ДЕНЬ этот в маленьком, увитом плющом домике из замшелого красного кирпича, начинался как обычно. Маргарита Николаевна стремительной легкокрылой птичкой порхала по комнатке, доводя до идеального блеска и без того замечательный порядок, тихохонько, чтоб не потревожить Мастера, работавшего в огромном старом кресле над громоздким хрупколистым фолиантом, напевая себе под нос нечто, напоминающее апрельскую капель и июльское утро одновременно.
Вот она приостановилась посреди комнаты, скептически подбоченилась — надо ли? — и, по-матадорски взмахнув полотенцем, легонько толкнула пальчиком тяжелые створки, свинцовые переплеты стрельчатого окна. Полотенце пробежалось по мелким слюдяным окошечкам, в которых тотчас же с неправдоподобной яркостью заплясало белоснежное кипение вишневого сада. Маргарита радостно засмеялась, любуясь отражением расцветающей девятнадцатилетней красавицы, но, тотчас же прикрыла губы ладошкой, оглянулась, и кинулась к следующему окну, металлический переплет которого был настолько раскален воспаленным приморским солнцем, что, казалось — открой это окно — и по комнате прокатится иссушающее дыхание черного самума, но она-то знала, что волны ласковой средиземноморской «талассы» играют свои дельфиньи игры почти возле самого фундамента из тяжелых круглых валунов, поэтому смело развела створки обеими руками и замерла, закрыв глаза, вливая теплое прикосновение солнца всей кожей, глубоко вдыхая крутые горько-соленые запахи полосы прибоя. Возле третьего окна Маргарита капризно выпятила нижнюю губу, прикусила ее, зябко повела плечами — но все же высунулась почти до пояса в зыбкий серый туман и, быстро смахнув прилипший к слюдяному стеклышку корявый черно-бурый лист, нырнула обратно в комнату. За четвертым, заиндевелым окошком, в этот час была ночь — а кто ж ночью протирает окна? — поэтому Маргарита только вытаяла посреди белых джунглей на стекле глазок, чтоб взглянуть на скучно стынущую среди волнистых туч луну. Она прильнула к глазку, и — ! -- тут уж от громкого возгласа изумления удержаться ей не удалось: луна кипела!
Мастер встревожено поднял голову в своем кресле, но спрашивать ему ничего не пришлось — в дверь постучали, потом послышался смех сдавленный и шум какой-то возни, веселый такой шум — наконец дверь открылась, и на пороге возник во всем блеске потертого кургузого клетчатого костюмчика — господин переводчик с иностранных языков Коровьев-Фагот! Он сделал шаг в комнату и туг же упал, споткнувшись об выкатившийся у него из-под ног черный шерстяной клубок. Клубок развернулся посреди комнаты в обыкновенного черного кота. Кот чихнул и церемонно вытер лапою усы.
Маргарита:
— Будьте здоровы, Бегемот!
(кинулась с радостным смехом к гостям)
Клетчатый:
— Ну, вот, так и завсегда. . . (обиженно забурчал клетчатый, шаря по полу в поисках упавшего на ковер пенсне) — Просил же я Мессира посылать к дамам одного толстого Бегемотища...
Маргарита:
— Ой, что вы, дорогой Фагот! Я так рада вас видеть, (запротестовала Маргарита Николаевна, стала коленками на ковер и протянула Коровьеву пенсне)
Клетчатый:
— Вы, королева, передо мной, на коленах?.. (изумленно-испуганно запричитал)
Бегемот (но уже не кот, а стройный кавказец в полуопереточном обмундировании "грузинского князя"):
— Па-азволь-тэ прэдложит тэбэ руку! (церемониальным шагом подошел к ней)
Маргарита:
— Ах! (томно опустила ресницы и, прикоснувшись к расшитой серебром перчатке, легко вскочила на ноги) — Какими ветрами к нам, князь, простите?..
Бегемот:
— Бек де Мот! (звякнул шпорами восточный красавец, упал на одно колено и припал усищами к ручке дамы.)
Клетчатый:
— Вот-вот... Чики-чирики, а дело, завсегда, мне одному... (продолжал бубнить Коровьев, охлопывая карманы тощего пиджачка.) — Бумажка-от, записка-то — где-кось она? Опять за подкладку завалилась, што ли?
Мастер (подходит):
— Добрый день, господин Коровьев, день добрый! (радушно произнес Мастер и, успокаивающе добавил) — Если не особо существенно Вы своими словами...
Коровьев:
— Нет! Весьма существенно! — (вскричал Фагот, наконец вытащил из кармана мятый засаленный листок календаря с красной датой и, торжествуя, поднял его над головой) — Вот! С ДЕВЯТНАЦАТИЛЕТИЕМ Вас, значится, Маргарита Николаевна, и всех благ! Фу... Индо, взопрел...
Бегемот:
- Ах «сэтгот комильфо» Фахотс, прэ нон, трэз нонсэнс! С бухты-барахты — а где же суприс? — (с французско-замоскворецким изяществом разочарованно протянул Бек де Мот.)
Маргарита:
— Стол накроем в саду! —(захлопала в ладоши и выпорхнула за дверь.) — Мастер, Мастер! Нет — вы только взгляните — что за чудо! — летел из сада ее восторженный голосок.
Коровтев;
- САМ прибудут...— (значительно сообщил якобы на ухо Мастеру, а на самом деле громогласно в зрительный зал).
(И грянул пир! Невидимый оркестр вспенил лепестки цветущих вишен, сумасшедшей прелести вино заискрилось в высоких хрустальных фужерах, почерневшие доски дубового стола заскрипели под тяжестью лебедей и павлинов, устриц и кокосов, винограда и ананасов — да стоит ли перечислять все, что можно увидеть на столе у силы, тем более — нечистой? Один только перечень сыров, да не наименований сортов, а стран-производителей. Этого продукта, занял бы больше времени, чем потребовалось гостям и хозяину, дабы подойти к столу, за которым уже восседал Воланд. Азазелло широко осклабился за его спиной, Гелла хлопотала, поудобнее устраивая на деревянной скамеечке больную ногу Повелителя Тьмы, и т.п.)
Коровьев:
— Любезнейшая госпожа Маргарита Николаевна! — (сусальным петушком пропел Коровьев. Все встали, взяли бокалы. Маргарита, возбужденно дыша, как бы случайно, мимоходом, прижалась к плечу Мастера.) — Э-ус... от имени и по поручению кхс.. .— (Коровьев поперхнулся и отпил глоток вина. Волаид шевельнул бровью удивленно. Раздался звон бьющегося хрусталя и гомерический хохот Бегемота, показывающего пальцем на прислоненный к стулу фагот, возникший на том месте, где только что стоял г-н Коровьев.)
Гелла:
— Позвольте лучше Бегемоту, Мессир? —(изогнулась над столом лебединой шеей Гелла. Воланд кивнул, с некоторым еще раздражением и Гелла слегка укоротив шею, свысока оглядела стол и плавно наклонила голову): — Просим вас, Беге мот...
Бегемот:
— Самая прекрасная обезьяна, — сказал Гераклит, — безобразна по сравнению с родом людей. Самая прекрасная женщина — это говорю я, Бегемот! — не подлежит и сравнению с Вами, виновницей нашего сегодняшнего торжества! Виват абсолютной Красоте Вечной Юности! Виват!! Виват!!! (Гости заулыбались, Маргарита Николаевна порозовела от смущения, Мастер поклонился и поднес к губам вино, но из-под стола раздалось, словно кто-то скреб ногтем по фаготу):
Голос из оркестровой ямы;
— Виват Непреходящему Абсолюту... Виват вовремя умершему, дабы открыть дорогу беспредельному росту своего внутреннего «эго» — будь то красота души, или тела!
(Воланд хмыкнул. За столом появился Коровьев. Все вышили.)
Маргарита:
— Благодарю, я так рада...— (запнулась и беспомощно повернулась к Мастеру, повела рукой неопределенно — и он пришел на помощь):
Мастер:
— Господа наши, дорогие гости, благодарим вас за этот неожиданный праздник, который, будь он даже традиционным, вряд ли доставил бы нам с Маргаритой меньшее, большее ли — наслаждение...— (Мастер понимал, что говорит что-то не то, что звучит его спич вроде как «дорогие хозяева, а не надоели ли вам гости?» — но... И тут Бегемот, сглаживая возникшую шероховатость, заорал):
Бегемот:
- «Мессир! Какова идея — традиционное девятнадцатилетние Маргариты Николаевны!?» —(однако никто даже не улыбнулся. Тем не менее, Мастер благодарно взглянул на Бегемота и, слегка склонив голову в направлении Воланда, смял речь следующим образом:
Мастер:
— Как вам будет угодно, Господа, всегда рады. А по дополнению господина Коровьева — оно справедливо, спасибо... Виват!
(Воланд благосклонно кивнул, и все выпили и разбили бокалы оземь, и зашумели, заплескали вновь шампанским, заугощались закусками. Коровьев и Азазелло набросившись на главное украшение стола - торт с павлином - наперебой предлагая имениннице лучшие кусочки, но хитрый кот и тут успел):
Бегемот:
— Вы позволите, Мастер? —(галантно осведомился он и, словно грациозная птица взмахнула черным крылом его бурки и белым крылом воздушного шлейфа Маргаригы, под томительную венскую мелодию.
Гелла:
— Не свежо ли Вашей ноге здесь, Мессир? — (озабоченно спросила) — Может быть, соизволите послать к Абадонне, за квартой свежей крови?
Воланд:
— Нет. Мы пройдем о Мастером к камину, и там я подарю ему свой подарок. Если не ошибаюсь, дорогой Мастер, "Игру в бисер" придумали на Земле несколько позже Вашего отбытия сюда?
Мастер:
— Вы, разумеется, никогда не ошибаетесь, — (поднялся из-за стола вслед за Воландом. Они шли, а черно-белая птица пролетала перед ними, упоенно кружась. И Маргарита хохотала, а Бек Бегемот, топорща, в неимоверно ужасной гримасе, восточные усы, надрывно декламировал):
Бегемот:
- «...орет продюсер, пирог уписывая: вы просто дуся! Ваш лоб — как бисерный! А вам известно, чем пахнет бисер? Самоубийством, самоубийством...»
(в каминном зале)
Мастер предложил Воланду свое кресло у камина, а сам хотел присесть на скамеечку Маргариты, но под руками услужливого Азазелло скамеечка выросла в тяжелый резной палисандровый трон. В камине затрещали березовые чурки.
Воланд:
— Итак — «Игра в бисер«.