говорят, что любовь, как и всё на земле, проходит. я не знаю, кто это выдумал. я не верю. мой компас всё хитрит, всё сильнее и безнадёжней подводит и не хочет вести меня сквозь туман в заколдованный терем.
через тропы судьбы и шелка сновидений — бел`ым бел`о — я шагать бы хотел со Смертью за левым и Жизнью за правым плечом. чтобы дальние дали чужих небес домотканым измерить крылом и коснуться тонкой руки. чтобы были все горести нипочём.
а у терема твоего волк — изумрудные очи, сорок соколов в небе кружит, охраняет дорогу и поле. я готов у высокой ограды твоей проводить и жаркие дни, и холодные ночи, за один только взгляд я готов отдать и славу, и юность, и волю.
этот мир слишком жесток для тебя, моя радость, слишком порочен. ты бежишь от него. ты в душе сохранила и сад, и лес. у ограды твоей следит за мной волк — изумрудные очи, и я только вижу тебя на высокой башне у края моих небес.
где-то там, есть ещё и твои небеса, и их бесконечно много. я прошу у соколов крылья, чтобы подняться к тебе, в расколотый вечностью терем. только соколы так же спокойно следят за полями, рекой и дорогой, только мне не увидеть тебя за решёткой узорчатых дверей.
облетают по осени яркие пёстрые листья — неведомой птицы перья. ты — последняя лада, последнее слово, последняя дочь Арконы. ты вплетаешь в сны нашего мира всеми забытые ныне поверья, вышиваешь вереском золочёным пологие звёздные склоны.
я пою по ночам о тех землях, где прежде никто из нас не был. мудрый волк — изумрудные очи — свернулся калачиком у ограды. я молюсь всем богам бесконечного жаркого неба, я молюсь тем богам, что могут создать и сразу разрушить любые преграды.
я пою у ограды твоей. я пою и не верю в удачу, и курятся ядом отчаянья мысли мои раскалёнными струнами. я не знаю, по нраву ли песни мои. ты на башне. ты плачешь. под расколотым небом мы с волком твоим ждём нового полнолуния.
я сплету тебе звонкие песни из трав заповедного этого края. в каждом слове пусть крыльями бьют твои соколы — птицы вольные-смелые. я не знаю отныне дорогу домой, дорогу до счастья, до смерти, до жизни, даже до рая. что ж ты, радость моя и беда моя, с сердцем сделала?
крупным жемчугом ландыши на поляне — как светлые слёзы горькой отрады. ой ты, горе моё несказанное, моя радость томящая да не спетая, под спокойным небом — яркие синие всполохи, неужели чужим здесь уже и не рады? и крадётся на мягких лапах травянисто-туманное соколиное лето.
говорят, что и нет тебя, счастье моё, что это всё сказки древнее древних, что и терем пуст, и волк не умён, и соколы лето звать не умеют ягодно-хвойное. ну и пусть говорят. принесу я песни — любовь свою — в дар моей королевне, пусть посмотрит — да в воды речные-туманные бросит рукой спокойною.
поплывут по течению мимо времён и пространств слова болью напевною. я, быть может, оставлю и терем, и лес, и вернусь домой, научусь другую любить… только слушайте, небо да ветер — если нет в этом мире моей королевны, то ни мне, ни песням моим на Земле не звенеть, не пылать, не жить.