне, великой, решительной, страшной. Потому так сильны все военные сравнения и уподобления. Потому такие глубокие и сильные ощущения испытываешь, когда рассказывают о Великой Отечественной войне и такой глубокий след в душе человека оставляет её опыт. Потому так отзывается всё внутри, когда читаешь о великом монголо-татарском нашествии, о страшных его битвах, о пленении Руси и её вековом глубинном сопротивлении. Эти страшные нашествия есть символ всей нашей жизни. Человек – это воин. Мы воины добра и брань наша со злом вне и внутри нас. После смерти нас не спросят о том, сумели ли мы оградить себя от грубых унижений, обеспечить себя и свою семью материальным достатком, добиться уважения в обществе… Там спросят о том, сумел ли ты сохранить и приумножить в себе добро, каковы итоги твоей битвы со злом. Ожесточение и равнодушие означают поражение, действенная любовь и богоугодное творчество – победу над холодом и тупостью, хаосом духа мира сего. 1998 год
Истолкование – это нечто твоё, это преломление реальности в тебе, а понимание – это проникновение в реальность, как она есть, постижение её до глубины. Невозможно выработать своё понимание реальности без проникновения в неё, как она есть. И невозможно проникнуть в неё без твоего личностного, субъективного к ней подхода, подхода истолковывающего. Иначе говоря, понять реальность можно только так, как она представляется тебе. Но это её представление лично тебе – тоже сама эта реальность, её внутренняя характеристика, ибо сам ты – тоже реальность. Здесь снимается противопоставление тебя, твоего отношения и самой реальности. Реальность многозначна. У неё есть неисчерпаемость возможностей. Твоё отношение к ней – одно из её значений, одна из её возможностей, неразрывно связанная со всеми остальными возможностями или значениями. Ты сам реальность. Ты окно в реальность. Из тебя видно всё остальное творение и даже, в каком-то смысле и в какой-то степени, виден Сам Бог.
Отказываясь от своего восприятия и отношения, мы отказываемся от самой реальности. Без своего истолкования понимать будет нечего. Но и без попытки что-то понять не к чему будет себя прилагать, наступит небытие. Ибо ты существуешь и действуешь только при выходе из самого себя, при обращении к другому. Наедине только с собой ты растворяешься, ибо это ситуация ложная – потому и наступает небытие, что ты погружаешься в ложь. Ибо ты сам – это выход во всё остальное. Ты – это осознающие глаза творения. Сами по себе глаза ничего не значат. Глаза должны соотноситься со всем телом. Глаза – это то, чем тело смотрит и чем человек видит. Через человека смотрит творение и видит тот дух, который за творением стоит – Церковь.
Вспоминаются слова Бердяева о том, что мировую, вселенскую судьбу он всегда принимал как свою личную, а человечество, Россию, общественную жизнь он ощущал как части самого себя, своего внутреннего мира и своей сокровенной жизни. И в то же время для нас Бердяев занимает конкретное историческое место и выступает как одно из исторических лиц. А в нём было и есть всё, все мы, весь мир. Таково таинственное устройство творения. Здесь обоснование интуитивизма и личного отношения как раскрытия реальности. Отсюда и выводится, что тот, кто хочет понять, истолковывает, и истолковавший уже понял, а тот, кто понял, должен помнить, что это всегда его личное истолкование. 1998 год
Христос говорил, что если око твоё темно, то и всё тело будет темно. Это и есть наша жизнь. Я – око, тело – мир, в котором я живу. Если буду светел я, будет светел мой мир и моя жизнь, и всё я буду видеть светло и правильно. Я глубже греха, который во мне, но грех искажает и помрачает всё, парализуя меня. Надежда только на Бога, на тот путь, которым Он ведёт меня. Такова грустная правда. Но ведь она не лишает нас надежды. А вот преждевременное хватание за духовные вершины и вправду может лишить надежды. Моё дело – смирение. Я человек простой и маленький. А моё высокоумие оставим на усмотрение Бога. 15 мая 2002 года, 0.08
Суровые испытания выталкивают человека к Богу, давая возможность познать истинное бытие, в котором эти испытания – благодеяния, а если уж точнее, то в истинном бытии никаких испытаний вообще нет. А есть бесконечное Богообщение, Богопознание и Богопроникновение.
Ничто так не отделяет человека от Бога, как ощущение собственного благополучия. Это ощущение абсолютно ложное. Это закостенение в небытии, довольство ничтожеством, недостойным человека.
И, в каком-то очень важном смысле, мы никогда не можем рассчитывать на понимание и помощь со стороны людей. Богооставленность кто поймёт? А если кто поймёт, то такой же несчастный, как ты сам. А если кто сможет помочь, то только если через него поможет Сам Бог.
Осознать, что тебя никто не понимает и не может помочь, значит сделать шаг назад, к Богу. И только от тебя самого зависит, сделаешь ли ты тогда шаг Ему навстречу: воззовёшь ли к Нему из глубины. 1998 год
О людях святые отцы говорят так: «Всех люби, от всех беги». И ещё, в псалмах сказано: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в нихже несть спасение». Надежду можно полагать только в Боге, и к людям нельзя привязываться, нельзя от них чего-то ждать, а тем более требовать. Люди немощны. Каждый несёт свой крест. Найди Бога, Он недалеко от тебя, и Он даст тебе силы не только жить самому, но и поддерживать и зажигать жизнь в других сердцах. Бог – крепость сердца. Частое же общение с людьми выносит тебя на поверхность, отвлекает от молитвенного труда, самого тяжёлого и необходимого труда, лишает молитвенного духа, разоряет внутреннюю жизнь. Бог – самый надёжный Друг, самая сильная Любовь, самая большая Радость. И надо искать пути к Нему. 16 мая 2002 года
Во сне мы иногда касаемся Небесной Родины.
Сны – странные встречи и общение со знакомыми и незнакомыми существами, брожение каких-то дневных чувств и впечатлений, как правило мучительное, и преддверие какого-то сказочного света, лишь иногда, как благодеяние, осиявающего тебя во сне, умиротворяющего душу, успокаивающего тревоги и заботы дня, раскрывающего в тебе новую, твою подлинную, сказочную праглубину. Подлинно, во сне мы иногда касаемся высшим мирам, нашей небесной Родине, которая внутри нас. 1998 год
Сон почти полностью зависит от молитвы на ночь. Надо читать по молитвослову, чувствуя каждое слово, к этим святым молитвам надо привыкнуть, полюбить, почувствовать их. Хорошая молитва занимает 20-30 минут. Обязательно надо молиться за живых, усопших и призывать святых, которых знаешь и любишь, имя которых носишь ты и близкие тебе люди. Вспомнить события дня, все мраки, какие были, свои «погрешности», принести Богу покаяние за всё. Своими словами – только в конце, если останутся силы и будет желание.
Хорошо, когда помнишь сны (если только это не кошмары). Когда просыпаешься с тяжестью в душе, обычно сны не помнишь. Забвение вряд ли может быть хорошим признаком когда бы то ни было.
Для меня самые светлые сны – с Батюшкой. Эти сны дают надежду. Как мне жаль тех людей, у которых нет духовного отца!
Ещё очень хорошо, когда во сне начинаешь молиться.
И всё-таки главное совершается днём, когда ты бодрствуешь и за всё несёшь ответственность. Твоя дневная жизнь, такая серая и невзрачная, она-то и определяет всё. И будь верен в малом, чтобы у тебя была надежда достигнуть хоть чего-то светлого и существенного. 17 мая 2002 года
Бог – это высшая реальность, это её Источник, её Творец. Наша жизнь далека от Бога, то есть она имеет очень небольшую степень реальности. Многое и многое из нашей жизни развеется, как туман, когда произойдёт прорыв в реальность, и мы увидим всё как есть. 1998 год
Радостный смех – высшая степень радости, когда радости ничто не мешает. Смех как сияние погружает душу в рай. Когда священник кропит людей святой водой, они радостно и неудержимо смеются, даже если перед этим были мрачными. Реальность – это радость. 1998 год
Как бы хотел я, чтобы все люди, которых я знаю, когда-нибудь залились таким смехом, и ничто бы уже не отняло у них эту радость… Я молюсь об этом от всего сердца. 17 мая 2002 года
Есть нечто зловещее во всех умственных построениях и схемах, с помощью которых человек пытается осмыслить жизнь. Если он замкнётся в них, то жизнь его захиреет. Свежий воздух реальности делает смешными все эти схемы. Нет ничего серьёзнее смеха. В конце концов, человек смеётся над самим собой и всеми своими попытками всё объяснить и утвердиться в бытии. Смех – это смирение. Смех над самим собой – величайшее смирение, смирение радостное, в любви. Неумение, неспособность смеяться над собой – зловещий признак, признак демонизации человека в гордыни и окамененности. Смех – это взрыв жизни, взламывающий все плотины и преграды, мешающие её течению, орошающий духовные пустыни, размывающий и опрозрачнивающий болота, со всем их тлетворным духом. Из рая всё злое и тёмное смешно. Мы будем смеяться над нашей жизнью, как уже сейчас смеёмся над мрачным прошлым. Нет ничего серьёзнее смеха. 1998 год
Смех – только в свете, рядом с Богом. Дьявол уже не может смеяться. Хохот – временная и призрачная победа небытия, наваждение. Дьявол не может радоваться даже злу. 1998 год
Абсурд характерен для самого поверхностного восприятия жизни. Но мы все выброшены на поверхность. Будучи только на поверхности, мы не воспринимаем других измерений реальности, придающих ей целостность, упорядоченность и смысл. Эти измерения очень важны для нас. В них мы существуем. В них развенчивается многое из того, что мы привыкли считать реальностью, всё то, что мы называем тёмной стороной жизни. Смех – это прозрение из тьмы в глубину, где эта тьма развенчивается. Смех имеет как бы уровневую природу. Смешно то, что более поверхностно, менее глубоко по отношению к тебе. Абсолютно смешон абсурд – полная поверхностность. 1998 год
Поверхностность – это бытие в состоянии распада, абсурд – это как бы смерть бытия. И если через грех пришла к человеку смерть, то поверхностность, грубость восприятия, абсурд жизни – это проявление того греховного состояния, в котором мы пребываем. Мы не чувствуем тонкостей, не осознаём, а чем глубже, тем тоньше. Поверхностное бытие кончается смертью, торжеством абсурда, но за нею оказывается, что всё гораздо глубже и тоньше… 31 января 1999 года
Преходящее смешно именно из вечности, а плачевно оно для нас, если мы о вечности вспоминаем. Здесь опять разница уровней. Будешь смеяться над преходящим, если ты уже здесь в вечности. И восплачешь и возрыдаешь, если ты внутри него, когда вечность рано или поздно тебя коснётся. 1998 год
Смех имеет как бы уровневую природу. Но Бог обнимает и поддерживает все уровни. И если человек может смеяться над самим собой и над ближним своим (если любит его и хочет ему помочь), если человек может добродушно усмехнуться над тем, что уже осталось далеко позади него, то для святого, приросшего к Богу, слившегося с Ним в единстве воли и желания, для него нет уровней, для него всё серьёзно и всюду присутствие Бога, на всех уровнях. Мы смеёмся над младенцем, но сам он не смеётся над собой. И святой будет серьёзен вместе с ним, всерьёз относясь к его открытиям, его плачу, выражениям его лица. Мы смеёмся над пьяницей. Святой не будет смеяться. Всякое устремление грешной души человеческой отзывается в вечности, и святые скорбят о нас и о нашей, такой несерьёзной жизни. Нужно помнить, что иконы – это взгляд святых на землю, на этот мир, на нас в этом мире. Но когда мы подойдём к Ним поближе, Они должны нам хотя бы улыбнуться. 1998 год
Человеческая личность есть образ Личности Бога. Взирая на свой Божественный Прообраз, общаясь с Богом, человек созидает свою личность. Ощущение своей личности есть как бы окошко человека к Богу. Всё то, что человек в себе более всего ценит, от Бога, в Нём коренится, от Него питается и поддерживается и через Него растёт и углубляется. Люди не понимают, как Бог к ним близок. И явившись в этот мир, Бог показал это, всё с нами разделив, испытав, претерпев, промучавшись здесь, как и мы здесь мучаемся, показал, что Он с нами заодно, заодно против мрака и бессловесной муки этого бытия. 1998 год
Ощущение своей личности есть не только окошко человека к Богу, но и само присутствие Божие в нашей жизни. Святой Серафим Вырицкий, по вдохновению Божьему, писал: «Думал ли ты когда-либо, что всё, касающееся тебя, касается одинаково и Меня? Ибо касающееся тебя касается зеницы Моего ока…» Никакой «своей» личности нет, я ничто, всё это Он, Господь, то, что я считаю собой. И верность самому себе – это верность Ему, и сохранить себя значит сохранить Его в себе. Потому что можно от Него отпасть, и это страшно. И спастись можно, насытив себя, эту пустую форму, тем, что ты считаешь самим собой, в максимальной степени, до краёв и через край, ибо пока в нас больше чужого, чем Божьего, нашего. И страшно принять за своё чужое: гордость, кичение тем, что тебе не принадлежит. Источник того, что мы считаем самим собой – в Церкви, касание к Нему и насыщение Им – в молитве, добрых делах и таинствах церковных. 19 мая 2002 года
Другой – это Бог; это несомненный, опытный, чувственный факт. Другой показывает, что ты не один. А из одиночества выводит Бог, только Он Сам. Христос тоже был Другим. И Он сказал, что отношение к ближнему – это отношение к Нему. Юра Чичкин сказал, что общаться с другим – страшно. Это страх перед Богом в другом. И ему так же страшно перед тобой. И этот взаимный благоговейный страх есть основа подлинного общения людей друг с другом, это есть посредничество Бога между людьми, Его присутствие в человеческом общении, без которого невозможно взаимопонимание. И начинается это прежде всего в семье, в её повседневности, в отношении друг к другу самых близких по плоти и по духу людей. Ибо без родства по духу и без глубокого уважения друг к другу, без благоговейного служения друг другу Бога ради семьи распадаются. 1998 год
Бог непостижим для нас. Он приходит к нам в разных лицах, в тысячах лиц других людей. И если ты любишь своего Создателя, помни, что можешь излить всю свою любовь к Нему, к Нему, уготовившему тебе Царство, блаженную вечность от сложения мира, у тебя есть возможность излить свою любовь через это таинственное и благословенное существо перед тобой, через Его посланца, с которым и Он пришёл к тебе, через ближнего твоего. И пусть эта любовь выжжет тебя изнутри, пусть измучит – ты будешь счастлив ею, а потом Бог Сам зальёт этот пожар мощным явлением благодати Своей. Уповай на это. 31 января 1999 года
Любовь есть высший закон бытия, но также и вершина совершенства. Нельзя сразу хвататься за вершины, обманывая себя и других. Сначала – смирение, ибо только оно служит печатью подлинности любой добродетели. Рядом со смирением – целомудрие. А потом уж и люби, если сможешь… 19 мая 2002 года
Когда люди не замечают Бога при контактах друг с другом, когда они не чувствуют Бога друг в друге, они перестают друг друга уважать. Возникают «свойские отношения», фамильярности, «свиная дружба», уничижительные наименования друг друга: «Петька», «Машка», «Танька». Так относятся к нам бесы. Для них мы все «свои». (Если кто-то из людей начинает проявлять своё высшее достоинство в стремлении к Богу, того они перестают считать «своим» и начинают ненавидеть, что видимым образом проявляется в людях, живущих под их властью, «как все».) Это адские отношения. Без благоговения высшее не открывается. Без взаимного уважения люди остаются закрытыми друг для друга, а то, что они тогда друг в друге видят, жалкое, презренное и почти всегда гнусное существо, карикатура на человека и клевета на него, калечащая и того, кого так видят, и того, кто сам видит так. 1998 год
Воспитание имеет смысл только из-за личности, которую оно раскрывает. И воспитание не случайно. Как не случайна и наследственность. Нет смысла воспитывать стол, и из кошки не воспитаешь человека. Воспитание и наследственность имеют отношение к младенцу, и не к любому, а именно к этому. Никакого другого воспитания и никакой другой наследственности у этого младенца быть не могло. И это воспитание с этой наследственностью имеют ввиду конкретную личность. Именно эта личность и стояла за этой наследственностью и этим воспитанием. Иначе, без этой личности, они бы обессмысливались. Сами по себе наследственность и воспитание бессмысленны. Смысл заключён только в самой личности, которая и определила свою наследственность и своё воспитание. Определила просто своим бытием. 1998 год
На земле всё земное. В Царстве Божьем всё иначе. Христианство – оно тоже: «как сквозь мутное стекло». А лицом к лицу всё другое. Узнаваемое, знакомое, но другое. 1998 год
Всё, что происходит в Церкви, имеет бесконечную глубину, и ты воспринимаешь только то, что вмещаешь. В храме, в церковной и духовной жизни есть бесконечный простор для погружения во внутренний мир. И чем глубже, тем живее, свежее, прохладнее и просторнее. За внешними формами там – живая тайна внутреннего мира. В Церкви тяжело тому, кто не чувствует её внутренней стороны. 21 мая 2002 года
Философия – дело человеческое. Сама по себе она ущербна (как само по себе ущербно и бытие человека на земле) и не спасительна. Справедлива и оправдана только философия религиозная как человеческое восполнение религии, ибо религия без философии до конца, до осмысленной глубины человеком не усваивается. Философия – это дитя человеческой свободы, одно из важнейших её порождений. Есть философия отрицательного выбора свободной воли. Это философия безрелигиозная или безнравственная, что одно и тоже. Философия нравственная и безрелигиозная – ущерб религиозной философии. Философия религиозная и безнравственная – откровенный сатанизм. На путях веры философия осваивает для человека духовную Вселенную, готовя его к восхождению в лучшие, и ещё, и ещё, и ещё более лучшие миры. Не знаю, есть ли философия в раю. Скорее всего, есть как продолжение этой философии, её просветление и указатель ввысь, всё дальше и дальше. Но я думаю, что философия – это всегда осмысление духовного опыта, как положительная философия, так и отрицательная. Именно в осмыслении осуществляется свобода человека. Но во время получения духовного опыта философия невозможна. В этом и проявляется её вторичность, её подчинённое положение в духовной жизни. И может быть так, что философия вообще не понадобится. Когда и так всё ясно. Когда сама духовная жизнь вполне насыщает и гармонизирует человека. 1998 год
Дело в том, что вся жизнь – в сердце. И этого не объяснить никакими «понятиями». Надо просто жить. Будет жизнь – будет надежда. Не будет жизни – никакая «философия» не заменит её. 25 мая 2002 года
На Матерь Божию у нас, грешных, особенное упование. В возлюбленных наших мы видим Её. Все силы души, вся любовь наша устремлены к Ней. Всё самое чистое в нас, самое заветное, самое святое, что есть у каждого, самого последнего грешника, если только он ещё человек, связано с Ней. Мы радуемся Ей («Радуйся, Невесто Неневестная!») и молим Её не оставить нас в жизни сей Покровом Своим, а в страшный час смерти нашей провести нас мимо и сквозь все силы тьмы запредельные, принять нас в Свои пречистые руки, как принял Её когда-то Сын Её и наш Спаситель Господь Иисус Христос. 1998 год
Мне отец Виктор советовал меньше читать, потому что учителем жизни должна быть сама жизнь. «Вот тёща накричит на тебя, сказал он, а ты смолчи. Вот и будет наука. Как Игорь Тальков пел: «Время нас учит жить».» Жизни учит конкретный жизненный опыт, который сам по себе не случаен. У разных людей он разный. Мы сами себе выбираем свою жизнь. А выбирать учит, в том числе и философия. Ещё философия учит умирать. Книги, вообще вся культура готовит нас к жизни вечной, без которой культура бессмысленна. Но и сама эта жизнь есть лишь подготовка к загробному существованию, к посмертью. 1998 год
В этом мире у нас ничего нет. Но если мы Божьи, то всё наше, и умерев, мы ничего не потеряем. 1998 год
В обособленности, в отдельности особая уязвимость: сейчас раздавят, как муху. Интеграция делает неуязвимым, ибо моя жизнь в Боге. Приобщение – начало реальности, а воин – её страж. 11 февраля 1999 года
«Нет ничего молитвы сильнейшаго», говорит Иоанн Златоуст. Чувства, испытываемые при молитве, говорят о каком-то просторе, о живительной свежести и правде, которые более реальны, чем что бы то ни было, среди чего ты приступил к молитве. Такая мощь ощущается в Символе Веры, когда читаешь его тёмным вечером, идя вдоль шумной улицы с работы к метро. Но эти чувства также придают реальность и окружению, и тому, что происходит: всё проступает так, как оно есть, мучительная пелена страхов, тяжести и бессмыслицы прорывается и исчезает. Молитва – это точка отсчёта нашей жизни, спасительный якорь в волнении житейского моря, в суете и кружении дней, которые уносят с собою тех несчастных и беспомощных, кому не на что опереться в потоке жизни. Я часть Творения. Молясь, я утверждаю свою реальность, я выхожу из себя и прикасаюсь блаженной вечности. А значит, я животворю и освящаю всё, с чем соприкасаюсь, через меня Бог творит всё заново. Молитва – это самое реальное, что есть в нашей жизни. И в то же время это только преддверие и начаток истинного бытия в Царстве Божьем. Молитва – это всегда только начало. 1998 год
Зло есть бессмысленная свобода, ибо смысл – это соотнесённость с Началом и Источником бытия, с Богом и с Его замыслом о Творении. Таким образом, свобода осмыслена тогда, когда она соответствует замыслу Творца. Свобода твари должна стать продолжением Творца, она должна исполниться волею Бога о ней, и тогда она будет пронизана смыслом. А Бог «творит всё новое», и мы должны участвовать в этом своими малыми творениями, которые станут великими и величайшими, когда в них будет участвовать Бог. Без творческого же импульса Божьего мы не можем творить ничего. Точнее, творим ничего. А творения могут быть и невидимыми. Молитву тоже «творят». 1998 год
Человек, отделившись от Бога, выбрал бессмыслицу. В своих лекциях Микушевич говорит, что история человечества –это ничто иное, как апробация различных вариантов ада и воплощение их в этот мир. Потому что человек уже здесь живёт либо в аду, либо в раю. И если душа его в аду, то в ад превращается его собственная жизнь. Бессмысленность – какое слово лучше характеризует ад? 1998 год
И мы распнёмся за всех и за всё, если возжелаем наполнить нашу свободу смыслом. А если прилепимся к бессмыслице, из малодушия ли или из душевной подлости, то будет у нас адское распятие, как у разбойника нераскаянного. 1998 год
Труды и скорби – вот альтернатива пустоте, одиночеству, тоске, замкнутости в обиде. Труды и скорби возвращают душе бодрость и оживляют в сердце любовь. Не уклоняйся от трудов, даже самых малых и кажущихся тебе бессмысленными, ибо через них подаётся душе твоей врачевство от её немощей и болезней. Плоды самых бессмысленных трудов – в твоей душе, всё это также готовит тебя к будущей жизни в иных мирах, потому что меняет, просветляет тебя самого. 26 мая 2002 года
После грехопадения человек ослеп и в поисках смысла (который он часто находит в различного рода удовольствиях) он вступает в сделку с тёмным началом мира, в результате чего подпадает под власть чуждой силы и теряет в своей жизни и тот смысл, который заключается в поиске смысла. 1998 год
Смысл – это соотнесённость с Богом. Без свободы смысл иллюзорен, безжизнен, поэтому он вырождается в абсурд, в полную пустоту и ложь. Свобода – это «своё», это единичное существование, его центральность и автономность, это то, что ты сотворён и ценен в очах Божьих. Без свободы нас нет. Отсутствие свободы – одна из основных черт небытия, в которое погружены люди. Небытие нам всем известно опытно. Итак, без свободы нет жизни, потому что некому жить. Но. Без смысла, без соотнесённости с Богом, свобода погружается в хаос. Произвол, ничем не ограниченный, направляемый лишь спонтанными хотениями, он и есть такой хаос. Вообще-то, без Бога ничего не хочется. В хаосе только иллюзия хотения, раздуваемая чёрными ангелами (аггелами). В хаосе мы также живём, это ещё одна характерная черта небытия. В хаосе нет связей, в нём всё разрознено, друг с другом сталкивается, друг другу мешается, друг о друге не хочет знать. Это начинается с молекул и доходит до отношений между людьми, событий жизни, происшествий одного дня. Но движение молекул порождает физическое тепло. Хаос жизненных впечатлений возгревает наш дух, укрепляет его, если он обрёл смысл, связь с Богом. Тогда хаос перестаёт быть хаосом, хотя его составляющие могут ничего не знать о смысле, всё обретает смысл через тот смысл, который внутри тебя. И это будет истинный взгляд. Свобода нуждается в Божественной опоре, иначе не будет гармонии и полноты жизни. Не будет цели для свободы. Бог всегда первичен. А потом ниточки хаоса соткутся в грандиозное и великолепное полотно Книги Бытия, Книги Жизни. 1998 год, 27 мая 2002 года, 0.21
Вечное блаженство – вхождение в Царство Божье, свободное установление полной и совершенной связи с Богом. Свобода бесконечна. Бог эту бесконечность наполняет Своим смыслом. Созерцание этого бесконечного смысла рождает блаженство райской вечности. Ты в бесконечности живёшь, ты в ней, пока ещё ограниченный, действуешь, и ты её ощущаешь. Начатки этой бесконечности мы знаем уже здесь, на земле. Это есть зовы Божии, «радости скупые телеграммы», то, чем обещает Бог наполнить наше вечное бытие. Он как бы даёт его нам на пробу. «Если это твоё, приходи ко Мне». А что взамен? Наше счастье, отданное Богу в ликующей хвале. «Сыне, даждь Ми сердце твое». И будет гармония, брачный пир, на который позваны все мы. 1998 год
Когда говорят понятные вещи, высшая точка – немота, указание на несказанное. Но именно с этой точки начинается романтизм, поэзия, говорящая простыми словами о вещах, обычному опыту недоступных. В поэзии и романтизме человек обретает себя, ибо он – существо сказочное. 1998 год
У Толстого в «Живом трупе» герой, слушая цыганские песни, говорит, что это не свобода, а воля. То есть тот самый произвол, не сопряжённый со смыслом. Цыганщина более всего близка к бесовскому восторгу, восторгу полёта в небытие. Это веселье погибели, бесшабашность пропадшести – все эти пляски, вольные скитания, а ещё надрыв, безысходная тоска, чёрная ночь в чёрных глазах. Цыганщина – это противоположность странничеству, при всём внешнем подобии ему. Странничество не имеет пристанища на земле, но взыскует грядущего града. Странники не бездомны, их дом – вся Россия, причём Россия настоящая, небесная – Святая Русь. Цыгане же идут в никуда, это их пафос. Я думаю, что по цыганам можно что-то узнать о самочувствии демонов, обречённых на погибель. Отсюда дурная слава цыган (и никакой хорошей, в отличие, скажем, от евреев), отсюда все эти истории с красавицами-цыганками, убивающими своих возлюбленных, изменивших им, отсюда их негативная роль в нашей литературе, например, у Достоевского в «Братьях Карамазовых». (Ещё у Башлачёва в «Егоркиной былине».) И тем, кому нравятся цыганские песни, стоит призадуматься о том, куда стремится их душа и чем она пленяется. 1998 год
Для нас этот мир – чужбина. Всё то, что мы ощущаем как свои убеждения, верования, стремления – всё это пришло к нам извне, мы просто восприняли это как своё. И без помощи извне – нет никаких гарантий, что мы сами пришли бы к этому, к тому, что для нас самое дорогое и сердечное. Это начинается ещё с воспитания. Среди зверей человек человеком не становится. Без помощи извне все наши склонности остаются невысказанными, непроявившимися. Без культуры и религии максимум, на что мы могли бы рассчитывать – это смутная и немая тоска. Ибо реального первичного опыта, соответствующего нашему существу, мы не имеем. Мы верим в любовь, ещё не испытав её. Преклоняемся перед мудростью, не зная, что это такое. Уповаем на Царство Божие, хотя даже и не видели его. Однако, любовь, мудрость, вечное блаженство – это наше истинное Я. Но осознали мы его и начали действовать, исходя из него как из центра только благодаря подсказкам извне. Собственного опыта у нас не было. Это и есть чужбина. Возвращение на Родину – это начало переживания соответствующего опыта, опыта, гармонирующего с истинным тобой. И в этом смысле культура и религия – это кусочки нашей Родины, тусклые окошечки в неё, её преддверия и предвосхищения.
Но эти «чужие мнения», став своими, начинают оправдывать себя в реальной жизни, рано или поздно приходит собственный опыт, подтверждающий твоё мнение, которое раньше было чужим и которое основывалось на чужом опыте, но прежде всего – на доверии к своему ощущению правды.
Однако, существует грозная опасность чужбины. Опасность «воспитания среди зверей», во тьме и невежестве, в Бого- и самоотступничестве, когда своими представляются действительно чужие мнения, не имеющие с твоим истинным существом ничего общего. Это помрачение, это наваждение, когда человек не раскрывается, когда он остаётся отчуждённым от самого себя, не получая верных подсказок извне. Но это уже дело Божье, это не наше дело. 1998 год
Когда человек замыкается только на самом себе и своих ощущениях, он замыкается на том небытии, которое стоит за его отдельным существованием в этом мире. Есть нечто более высокое, чем сам человек, что и даёт ему силы сохранять человечность. Потому что, как говорит Микушевич, человек бесчеловечен, а Бог человечен. Только на этой основе человек способен действительно различать добро и зло, видеть, что хорошо и что плохо. Тогда оценка будет соотноситься с ценностью и удовлетворять человека будет только Божественное совершенство, зовущее тебя в бесконечность. 1998 год
Всё то, что есть в нас истинного и хорошего, соответствует правде творения. Поэтому наши чаяния, надежды, упования и мечты – эхо реальности. Реальность же есть гармония, а для нас – блаженство. 1998 год
Всё-таки гнусными вещами промывали нам мозги. Мы все из этого вышли. Внутреннюю свободу пытались задавить чем-то внешним и безликим – «бытием», а в «бытии» царствует вполне определённый дух. От него и направлены в самую душу холодные, безжалостные слова: «Бытие определяет сознание». Но сознание – это не обман, не иллюзия, это часть бытия. Бессмысленно противопоставлять одно другому. 1998 год
Там, где властвует здравый смысл, там властвует человеческая ограниченность, абсурдная при ощущении бездонной внутренней глубины. Здравый смысл к лицу совершенным существам, а в нас много смутного, недосказанного, неподвластного нам, но и в этом мы живём, действуем и нуждаемся в руководстве. А наш здравый смысл там бессилен. В этих сферах, пронизывающих всю нашу жизнь, силён только Божественный здравый смысл, умудряющий святых. Иисус Христос был исполнен здравого смысла, но такой здравый смысл нам не по силам. А без него мы пропадём. 1998 год
Ошибки здравого смысла делают нас несчастными или даже преступниками, как Раскольникова. 1998 год
Здравому смыслу свойственно находиться в плену самых различных, множественных страхов, почти суеверных. Он это называет предусмотрительностью, а ещё чаще – благоразумием. Такое «благоразумие» порождает понятие необходимости. Необходимость же людей, желающих быть благородными (но быстро становящихся двуличными), заставляет «жертвовать собой», и человек жертвует своей совестью, нанося смертельный удар своему живому и трепетному сердцу. 1998 год
Настоящий – это тот, кто живёт полной жизнью здесь и сейчас, не мечтая о будущем, но творя его. Настоящее – начаток вечности. 1998 год
Настоящий – тот, кто любит. Настоящий тот, кто не боится. Настоящий не помнит себя. 2 июня 2002 года
То, что называют «современной жизнью», это погоня за удовольствиями и высоким положением, тяжкий труд ради них, нацеленность на достижение в будущем каких-то благ, ради которых в настоящем ты готов погрузиться в какую угодно тьму. Культура же насыщена сокровищами, которые доступны всякому, кто захочет к ним приобщиться. Но только вера, вступающая в свои полные права, делает возможным приобщение человека к культуре. Культура, которая не сопряжена ни с какими материальными благами, а часто вообще только мешающая их достижению, при отсутствии бессмертия человека теряет смысл, и даже если что-то и тянет человека к ней, но если он настроен только на эту быстротекущую и протекающую жизнь, культурные ценности выветриваются из его жизни. В культуру нужно верить, нужно верить в непреходящий смысл этих «отвлечённостей», в их посмертную перспективу. А если не верить в это, то хотя бы доверять более всего своей душе, тянущейся к этому просвещению, быть упрямым в этом, верным себе, стоять на своём, несмотря на окружающий бездушный мир, в котором властвуют, казалось бы, совсем другие начала. Но ведь дело в том, что жизнь мира, со всем своим преходящим содержанием, сама по себе тупа и бессмысленна. Те же самые материальные блага находят какое-то оправдание только в свете культуры: это условия полной человеческой жизни, текущей в иные миры, условия отнюдь не абсолютно необходимые. Культура чрезвычайно насыщена, она бурлит, там целый бесконечный мир со множеством измерений, и измерений светлых. И это измерения души. Для земляного человека это пустота, пустота и тарабарщина. Когда душа человека раскроется, когда внутренний мир станет внешним, а внешнего ничего не останется, тогда все измерения культуры будут явлены и культурные ценности станут материальными и осязаемыми, но и материальные теперешние ценности высветятся в пространстве души: ценности вкуса и осязания, слуха и обоняния; всё это станет глубже, чище, мощнее и ближе к душе. А сейчас время подвига веры и созидания невидимых ценностей. Стена между мирами давит земных творцов ощущением пустоты и ненужности. Но стена на то и стена, чтобы рухнуть. А подвиг веры воздастся сторицею, и незримые соки души окажутся соками настоящей, неумирающей жизни. 1998 год
Без собственного опыта нельзя ориентироваться в запредельном.
Всё гораздо более потрясающе, чем то, что мы можем себе представить и ощутить, сидя в наших уютных и тёплых комнатах и дыша воздухом, который стоит в них. 1998 год
Мне кажется, что существует непреходящая ценность духа советского времени для судеб России. Наряду с тем тяжёлым и страшным, о чём уже хорошо и достаточно подробно знаем все мы, было там и нечто такое, что мы не можем перечеркнуть и выбросить из русской души без потери чего-то очень для неё важного. 1998 год
Настоящее находит себе дорогу в поэзии, находит рифмы и форму, подчиняет себе слова и свободно выходит, вылезает из поэта в красоте и силе настоящего стиха. Иначе эта сила, эта сокрытая мощь и прозвучать бы не смогла. Обычная речь для неё – бесформенные осколки, в которые она не может воплотиться. 1998 год
Всякое творчество имеет составляющую вечности, через которую оно имеет непосредственное отношение ко всем нам. Люди-творцы – наши жизненные спутники. А святые – проводники, ведущие нас в вечность. 1998 год
Совесть обличает человека во всём и беспрестанно, и более всего – в отсутствии любви, в душевном холоде и бесчувствии, которые есть смерть. Первородный грех – это изначальная, в этом сознании, отделённость человека от Бога. Отделённая от Источника жизни, душа мертвеет и не может не быть обличаема совестью. Отсутствие чувства вины – мертвенность, возведённая в принцип. 1998 год
Фарисейство есть величайшая слепота, вытекающая из страшной гордыни. Гордыня же консервирует небытие. Это её природа такая. 1998 год
Гордость солидаризирует человека с небытием, с собственной мертвенностью. В человеке выхолащивается всё человеческое. Остаётся только внешность, а внутри – абсолютный холод. Чувство собственной правоты уже буквально ничем не может поколебаться, человек делает сам себя последней инстанцией, судит, выносит приговоры, а иногда и наказывает, как правило, совершая тем самым страшные злодеяния – мучая святых, терзая невинных, бесчестя достойных. 1998 год
Совесть – это голос сверхсознания в сознании. Послушание совести – фундамент сознания, иначе оно отрывается от своих бытийных корней, лишается преемственности, превращается в фантом. Я сам, сознающий себя, лишь посланец сверх-Я, и это посланничество осуществляется через совесть и ею ежесекундно поддерживается. Нравственность – воля сверх-Я, голос совести, свободно принимаемый этим земным ограниченным «я». Совесть – голос Божий в человеке, так говорит Православие. Сверх-Я – Ангел-Хранитель, наше небесное Я, держащее за нами наше место на небесах. А Ангел – служебный дух, через который Бог осуществляет Свою волю в творении. Через Ангелов Он, Его воля как бы спускается по ступеням творения и достигает нас, грешных, на всех тех уровнях, на которых мы существуем. Отвергая совесть, своего Ангела-Хранителя, своё небесное Я, человек ступает на другую лестницу, тёмную, ведущую в никуда, ибо она безглавая: чёрные ангелы (аггелы) не имеют никакой связи с Богом-Вседержителем. Человек вступает в иллюзорное пространство, не поддерживаемое Богом. Жизнь теряет свою Божественную основу, чувство реальности притупляется, жизнь становится как сон, несерьёзный, лёгкий, безответственный или же кошмарный, давящий, мрачный. Посмертие вырастет из вот такой жизни, оно не может быть иным. 1998 год
Политика мы никогда не знаем как личность. Политик – актёр, актёр особенный, в нём есть сила, но это сила, идущая не от его личности. Политик, в конечном счёте, безличен. Поэтому в политике невозможна дружба, дружба возможна только между двумя личностями. Личность в политике – явление случайное и чаще всего кратковременное, и личность никогда не сообразуется с законами политики, просто жизненный путь человека таков, что вывел его на общенациональные масштабы, явно для всех. Политика – сфера нечеловеческая, поэтому всё человеческое в политическом деятеле быстро выхолащивается. Политик нуждается в глубоком покаянии, чтобы вернуть себе свою человеческую природу. 1998 год
Чтобы в политике остаться человеком, надо быть с Богом, соединившись с Тем, Кто превосходит силою и всё человеческое, и всё нечеловеческое. А это возможно только через Церковь. И тогда этот крест может быть возложен только на очень сильного воина Христова. Дай Бог, может быть, Россия дождалась такого воина. 3 июня 2002 года
Чтобы молчать, нужна сила. Слишком многое понуждает, насилует, дёргает говорить: оскорблённое самолюбие, ложно понятое желание правды, уступка психологическому давлению. Есть видимое и невидимое. Есть слышимое и неслышимое. Молчание вопиёт. Как велика цена слова и сколь низменны слова, которые мы разбрасываем вокруг себя! Молчание идёт из неколебимой глубины. О тайне нужно молчать, её нужно являть – самим собой, своими действиями, своей жизнью. Даже твой внешний облик будет говорить нечто людям, если ты действительно причастен к тайне. Молчальник тайной пронизан, он ею живёт, она даёт ему силы молчать. Он кого-то встретил на путях своей духовной жизни, и он об этом молчит. Но молчание его таково, что мы понимаем, что мы ничего не знаем о том, кого он встретил.
Из поучения Серафима Саровского: «Преподобный Варсонофий учит: доколе на море – корабль терпит беды и приражения ветров; а когда достигнет пристанища тихого и мирного, уже не боится бед и скорбей и приражения ветров, но остаётся в тиши. Так и ты, монах, доколе остаёшься с людьми, ожидай скорбей и бед и приражений мысленных ветров; а когда в безмолвие вступишь, бояться тебе нечего». 1998 год
Помнишь ли ты хотя бы о глубине молчания?
Молчание даёт простор для совести собеседника. Молчание – суд ему. Но ты, молчащий, молчи в духе, это твоя свобода. Молчание напоказ, из-за обиды – это просто плен немого беса, в который попадает тот, кто слишком много думает о себе. 1998 год
Насилие рассчитывает на грубое физическое торжество. Насилие цинично. Для него нет ничего, кроме чувственного, грубого, бросающегося в глаза. Насилие не знает тайны. Молчание же на тайну опирается, оно есть указание на тайну. В таинственной же глубине насильник уже побеждён самим своим насилием. Это действительно тайна, так просто это не выскажешь. Но это так же, как мука и скорбь таят в себе радость, стеснение – свободу, осознание холода в душе – любовь. Насильник погрешает против любви, по образу и подобию которой он сам создан. Он попирает самого себя. И это не может потом не проявиться в его бессмертной жизни, а в данный момент он буквально душит свою душу. Если же она уже задушена, то теперь он совершает поругание над ней. Более всего насильник нуждается в нашем прощении, а потом и в молитве за него. 1998 год
В молчании человек получает свой собственный духовный опыт. 1998 год
Если ты не согласен с чем-то, ты молчишь. Чаще всего для этого требуется известное мужество. Пусть даже твоего молчания никто не заметит, но ты не назвал белым то, что считаешь чёрным, не отступился от правды, не предал самого себя. Вообще, в молчании всё настоящее. А в слова уже вкрадывается фальшь, слова профанируют, унижают и измельчают, часто опустошают. «От избытка сердца говорят уста», написано в Евангелии. Слово должно быть неудержимым, трепещущим, живым, только тогда оно не будет лгать. Вот какова цена слова. Но для того, чтобы научиться так говорить, нужно сначала очень долго молчать. Наша же повседневная речь – это словесные осколки, хаос слов, направленных в небытие, созидающих ландшафты ада. 1998 год
Очевидно, что культура связана с посмертием своих творцов. Никогда живой писатель, философ, никогда его творчество не будет расцениваться как до конца настоящее, пока он не умрёт. А если всё-таки его творчество принято за настоящее, за великое, если оно включается в большую культуру, то сам творец становится «живым классиком», и сам эпитет «живой» говорит здесь о том, что на самом деле ему бы уже пора и умереть. И люди странным образом чувствуют, что человек этот уже где-то и в чём-то умер. Он уже легенда, перед ним преклоняются, его ставят в один ряд с великими отшедшими, уже и музей пора создавать… Его уже больше чувствуют в его книгах, чем в его теле, в котором он продолжает ходить, разговаривать, писать. Так было с Толстым. В последние годы его жизни люди удивлялись, что он, автор «Войны и мира», «Анны Карениной», ещё жив, что его можно встретить, поговорить с ним. А ведь он был очень бодр и деятелен до самой своей смерти. Нечто подобное сейчас происходит с Солженицыным. Творчество – как вино, оно должно настаиваться во времени. Очевидно, это как-то связано с посмертьем творца. Читая книгу, мы не можем не общаться с её автором, вложившим в неё свою душу. Эта книга тысячами нитей связана со своим автором. И по творениям человека можно узнать нечто и о его посмертной судьбе. После смерти человека люди начинают в его творениях ощущать множество новых смыслов, происходит общение. Получается, что культура – это канал общения с отшедшими, канал помощи живым от наших дорогих отшедших. Отвергающий культуру отвергает эту помощь, а при этом и ущербляет свою жизнь, ущербляет Богом данную данность. Я думаю, что творчество Достоевского не обладало такой мощью, когда Достоевского читал Толстой и ворчал на хаотичность его романов. Да и сам Толстой… Я думаю, что его творчество сейчас уже никого не может соблазнить, толстовство уже невозможно. А вот будит он людей до сих пор. И всем показывает, и своими угловатыми трактатами, и муками душевными, и самой своей суровой смертью, что один человек в духовном поле не воин, он не должен быть один в духовной жизни, эта ноша не создана для его плеч. И что с Церковью лучше не ругаться и не рвать с ней, не выбрасывать её из своей жизни, как ненужную ветошь. И во всём этом мощном, сложном, но в целом положительном влиянии, которое оказывает Толстой на людей, мы можем видеть, что с ним было и каким он стал в своём посмертии. И мы можем чувствовать, что он жив. И мы все с ним хорошо знакомы, он приятель наш, кому – друг, кому – противник, но мне кажется, что эта противность более поверхностна, чем сам Толстой. Таким образом, творец творит не только свою жизнь и судьбу (как это было, например, у Достоевского с «Белыми ночами»), но и своё посмертие. В этом очень мощный смысл творчества, который делает его в чём-то самодостаточным, существенным и значимым уже самого по себе, даже и без читателей. В этом, самом главном смысле, рукописи и вправду не горят. Как, впрочем, не сгорает ни один поступок, ни одно слово, ни одна мысль человека, но всё идёт в вечность и там ждёт человека. Таким образом, традиция – это целая невидимая армия, принимающая участие в той битве, которая разворачивается в сердцах и душах людей. И традиции бывают разными. Есть и материалистическая традиция. Есть Маркиз де Сад. Есть Бодлер. Есть «Декамерон» Джованни Бокаччо. Культура вообще двойственна, как двойственна духовность. Но тёмная культура скорее паразитирует на культуре как таковой. В стихотворении Бодлера о гниющей лошади гораздо больше этого смрада и мерзости, чем самой культуры. Сама же культура есть как бы десант живого, осмысленного и доброго порядка вещей в этот застывший и молчащий заколдованный мир, ждущий своего просветления. 1998 год
Действительность осмысленна. В ней есть все яркие сказочные краски, но – сокрытые в сумраке, как бы в лунном свете. Ведь Солнце – это только отражение Божьей Славы, как Луна – отражение Солнца. Мы не видим всех красок, но они есть. В каждой сказке есть какой-нибудь тёмный уголок. В «Щелкунчике» – это большая зала с ёлкой и мышами. В «Аленьком цветочке» – страна, где живёт чудище лесное и, отчасти, дом, в котором живут три сестры. В сказке об Иванушке-дурачке – это болото, где живёт лягушка. В «Золушке» – дом, в котором день и ночь трудится Золушка. В таком тёмном уголке живём и мы. Все мы встречаем и чудищ лесных, и щелкунчиков, и заколдованных лягушек, и золушек, и снежных королев, и спящих красавиц. Всё это образы души человеческой. Но так же реально есть и сказочный свет, и сказочная трансформа. Движение к этому свету – духовная жизнь, духовный рост, это есть битва с драконом. А кто как не добрые волшебники наши святые, даже по внешности? Говорят, что каждый христианин – воин. Какой воин, если не сказочный? Более того, сказка опирается пусть на светлые, но земные образы. А реальность – это не только земля. В ней есть нечто такое (и много такого), что никто из нас не видел, не слышал, и что никогда и на сердце не всходило человеческое. Сказка – это намёк на реальность. Реальность более сказочна, чем сама сказка. Потому-то и говорится, что «сказка – ложь, да в ней намёк, добру молодцу урок». И не быть тебе добрым молодцем, если ты не веришь сказке и пренебрегаешь ею: ты сам себя обкрадываешь, отнимая у себя реальность и оставаясь в таком же сказочном, но в мрачном и страшном углу. 1998 год
Утопия излишня, потому что есть Церковь. Здесь опять сказка не дотягивается до реальности. В утопии реальность подменяется социальной сказкой, а сказка – это лишь преддверие самой реальности. Сказка помогает разглядеть реальность. Социальная сказка – намёк на полноту уже существующей Церкви. 1998 год
От сотворения мира – всё загадка, потому что ни о чём тварном, в том числе о самих себе, мы не знаем, что это.
Загадка, как и символ, указывает на нечто. Но символ – понятно, на что указывает (на конкретную невидимую реальность, понятную душе: на веру, на дружбу, на свободу, на близость Божью или на духовный мрак), а загадка – нет, не понятно, нужно разгадывать. Что такое лёд? Загадка. А что лёд символизирует? Он символизирует мертвенный холод, но и красоту, и прозрачность человеческой души. Нужно заметить, что символ каким-то образом связан с Богом. Понятным может быть только то, что соотнесено с Богом. Например, душевный холод – это отсутствие любви, а Бог есть любовь. Красота – отражение Бога. Прозрачность души – её способность не задерживая передавать ближним Божественный Свет. Всё, что связано с душой, понятно, потому что душа близка к Богу. 1998 год
Пока разгадки будут оставаться в тварной области, это всё равно будут загадки. То, что лёд – застывшая вода, объясняет нам немногое. Вода – ведь это тоже загадка. Попытка объяснить её путём аналитическим, разлагая её, сходя на микроскопический уровень, до Н2О, во-первых, ставит новые вопросы-загадки (о молекулах, о химических элементах, о масштабах), а во-вторых, расщепляя так воду, мы вообще её теряем и начинаем говорить о чём-то другом. Попытка объяснить что-либо вот так аналитически («откуда что взялось», «из чего что состоит») вообще ошибочна. От такого подхода ускользает живая и реальная целостность рассматриваемой вещи. Совокупность бесчисленного множества составляющих, объединившихся в единое целое, есть уже нечто качественно новое, не исчерпываемое простой суммой исходных составляющих. Что такое вода? Мягкая жидкость, освежающая, текучая, ласковая, вхожая в тайники человеческой души. Загадка остаётся. При упоминании о душе начинает ощущаться тайна. Но нам открыто, что вода породила жизнь, она освящается в храме, становясь святой водой, а когда священник кропит ею людей, то говорит: «Благодать Святаго Духа», и всякий мрак выходит из души. Вода – это жизнь. Вода связана с благодатью Святого Духа. Выход к Богу – конец загадки. 1998 год
Бытие буквально испещрено возможностями, которые есть поле нашей свободы. Бесчисленными возможностями насыщен каждый день, каждое мгновение. И величие Бога в том, что Он готов осуществить любую из этих возможностей и продолжить её таким же сплошным спектром возможностей. Это один из моментов грандиозности нашего бытия. Похоже на мощную компьютерную программу, в которой предусмотрены все возможные варианты поведения пользователя. Но там они предусмотрены, а здесь всё творится вновь без конца. Буквально – наклонил голову, взглянул на мир иначе, и он уже другой. Таков сплошной спектр возможностей, предложенных нам. Нужно понимать при этом величие Бога. Эти возможности пронизывают всё бытие – от галактик, которых мириады, до элементарных частиц, каждая из которых, возможно, сама вселенная. А ведь есть и невидимое творение, и малые островки видимого омываются гигантским океаном невидимого. И это только творение. Творец в него не вмещается. И этот Творец, наш Творец, имеет с нами личностные отношения, и эти отношения важны для Него. Он бережёт нашу свободу, Он хочет нашей любви («Милости хочу, а не жертвы», «Сыне, даждь Ми сердце твое»). Он желает сделать нас Своими друзьями, как знаем мы из Евангелия от Иоанна, и Он Сам вочеловечился и принял самую настоящую смерть, чтобы вывести нас из той смерти и погибели, в которой мы живём. Святые отцы говорят, что если бы на земле жил только один человек, Христос всё равно бы пришёл и так же пострадал бы и умер за него. Это личностные отношения. И в рамках именно этих отношений проходит наше бытие, и это бытие есть испытание нас этими бесчисленными возможностями. 1998 год
Человек крепкой и твёрдой доброй воли, попадая в тяжёлую и мрачную атмосферу, испытывает давление, стеснение, он может быть даже парализован на время, ибо он всё-таки тоже человек, но он останется верным своему духу и не отпадёт от самого себя. Грешники, в общем-то, тоже люди добрые, но в добре некрепкие, слабые в том, в чём нельзя быть слабым, склонные к забвению самих себя. И забвение это происходит у них в той же самой сгущённой атмосфере небытия, которой они, будучи людьми неверными, прельщаются, по малодушию своему пускают её внутрь себя и становятся её проводниками и орудиями. Такого может и не произойти, грешник, может быть, и устоит, но смущение будет, будут тяжёлые мысли без Бога, мысли будут входить в сердце, сердце будет переполняться неприятными чувствами, от избытка сердца будет позыв сказать тяжёлое и горькое слово, а слово такое – уже победа греха. А может быть и действие, маленькое (но энергетически насыщенное) или уже нет. На какой стадии человек опомнится и осечёт себя? Сможет ли восстановить душевный мир? Но в любом случае ясно, что для него это искушение на грех. А праведник – это добрый воин, опытный, сильный. Добрая сила в нём не угаснет и не помрачится. Для него эта атмосфера – только давление, мрачные мысли – докучливый дождь, который он замечает и раскрывает «зонтик» – молитву, которая есть источник противоположной атмосферы. Праведник останется неколебим. Это будет испытание его нравственной силы. И если это праведник, то всё будет просветлено. И вот для праведника земное бытие – испытание возможностями. Для него, собственно, никаких возможностей нет, выбор уже давным-давно сделан, нужно лишь найти один единственный возможный для него путь, на который указывает воля Божия. Грешник же колеблется на путях своих и всё косится в сторону удовольствий, в сторону приятной и лёгкой жизни, ведущей в никуда. 1998 год
Всё то, что оформлено, что вышло из человека, будь то поступок, слово, мысль, принятая в сердце, всё это отдаётся в вечности, уходит в неё, там сохраняется, созидая наше посмертье. И мы это на каждом шагу чувствуем. Об этом же говорит нам память. В этом, по-моему, состоит соотнесение в нашей жизни истории и эсхатологии, этого времени и какого-то другого времени, которое вытекает из времени этого и которое мы называем вечностью, ибо оно другое. 1998 год
Человеку присуще ощущение внутренней свободы, а это ощущение также связано с ощущением пустоты, присущей этой жизни. Это пустота кажущаяся, она охраняет нашу свободу. И мы заполняем её тем, чем нам угодно. 1998 год
Одна из множества возможностей в этой жизни – Христос, Сам Бог, никому не навязывающий Себя. Это и есть та единственная возможность, которая только и существует для праведного и за которой стоит спасение. Все остальные возможности только ближе или дальше по отношению к ней одной. 1998 год
Личность творит саму себя, а значит, и свою судьбу. Свободу человека не стесняет ничто. 1998 год
Свободу человека сковывают страсти, когда все его реакции становятся предсказуемы, когда он уподобляется автомату, когда он больше уже не хозяин самому себе. Страсти, обладающие человеком, таковы: гордость, пьянство, уныние, раздражительность и много чего ещё. Эти страсти создают то, что называют злым роком. Победи свою гордыню, выбей это основание из-под всех своих страстей, и ты изменишь свою душу и свою судьбу. Победа же гордыни есть жизнь по послушанию. Послушание Церкви и своему духовному отцу есть конкретно-жизненная, живительная связь с Богом, отгоняющая все страхи и тревоги, дающая твёрдую надежду и ясное упование на спасение в райской вечности. 10 июня 2002 года
Что такое замкнутая долина, твоя замкнутая долина? Это полная гармония. Этот мир для нас дисгармоничен: люди, учреждения, события, занятия сталкиваются друг с другом, друг друга не замечая, противореча, мешая, не согласуясь друг с другом. И всё это тебе чужое. А без гармонии жить нельзя, и душа требует, чтобы гармония эта рано или поздно охватила весь мир. И человек начинает с малого. Сначала к нему приходят извне родные огонёчки, волшебные, живые, твои. Они влекут за собой другие огонёчки. Ты веришь в их истинность и пытаешься осветить их светом весь мир, до самого последнего уголочка. Если ты прилепился к правде, то так или иначе тебе это удаётся. Ты распрямляешься. И начинаешь действовать. Действовать и терпеть. Ибо теперь знание природы и смысла чужого даёт тебе силу его терпеть, просветляя своим. И тогда ты начинаешь верить, что истинная жизнь и истинный мир и есть замкнутая долина, что такова Вселенная. И тогда душа возвращается домой. А дом пребывает, на то он и дом, что в нём не может быть никаких врагов, он не может быть завоёван и его не от кого отвоёвывать. Кто ищет счастье с дубиной в руках, никогда не найдёт его. Дом ищется тихо, душой. И отчаяние настоящее тихо, а для многих оно – истинная точка поворота к дому, который потом тихо и постепенно обретается. И раскрывается... 1998 год
Вера – это лёгкие. Пока ими не дышишь, не живёшь. А если захочешь жить, начнёшь дышать. И лишь тогда ты вступишь в жизнь. Но эту жизнь ты не встретишь криком страдания. А если ты можешь думать, дышать тебе или нет, значит, до рождения ещё далеко. Даже если захочешь попробовать подышать, ничего не получится: дышать ещё нечем, воздуха нет. А рождаться будешь в муках. И если не начнёшь дышать, то погибнешь в той бездне, которая откроется перед тобой. Дыхание же даёт Господь. Всегда даёт (если ты действительно хочешь дышать), но всякий раз это дар, это чудо. 1998 год
«Как же так? – может спросить кто-нибудь. – Разве может человек по собственной воле отойти от Бога? Ведь это подобно покушению на самоубийство, это страшная угроза для духовной жизни человека». А тут ведь дело простое и одновременно страшное. Мы привыкли, что объект нашего внимания требует от нас ограниченного времени и лишь некоторой ограниченной части нашего существа, мы привыкли как бы одаривать своим вниманием. С Богом не так. Здесь речь идёт о всём нашем существе без остатка, о всём нашем времени, о всех наших силах, занятиях, стремлениях и т.д. Бог сотворил нас и дал нам всё это как Свои дары, Свои таланты. И мы должны эти таланты приумножать в творческом труде, чтобы всё Богу вернуть, и самих себя тоже. В этом состоит наше бытие, не земное только, но и целокупное. И Бог в этом нам помогает, нас направляет, поддерживает, хранит, вразумляет. Без Бога мы сразу падаем под невыносимой тяжестью. Поэтому Бог должен быть как бы постоянным фоном всего, что бы мы ни делали, чем бы заняты ни были. Это есть постоянный контакт со своим сверхсознанием, непрестанное благословение низшего, эмпирического «я» на земное бытие, благословение от сверх-Я, это есть непрестанная молитва. Когда ты об этом забываешь, ты от Бога отходишь. Как бы непроизвольно ни было это забвение. Если ты забыл, значит, ты в чём-то проявил неверность Богу, что-то предпочёл памяти о Нём. В этом-то и есть то страшное, о чём я говорил. Здесь задействован весь человек. Здесь он не царь и центр, а подсудимый, он постоянно предстоит пред судом Божьим и судится весь и в каждый момент. Здесь имеет значение не убеждения твои, не то, как ты «вообще-то» думаешь, а само дело, этот миг и ты весь. Отсюда страх Божий и хождение перед Ним. Потому что если в какой-то миг суд Божий признал тебя отпавшим, то есть память о Боге угасла, помощь Божья автоматически, сама собою отходит. Ведь ты свободен. Никто не будет тебя насильно ставить перед Богом. Только ты сам можешь это с собою сделать. А отпавши от Бога, ты не останешься в одиночестве. Тихонечко подходят к тебе всякие духи с неприятным душком и постепенно начинают тебя закручивать: в суете, в пустых страхах, в мелких заботах, в житейской гордыньке, в сластях всяческих… И пока ты о Боге не вспомнишь, пока не вернёшься к Нему своим вниманием, ты будешь увлекаться всё ниже и ниже. Прийдёт тяжесть, уныние… А вот ещё часто чувства тяжёлые приходят как бы сами собой, с утра, как проснулся, из-за каких-то внешних впечатлений, а проще – провокаций, и ты опять теряешь память о Боге, как будто Он менее реален, чем эта тьма. И это тоже суд. Ведь это только испытания, которые вместе с Богом легко преодолеваются, и через них ты только ближе к Нему должен стать. Тебя ничто просто не должно тревожить. Ты должен стать как слон. Не надо обращать на этих шавок такое внимание, какого они недостойны. Тяжесть не упраздняет Бога. Надо терпеть, молча делать своё дело и за Бога держаться, даже если совсем Его не чувствуешь. Но Он-то тебя чувствует. И в твоём собственном усилии быть с Ним рядом Он будет держать тебя. Мы путники, мы странники. «Поток атмосферных осадков», ветра и вьюги не должны отвлекать нас от нашего пути. А каков он, этот путь, не нам решать. 1998 год
Ещё немного о замкнутой долине. Почему именно замкнутая долина? Люди издревле селились в долинах, посреди гор. В долинах обычно цветут сады, течёт река, горы заграждают от резких холодных ветров и всяких неприятных атмосферных движений. В долине человеку хорошо жить. Замкнутая долина –это уют, это гармония, это то место, где живётся хорошо. Вот две недели подряд мы смотрели замечательные передачи Валентина Непомнящего о Пушкине. Валентин Непомнящий – известный пушкинист. Удивительно хорошую атмосферу создают эти передачи, прохладную и тёплую, добрую, просветлённую, задушевную, атмосферу живительной тайны и высокого смысла. У Валентина Непомнящего прекрасные голубые глаза, мягкий и дружественный голос. В его манере вести себя совершенно отсутствует какая-либо претенциозность, отталкивающая от многих «знающих» людей, он говорит просто и сердечно, а говорит часто о вещах значительных, касающихся каждого, о вещах масштабных: о России, об истории, о нашем дне, о силе слова. О сложных и глубоких вещах он говорит просто и доходчиво для всех, для любого человека. Мне кажется, что это классический пример замкнутой долины, которая внутри. Он говорит, что занимается Пушкиным всю жизнь. Трудно сказать, что толкнуло его к Пушкину: только ли любовь к его личности и понимание его творчества. Может быть, в то время невозможно было реализовать свои силы, оставаясь верным себе, в каком-либо более общем направлении. А может быть, Пушкин и привёл его к пониманию России и её истории, к постижению тайн жизни и культуры и даже к Православию. <Впоследствии Валентин Непомнящий выступал по «Радонежу» и там говорил, что именно так оно и было, что Пушкин «повёл» его и привел, в конце концов, к Богу и к Церкви, к Православию. – 20.03.99> В любом случае, очевидна гармония в жизни этого человека. И из этой замкнутой долины он выходит на масштабы бытия, объясняя, в общем-то, всё самое важное и в жизни человека, и в жизни нашей страны и вообще человечества. И каждый с ним согласится, настолько всё просто и ясно получается. А почему? А потому что Пушкин действительно имеет выходы во всю Вселенную. Как и Достоевский, как и Соловьёв. А вот с Толстым уже сложнее, на нём останавливаться нельзя, он может только помочь на каком-то отрезке пути в замкнутую долину, потому что в нём самом замкнутой долины не было, он сам до конца искал её. А вот, скажем, Горький может только разбудить человека, показать ему ужас жизни вне замкнутой долины и помочь ощутить тоску по ней. Но если ты с Горьким останешься, то никогда не найдёшь ничего. А задержать рядом с ним тебя может только твоё самодовольство, гордыня, которая всегда консервирует несовершенство или даже убожество. А консервы имеют весьма ограниченный срок хранения (как правило, не больше года), после чего они имеют обыкновение тухнуть и уродливо деформироваться. Впрочем, деформация происходит не всегда, а вот тухнет всегда. И превращается в смертельную отраву. Потому что внутри заводятся ядовитые грибки.
Между прочим, Церковь на земле – это тоже замкнутая долина. О Церкви сказано, что это малая закваска, от которой должно взойти всё тесто. Церковь – это зачаток нового человека и вообще нового мира, новой твари. Церковь всеохватна. Для верующего замкнутая долина – Церковь. И это идеальный вариант, беспроигрышный, это та замкнутая долина, которую Сам Бог предлагает человеку. Но и Церковь раскрывается не сразу, а постепенно. Замкнутая долина лишь постепенно вырастает во Вселенную, но только через Церковь. И потому Пушкин и Достоевский, русская религиозная философия – всё это может стать замкнутой долиной, а Толстой, Горький и даже Чехов – нет. Толстой сказал о Чехове, что он может раскачать тех, кто неподвижен. Но ведь это он и о себе сказал, это очевидно. 1998 год
Отчаяние лучше, чем просто оскотинивание словесной твари. Отчаяние говорит о том, что человек не хочет больше вести скотский образ жизни и желает чего-то высшего. Отчаяние – это вызов Богу, но это также первая настоящая молитва. Тот, кто не знает отчаяния, тот либо всегда был свят, либо он совсем не верует в Бога, а если при этом он воображает себя верующим, то отчаяние ещё впереди. И дай Бог, чтобы не после смерти. 1998 год
Страшно всегда только то, что может быть, но никогда не то, что есть в действительности. Страшит возможное будущее, угроза каких-то страданий, угроза исчезновения бытия в хаосе ужаса. Когда наступает и проходит то, чего раньше страшился, ничего страшного не оказывается. Нет ничего страшнее самого страха. Он изводит человека, лишает его внутренней свободы и всяческого достоинства. Но бояться нечего. Страшит неизвестность. Но в неизвестности не кошмары, в неизвестности – Бог, Владыка всего. Когда боишься, не веруешь в Бога, но веруешь в могущество зла, тьмы и даже самого дьявола и бесов. Вот люди, не верующие в Бога, склонны больше верить во всякую чертовщину. Это характерно. И ад даже для обывателя легко представим. Именно адским ужасом веет от отношения к смерти этих людей, от их чувства к мёртвым, относительно которых они чувствуют, что мёртвые если и не живы, то ведут какое-то страшное и зловещее существование, и адским ужасом веет от смерти людей, далёких от веры и бескорыстного добра. Но ад в жизни человека появляется не просто так, ад приходит на место рая, когда человек живёт без Бога, Бога не ищет и не хочет Его искать. Духовная область, как и физическая, не терпит пустоты. Если ты далёк от Бога, то ты рядом с дьяволом. Микушевич говорит, что дьявол – это наш хороший знакомый, отношение к которому мы определяем в течение всей своей жизни, в чём и состоит один из главнейших её смыслов. Рай нелегко представить и ощутить. Но для верующего за неизвестностью стоит рай, даже за возможными испытаниями и напастями. Потому для веры не свойственно заботиться о завтрашнем дне, в то время как неверие выдувает для себя страхи буквально из ничего и живёт у этих страхов в полном подчинении. Всё дело в вере, как сказал дядя Эдик. Но вера – это жизнь, вся жизнь, со всеми её частностями и мгновениями, а если что-то из области веры выпадает, то образуется щель, через которую в жизнь начинает сочиться смерть, небытие. 1998 год
Это капитан Тушин у Толстого в «Войне и мире» говорит в ночь перед битвой, рассуждая о смерти: «Ведь страшит что? Страшит неизвестность». Смерть – это полная неизвестность. (Хотя для церковного человека это не совсем так.) И что тут только ни мерещится человеку, как его только ни пугают! Ведь самые страшные воздействия злой силы бессловесны, они практически вне слов. Пугают всем, чем только можно напугать, вплоть до полного небытия. Микушевич говорит, что небытие паразитирует на бытии. Здесь же точка зрения обратная: бытие как бы паразитирует на небытии и в час смерти небытие лишит его силы быть. Впрочем, тут уже не до слов. В словах уже есть элемент общения, а небытие ведёт человека через полное одиночество к иллюзии уничтожения. Ибо небытие – обман, причём обман, представляющий себя абсолютным. Смерть будет пережита как и любой другой страшный опыт. И останется позади. Страх – это только эмоция. И этой эмоции может и не быть в смертный час. Но если и будет страх, то его нужно терпеть, как и всякое другое досаждение докучливого врага. Малодушие не от Бога. А Бог не оставит в момент перехода. 1998 год
Катарсис – целительное чувство облегчения после того, как ужасное совершилось, перестав быть возможностью.
Такой катарсис восстанавливает достоинство человека, поруганное страхом. Катарсис показывает нам, что мы по природе выше и сильнее того, чего боялись. Всякое подобное испытание напоминает смерть, и каждый катарсис намекает нам на то, что будет после смерти. Так Бог готовит нас к переходу в иной мир. Увольнение с работы – яркий пример. Или неожиданный и катастрофический переезд, похожий вначале на лишение дома. Всё нас ведёт к Богу и всем нужно уметь пользоваться: держаться и терпеть, радоваться и благодарить. 1998 год
Нечистый дух в человеке – это начало самолюбия, гордости, эгоцентризма, которое только и делает возможным присутствие в человеке всех остальных, второстепенных страстей. Кроткий безгневен. Смиренный не тщеславен и не обидчив. Не думающий о себе не знает уныния; думающий о других, о том, что живо и прекрасно, что лучше и величественнее, чем он сам, такой человек знает, что такое любовь и что такое радость, и его совсем уже не прельщает та убийственная для всего высокого и светлого, что есть в человеке, та безрадостная сладость, то тупое и тягучее наслаждение, которое сокрыто в блуде. Это наслаждение – злая пародия на высокий экстаз, предвосхищающий райское блаженство. Нечистый дух в человеке нелюдим, одинок, горделив, самомнителен, сластолюбив, обладает холодным аналитическим умом, от которого ускользают все тайны бытия, как от хирурга ускользает живая душа, сокрытая в тех хлюпающих тканях, которые он режет своим скальпелем. Нечистый дух труслив, хотя очень хотел бы быть храбрым. И при приближении Бога он начинает истерически верещать, щетинится, но потом, если Свет всё ближе, сматывается, поджав хвост, давая возможность человеку в тишине и свете ощутить, каков он есть на самом деле и каким он был, когда его сотворил Бог и вдунул в него от Духа Своего. Итак, мы все знаем этого нечистого духа, сидящего в нас. Дай Бог нам всем освободиться от его внушений и избавиться от него, потому что он, как паразит, питается нашими жизненными соками. 1998 год
Ожесточение и отказ от культуры – это когда человек поддаётся диверсиям диавола. 1998 год
Не в ощущении ли небытия, того, что ничего нет, ничего не существует, не здесь ли корень всех наших тяжёлых и в глубине своей невыразимых, мучительно-бессловесных состояний? Если что-то есть, то мы спасены. Но кто-то, стоящий за нашими повседневными ощущениями, действительно пытается убедить нас, что ничего нет. 1998 год
О тех моментах, когда «мир для нас не существовал». Это вот такой морок, когда всё так темно, и на душе такая слизь и такая вязкая пелена, что всё блекнет и куда-то уходит, внутри ничего нет, а внешнее – как картонные картинки. Чаще всего это бывает утром. Таковы действенные проявления дьявола и его небытия в наше жизни. Микушевич говорит, что несуществующее функционально действенно. Это объясняет очень многое в нашей жизни. Дьявол – это сила, гасящая сознание, отнимающая присущую нам от сотворения мира радость, лишающая сознания свободы, мертвящая тяжестью, унынием и всяческими страстями. Дьявол – это скука, и страх, и боль, и отчаяние, и лёгкое бездумное веселье, опустошающее душу и лишающее её всего живого. Вообще, все те иерархии, таинственные и великие существа, о которых говорит нам религия, это не герои каких-то басней, не имеющих к нам никакого отношения, это участники нашей жизни, действующие в сердцевине её. Мы каждый день общаемся с ними, или можем общаться. Есть в нашей жизни место и для Божьей Матери, и для Архангела Михаила, Архангела Гавриила, для святых и, конечно, для Люцифера. Однажды я спросил у Микушевича, когда мы вступаем в общение с Иоанном Богословом. И он ответил, что каждый раз, когда читаем «Богородице Дево, радуйся». Кроме того, отмечу от себя, всякая наша мысль исполнена смысла, она не случайна. Я не знаю механизм, но ведь мысли слышны в потустороннем мире. Дурные мысли – слова бесов, говорят Святые Отцы. Добрые мысли – тоже чьи-то слова. И мысли о ком-то не могут не иметь отношения к тому, о ком думаешь. Также спросил я у Микушевича, когда мы общаемся с Люцифером. А он мне ответил, что всегда, ибо он присутствует во всём видимом, слышимом, ощутимом, во всём внешнем, и только Матерь Божья заграждает нас от него, и если бы не Она, мы были бы поглощены им. Вот что давит и мертвит во внешнем, вот почему внешнее –чужое. Но ведь и внутри нас много внешнего, чужого… А Матерь Божия – это то привычное, тёплое и родимое, что во внешнем всё-таки также есть. Мы многому не должны верить. Слушать и не слышать, смотреть и не видеть, чувствовать и не замечать. Универсальное правило – не верить плохому. Мы не можем с ним не считаться; в конце концов, князь мира сего – сатана. Кесарю кесарево. Но строить жизнь мы должны по законам сердца, по вере нашей, которой мы приобщаемся к реальности, пребывающей и грядущей, ослепительной и бесконечно радостной, неизбежно имеющей раскрыться и развеять небытие. 1998 год
То, что здесь написано, есть мистика, и Микушевич сильно склонялся к ней. В этом он продолжал линию Даниила Андреева в моей жизни, но уже в Церкви. Батюшка же научил меня, что мистика – это ещё внешнее, настоящее начинается тогда, когда начинаешь бороться с собой, входишь внутрь себя. Мистика создаёт иллюзию знания, но никакого знания в ней нет. Знание даёт только опыт. А потому обращай свой взгляд внутрь себя, смотри на свои страсти, на свои немощи, это и есть то, в чём ты живёшь. Попробуй встать у них на дороге, и ты увидишь, что поднимется внутри тебя. И какие уж тут воспарения. Но вот эта скучная (для кого-то), повседневная борьба и есть дорога к святости, к полноте жизни, к Господу, Который нам всё в своё время откроет и покажет, и даст в руки меч, и пошлёт в бой, и ничто не устоит перед нами. Борись, а потом узнаешь, с кем боролся. Стремись, а потом узнаешь, к кому стремился. Молись – потом узнаешь, Кто слышал и принимал каждое слово и каждый твой вздох, Кто всегда был с тобой и Кто для тебя есть всё. 16 июня 2002 года, 0.30
Величайшее чудо заключается в том, что мир не исчезает у нас на глазах. Величайшее чудо заключается в том, что миропорядок поддерживается.
Особенно остро это ощущается утром, после сна, который зачастую воспринимается нами как почти небытие: мы ничего не помним, а если и помним, то то, что потеряли во сне всё – и тело, и ум, и совесть, и данность… Голова тяжёлая, пустая и дурная, тело ватное, жизнь кажется лишь мучительным продолжением хаотического сна. И думаешь о том, какое же это чудо, что Бог поддерживает весь этот мир со всеми его законами, поддерживает неизменным, поддерживая при этом и твою жизнь в нём… И в этом заключена великая надежда для нас. Надежда на то, что наше ясное сознательное бытие будет просветлено, будучи приближаемо к своей таинственной благой цели – к Царству Божьему, и память вернётся, и всё разъяснится во всеобщей и всеохватной гармонии – и наша прошлая жизнь, которую поддерживал Бог, и все наши сны, и мы сами. Ведь не зря же всё держит Бог. 1998 год
Мы сходим с неба в плоть. Небо – внутри, плоть – вне. Плоть надо поддерживать. Поэтому мы работаем внешнему миру. Через работу душа подавляется внешним миром. Но потом душа освободится от плоти. И будут плоды. 29 марта 1999 года (окончание работы в Лыткарино)
Наш пространственный мир лишь обозначает собой реальность невидимых миров, которые для нас более важны, чем этот мир. 1998 год
Но очевидно, что без этого мира для нас не будет никаких иных, более реальных, Бог дал нам жить в этом мире, чтобы мы здесь учились жить в высших мирах. В этом смысл терпения, смирения, кротости и любви. Этот мир – реальная ступень на лестнице к высшим и лучшим мирам, Бог не оставил нас. Он дал нам эту жизнь, а в ней – Церковь, молитву и веру Святых. 30 марта 1999 года
Молитва учит говорить от сердца. От частых молитвословий даже голос меняется и становится более глубоким, сильным, грудным – если эти молитвословия человек научается говорить искренне. 1998 год
Сам Бог близок к каждому из нас. А мы ищем Его где-то далече. А если не Его, то то, в чём надеемся обрести радость, утешение… А утешитель один – Бог, и Бог рядом с нами. «Близ Господь призывающим Его». А кто его не зовёт, как писал архиепископ Иоанн (Шаховской) Сан-Францисский, тот Его гонит. Человек не хочет и не может мириться с тем, что есть. Правильно. Но какие выходы? Наркотики? Компьютерные игры? Гульба? Развлечения? Мистическая муть? Скажите спасибо, у нас есть родной дом, близкие, утешение в пище, в омовении водой, есть работа, которая не даёт нам загнить. Есть утешение вечерних часов, когда опрозрачнивается душа. И есть отдохновение сна, которое никто не отнимает у нас. А ещё у нас есть надежда, твёрдая и несомненная, что мы прийдём домой. Церковь только даёт нам силы идти этим путём и пройти его до конца. Она не упраздняет наш крест, но лишь освящает его, вразумляя не уклоняться от него, но нести просто, как Богом данный, не ища и послаблений. Церковь учит терпению. Это и есть выход. Совершенствуясь в терпении, ты становишься неуязвимым для тьмы этой жизни. А настоящее утешение возможно лишь в общении с Тем, Кто этот крест на нас Своей благой волей возложил. Путь святых. Прямой, правильный, простой, аскетичный и не скучный, но мужественный. Честн;е супружество. Всё ясно и просто. Есть крест. Прими его, благослови и неси. А снимет Сам Бог. К Нему и теки, всей своей жизнью, каждым днём к вечеру, каждую секунду в молитве сердечной. Надо быть довольным тем, что есть. А есть то, что Бог близко. С Ним-то и надо всё решать. Только Он молчит. Так пусть хоть молчит, лишь бы рядом был. А Его молчание будет нам путеводной звездой. Но ведь и вразумляет Он нас, изнутри. Ведь Он действует внутри нас. Он нас меняет в Своих таинствах, в опытах богослужения. И что-то будет. Что-то распахнётся. Жди. 1998 год
Поступки – вовне, в этом ненастоящем мире, они могут быть случайными, непродуманными, импульсивными, их легче бывает смыть покаянием, но принятый и развитый дурной помысел – это явление настоящего, внутреннего мира, который раскроется тогда, когда схлопнется временный и бренный мир внешний. Такой помысел изменяет душу, оставляя в ней свой след. И он принесёт ещё горькие плоды, если не будет смыт с души покаянием. И чаще всего только такой плод приводит человека к покаянию, и тогда этот грубый грех становится милостью Божией к человеку, показывающей ему его тайную внутреннюю болезнь. И без этого грубого греха могла прийти погибель, а мрак и ужас явного беззакония переворачивают душу человека, заставляют искать света и оправдания у Бога. Те движения, которые внутри, которые в нашей власти, очень ответственны для нас. Мы несём Богу своё сердце. Именно его мы должны донести Ему. («Сыне, даждь Ми сердце твое».) Что же мы отдадим Богу, если в сердце не будет любви, но всё оно будет кишеть червями злобных и беспросветных мыслей и постыдных желаний? 1998 год, 17 июня 2002 года
Судьба – это наша доля во внешней жизни, и во внутренней, поскольку она связана с внешней. Это события нашей жизни и те изменения, которые они внутри нас совершают. Там внешние силы перестанут влиять на нас и потеряют всякую власть над нами. И мы пожнём то, что взошло внутри нас. 1998 год
Более всего надо бояться самого себя. Что там у меня внутри? Какие непросвещённые бездны? На что они могут меня толкнуть, куда завлечь, во что втянуть? Что заставляло меня включать телевизор и смотреть заведомо нечистый фильм? Откуда этот холод при соприкосновениях с другими людьми? Что я выбираю конкретно в моей жизни, в этих днях? Что было бы со мной, если бы все мои желания исполнялись? Где правда во мне? И где, собственно, я? И кто я? 1998 год
Человек хочет сам себя обрадовать, но только в результате обманывает сам себя. Потому что Бог сотворил для человека бытие бесконечно радостное, человеку надо лишь постичь это. А чтобы это постичь, надо довериться Богу, Он всё Сам откроет и покажет в своё время, и не умничать, и тем более не следовать своим мудрованиям и не ставить их превыше всего. Все человеческие выводы ограниченны и временны, как временно и ограниченно нынешнее состояние человеческого ума, состояние нашего сознания. Поэтому, чтобы преодолевать свою ограниченность и постепенно входить в поток реальности, человек должен быть максимально открыт Богу, открыт бытию, во всём его переплетении внешнего и внутреннего, ибо бытием с человеком говорит Бог, говорит так, как человеку нужнее. В этом смысле гибельна всякая законченная система, всякое самомнение, всякое успокоение. Человек призван к непредставимой для нас сейчас высоте, величию, полноте жизни. 1998 год
Вечность – это соотношение и связь прошлого и будущего. Т.е. во времени разворачивается вечность. Прошлое и будущее связует настоящее, и настоящее – это точка касания вечности. 1998 год
Прошлое есть, и оно откроется нам в своей чистоте и сказочности. Ибо всё происходящее реально, но реальность сказочна. А то утверждение, что всё кончается, если бы оно было абсолютным, означало бы непрестанное уничтожение нашей жизни, и связь времён ничто бы не покрывала. Связь времён субъективно воспринимается призрачной, жизнь как мираж, мыльный пузырь, непрестанный кошмар. Но мир сотворён во всей своей временн;й целокупности. Всё гораздо реальнее, чем нам кажется. Прошлое ещё вернётся, и мы увидим, что это часть благой вечности. 1998 год
на фото Владимир Борисович Микушевич около своего дома в Малаховке, 1990-е-2000-е
Приобрести книгу можно здесь https:// ridero.ru/ books/ zapiski_novoobrashennogo/