Летом 1990 г. мне посчастливилось познать суровые особенности металлической рок-поэтики по-русски. Меня пригласили петь и скрипеть смычком по четырем струнам. Группа была – магаданским рок-трио «Полигон», где ухали, жахали и бабахали молотобойцами соло-гитарист, басист и ударник. Первые двое по очереди еще и пели, выплевывая в микрофон всю свою нерастраченную ярость и молодеческую удаль. Но так как у меня было какое-никакое музыкальное образование, опыт игры в симфонических и камерных оркестрах, плюс сольфеджио и небольшая академическая постановка голоса, ребята сочли, что приобретение вокалиста-скрипача пойдет коллективу только на пользу.
И вот первая песня, которую мне довелось спеть в этой группе называлась «Купала». Не в честь полуязыческого Ивана Купалы, а вполне в духе возрождавшегося в оное время христианства, то есть, про купола церкви. Только автор музыки и текста – соло-гитарист Вадик, наверное, неважно учился в школе русскому языку и на листочке бумаги из ученической тетради написал название своего опуса именно как «КупАла», а не «КупОла». Текста самой песни я уже не помню, кроме самого начала. Мелодия и аранжировка были чем-то средним между «Айрон Мейден», нашим «Черным кофе» и «Металликой». Первую строчку надо было проорать: «Ку-Па-Ла!», затем следовал мощный короткий рифф, и далее: «В центр…», далее небольшая пауза, да и не пауза, а перехват дыхания, «рая глядя-а-а-а-ат!». Ну и далее прыгали резкие, лающие аккорды гитары, совиное уханье басухи, пулеметные очереди барабанщика по медным тарелкам с глухими взрывами гранат внутри сдвоенной бочки и отрывистыми щелчками пистолетных выстрелов в затылок осужденному на смерть по сольнику.
Затем пропевался весь остальной текст, не менее глубокомысленный, чем начальные слова. Гитарист разливался мужественным и брутальным, как английский бульдог, соло на инструменте, казавшимся хрупкой зубочисткой в его накаченных в тренажерном зале ручищах. Бугры бицепсов вздувались подкожными удавами, словно внутри них поселился инопланетный червь или «Чужой», бычья шея и лицо с подбородком, как у Супермена из комиксов, багровели, глаза наливались кровью так, что готовы были выскочить из орбит или лопнуть от нечеловеческого напряжения. Ритм-секция из чумового басиста и напрочь оторванного барабанщика, переходящего к истерической фазе припадочной рубке дров на зимней заготовке в Гулаге, когда невинные жертвы Сталиноберии боялись не успеть выполнить план до наступления темноты, и все это укорялось и ускорялось, чтобы взорваться оргазмическим выплеском эндорфинов, эмоций и адреналиновой эвакуации в дальний космос подсознания, изливаясь ниагарой опилок из сумасшедшей лесопилки в уши и прочие головные отверстия напрочь оглушенных слушателей.
Такой была первая песня, которую группа доверила мне петь. Надо отметить, что на фоне сего монументального, как скульптуры Веры Мухиной, хэви-трио, где все участники были довольно рослыми и могучими парнями, я со своим средним ростом и без особой стероидной накачки мышц смотрелся несколько чужеродным элементом. Единственное, что нас роднило – это были длинные волосы. Но и только. Парни приходили в дикий экстаз истинных последователей карго-культа перед западными атрибутами литургического служения варварским богам грома и молнии хэви металла в виде черной кожи и множества блестящих стальных заклепок. Но в тогдашнем Советском Союзе достать настоящую проклепанную металлом косуху было весьма проблематично. Особенно в далеком от кооперативных столичных рынков Магадане. А китайцы еще не пришли тогда в наши края со своим ширпортребом. Кстати, свою собственную настоящую американскую байкерскую куртку я приобрел только десять лет спустя, когда уже мог себе позволить такую трату денег – пол тогдашней зарплаты. Поэтому мои новые компаньоны ограничивались лишь широкими напульсниками с шипами, откованными на магаданском ремонтно-механическом заводе, где они репетировали до встречи со мной и после переезда в репетиционку в ДК «Автотэк», да свирепыми физиономиями истинных нон-конформистов и изгоев. Да-да, тогда в Магадане все крутые группы играли нечто непонятное простому потребителю попсы, а чОткий хэви-металл властители подростковых умов подвергали тотальному осмеянию, не распространяя, впрочем, свой сарказм лично на меня. Что обижало моих согруппников, а я из солидарности, все равно держался их компании, чтобы они не чувствовали себя совсем уж пасынками судьбы, навроде индийских «неприкасаемых».
Я же тогда предпочитал менее броский наряд: серый хипповый свитер, линялые джинсы и рэмбовскую повязку на лбу, сдерживавшую длинные волосы от разлета во все стороны. Вот в таком странном симбиозе рычащих языческих героев юных пэтэушниц, словно выпрыгнувших из машины времени, доставившей в наши дни этих варварских викингов, и недавно переехавшего на Север из культурной столицы взрослого мужчины с беременной женой, да у тому же уже отслужившего в армии, и пришлось внедрять классику в скрежещущие зубовным скрежетом грешников в аду непричесанные звуки, исторгаемые этим задорным хэви-трио.
И это при том, что я сам любил тяжелую музыку, можно сказать, вырос на Генделе и Бахе вкупе с Шостаковичем и Прокофьевым в музшколе, а уже в училище стал слушать исключительно Лед Зеппелин, Дип Перпл, Уайтснейк, Рейнбоу и Юрай Хип с Айрон Мейден. Примерившись к микрофонной стойке, проведя смычком по скрипичным струнам, через неделю я принес на репетицию несколько собственных песен. Они, конечно же, были столь же наивными и непосредственными, как и вадикин опус про «КупАла», но зато на английском языке. Впрочем, не менее корявом и беспомощном, что и потуги нашего соло-гитариста эпически выразиться на родной речи. Хотя тогда мне собственные филологические потуги еще не казались столь убогими и смешными, как из сегодняшнего далека. И я упорно строил неуклюжие и неграмотные, но такие убойные, как мне тогда казалось, конструкции Лего из английских слов, с нарушением всех мыслимых и немыслимых грамматических норм языка Джона Леннона, пропуская артикли, компонуя строчки так, что никакой коренной англоговорящий человек меня ни в жизнь бы не понял, да еще пропевая все это с чудовищным акцентом. Но делал все это с воодушевлением, достойным лучшего применения. Главное ведь было петь на непонятном языке. И в этом смысле я оказался не менее рьяным последователем карго-культа, чем мои новые магаданские друзья. Так и началось наше полуторагодичное совместное творчество…