Старый казак шёл в ночное один,
В вольной степи сам себе господин.
Днём на жаре намахался крюком,
Снял сапоги и пошёл босиком.
С боку в подсумке ночной поводок,
Хлеба краюха, с водой котелок.
Душная ночь опустилась над Доном
И улеглась за далёким кордоном,
А под обрывом – камыш, осока
Лодка, баркасы стоят у мостка.
Батюшка Дон пахнет сетью рыбачьей
И прославляется песней казачьей.
Песня плывёт над станицей старинной,
Тянут казаки напев её длинный.
Скрытая сила, достойная доблесть,
Верная преданность, славная повесть!
***
Резвый табун дончаков и кобыл
С фырканьем брод небольшой переплыл.
И устремился в просторы донские
Будто в прохладные волны морские.
Яркие всполохи дальних зарниц
Небо бросает в глаза кобылиц.
Стрункою тонкой звенит тишина.
Летняя ночь и тепла, и темна.
В пояс трава и пасётся табун,
Старый казак расстилает зипун.
Есть на Придонье в бескрайних степях
Древние метки, скрываясь в веках:
Идолы – бабы из крепкого шлама,
Врытые в землю с времён Авраама.
Их не берёт ни мороз, ни жара,
Ветер степной и обух топора.
Много легенд и поверий о них
Время вплетает в узорный триптих.
Будет нескучно, - решает казак,
Около «бабы» готовит бивак.
Есть суходол и кизяки сухие.
(Где-то за Доном раскаты глухие).
Дым от костра разъедает глаза,
Но казаку не опасна гроза.
Гулкие вздохи всё дальше и тише,
Тёплая ночь как священная крыша.
Донник дурманит и пахнет чабрец,
Фыркнет кобыла, всхрапнёт жеребец.
Звуки привычные, степь широка,
Что-то у деда заныли бока.
Сено косил он копну за копной,
Старые косточки просят покой.
Спутал жеребчика он бечевой,
Вынул кисет расписной, «боевой».
В нём у него «завсегда» самосад,
В голову бьёт как ружейный заряд!
Руку свою обвязал поводком
И за подуздок – к коню узелком.
Пьяный квасок, крепче пенного пива,
С ним не поспорит и марка «Аррива»!
«Чокнулся» с «бабой» своим котелком
И затянулся табачным дымком.
«Козья нога» получилась что надо!
Ум помутился от самосада.
Блики огня от костра заискрились,
Щёлки-глаза тут у «бабы» открылись.
Вспыхнули искрами ярче звезды,
«Съехал» казак со своей «борозды».
Тело магнитом к земле потянуло,
Сон одолел и сознанье уснуло.
============ Глава вторая ============
Снится ему незнакомый предел,
Старый курень и земельный надел.
Сам молодой и кудрявится чуб,
Батя седой и единственный зуб.
Гости в избе и накрытый столешник,
Хлебы и квас, со свечами подсвечник,
Лавки вдоль стен, а в углу образа…
-Ну, поцелуйтесь теперь три раза, -
Это ему объявляют и ей.
Несколько лиц незнакомых людей.
Дева – невеста – лазоревый цвет!
Верно, любить, прошептала обет,
А во дворе слышен топот и храп,
(Вовремя прибыл от хана сатрап!).
С плёткой входит татаро-монгол,
Без приглашенья садится за стол.
Саблею бряцает, глазом косит
И на невесту нахально глядит,-
Первая ночь для мурзы по закону! (Мурза- наместник хана.)
Вы подчиняетесь царскому трону?
Золота нет за невесту у вас?
Значит, поедет со мною сейчас.
В юрте мурзы приготовлен матрац…
-Может, сначала попробуешь квас?
Знатный квасок на беседу подмога, -
Ищет отец для решенья предлога.
До смерти жалко невесту – красу, -
Лишнюю дань я тебе принесу!
Наша невестка сиротка кругом,
Батю её ты забил батогом.
Дань мы тебе заплатили сполна,
Сыну нужна молодая жена.
Не погуби и вкуси всё что есть!
Квасу отведай, позволь преподнесть!
Настю не тронь, не позорь её честь!
Богом молю! Может в петельку влезть!
-Золота нет? Не простит мне мурза –
Или невестку, или глаза.
Будет сыночек невесту любить,
Только на ощупь. Тому так и быть!
Падают в ноги и мать, и отец,
Не уступает им ханский гонец.
Требует сыну глаза вынимать,
Стали себя на ослеп предлагать.
Строго смотрели на них образа
И на иконе возникла слеза.
Тяжкое иго над Русью довлеет,
Божий посланник его одолеет.
Нету спасенья от злой саранчи,
Капают слёзы на пламя свечи.
Вышли во двор и отца ослепили,
Старую мать через год схоронили.
============ Часть третья =============
Настя рожала сынов каждый год,
Но не светлеет иконы киот.
Иго татарское тьмой нависает,
Всех непокорных на колья сажает.
Снова гонец от мурзы приезжает,
Требует золота и угрожает,
В рабство детей за три моря сбывает,
Факелом дом и подворье сжигает.
Гибнет под саблею Настя - жена,
Только икону спасает она.
В мужа стреляли стрелою зажжённой,
(После спасенья, он как прокажённый).
Будет с иконой ходить по селеньям
И передаст на сохран поколеньям.
Татем ночным он в шатёр проползёт
И у мурзы жизнь, не каясь, возьмёт.
Степи донские, высокие травы
Были свидетели страшной расправы.
За ногу татя к коню привязали,
Тело железом калёным сжигали.
Острые стрелы впиваются в грудь …
Надо ж так крепко под утро уснуть! –
Старой казачке совсем невдомёк
Спит или бредит её муженёк.
Еле сумела его растолкать
И от коня с поводком отвязать.
Весь измождённый и словно избит
На зипуне прогоревшем сидит,
Очи безумные, мелко дрожит
И, заикаясь, жене говорит, -
Где они… эти монголо-татары…
Если б не ты «загремел» под «фанфары».
Милая жёнушка, Настя моя,
Дома скажу, всё тебе, не тая.
Надо отсюда скорей уходить!
(Страх понемногу начал проходить).
=========== Глава четвёртая =========
Звон колокольный над Доном плывёт.
В вольной станице идёт крестный ход.
Люди стремятся к иконе припасть,
Чтоб отвела и беду и напасть.
Много веков сохранялась она,
Памяти предков осталась верна.
Волю и силу она сохраняет,
Верой на подвиги благословляет.
Слёзы на лике святом проступают,
В душах надеждой они прорастают.
Русь навсегда остаётся святой
И во главе её Дмитрий Донской!
***
Осенью степь по-над Доном грустит,
Каменный идол как прежде стоит.
Скулы монгольские, щёлки-глаза,
(Может тот самый тугарин- мурза?)
Только теперь он для ворона стул,
Сам себе бог, аксакал и аул.
Нет, и не будет, ему поклоненья,
Проклят народом на все поколенья.
Страхов А. И. декабрь 2008 г.
Фото Дон-батюшка.