Есть биографии людей, в которых нашло своё отражение жизнь целого поколения.
Юность Сергея Ивановича Чекмарёва, типична для молодого советского человека конца двадцатых и начала тридцатых годов.
Это поколение, воспитанное на новых моральных принципах, отличалось высокой идейностью, гражданской активностью, готовностью к подвигу.
Появившиеся на свет слишком поздно, чтобы принять участие в революции, в гражданской войне, оно заняло достойное место в передовых рядах бойцов трудового фронта, в борьбе за социалистическое преобразование страны.
Сергей Чекмарёв родился 13 января 1910 года в Москве, в семье зубного техника Ивана Фёдоровича Чекмарёва.
Раннее детство Серёжи не было отмечено ни значительным событием, ни своеобразием его первоначальных интересов.
Как и многие его сверстники, он отдал дань увлечению верховой езде на лошади из папье-маше, любил слушать сказки, собирать картинки…
Но как только он научился читать, игрушки потеряли для него всякий интерес.
Вспоминая о детских годах сына, мать Анна Ивановна рассказывала:
«Не понимая причин многих явлений, Серёжа воспринимал их как божественное чудо. Таким чудом ему казались и книги. Как же он был удивлён и обрадован, когда однажды из разговора взрослых понял, что книги делают люди, а вовсе не Бог»
После этого открытия Серёжа уже не мог удовлетвориться только чтением.
Не давало покоя желание сочинить что-нибудь самому.
С первыми его «писательскими» опытами, знакомит нас рукописный журнал «Звезда» с пышным подзаголовком:
«Литературно – художественный еженедельник».
Двенадцатилетний Серёжа Чекмарёв – редактор и единственный автор этого «периодического издания».
Его объём и размер составляют два листа ученической тетради, сложенные вчетверо.
Восторг юного редактора по поводу выхода в свет своего собственного журнала, выливается в торжественную оду:
«Звезда! Приветствую тебя
И номер твой первоначальный!
Мне скучно было без тебя,
И я ходил все дни печальный.
Теперь, когда ты вышел в свет,
Печали той в помине нет…
И я на стульчике сижу
И нежно на тебя гляжу».
После девятилетки, Сергей сдавал экзамены в Московское высшее техническое училище. Все три задачи были решены правильно и остроумно.
Профессор сказал юному абитуриенту: «Решение простое ничего не скажешь. Но чтобы его найти, - профессор остановился и посмотрел в молодое, восторженное лицо, - чтобы его найти, - повторил он и неожиданно закончил, - надо быть поэтом».
Ликующая улыбка разлилась по лицу Сергея.
Профессор неожиданно спросил у Сергея:
- «Сколько Вам лет?»
- «Семнадцать».
- «Семнадцать?» - удивлённо переспросил профессор и оглядел его с ног до головы.
- «Впрочем, вам больше и не дашь. Но когда, же Вы успели приобрести такие знания? Где Вы учились?».
- «В школе - девятилетке. Я окончил вторую ступень».
- «В школе?» - недоверчиво протянул профессор. – «Положим, школа такие знания ещё не даёт.
- «Я очень люблю математику. И много занимался самостоятельно» - как бы оправдываясь, пояснил юноша.
- «Вот этому я могу поверить. Ну, желаю Вам успеха».
- «Благодарю Вас».
Взяв со стола экзаменационный листок, Сергей устремился к двери.
- «Так вот, молодой человек, - в голосе профессора появились новые интонации – ласковые, сердечные, - Вам надо идти в университет, на математический.
У вас превосходные знания, умение самостоятельно мыслить и, я бы сказал, творческое восприятие математики.
«Кого это я сейчас экзаменовал?» - подумал профессор.
«-Уж не новоявленный ли это Лобачевский?».
Опасения профессора на экзамене МВТУ по поводу того, что юноша поступит в вуз, готовящий инженеров, а не математиков-теоретиков, были напрасны.
Сергея не приняли ни в МТВУ, ни в университет.
Не приняли, несмотря на то, что он блестяще сдал экзамены в оба вуза.
«Какая несправедливость!» - воскликнет читатель, для которого 20-е годы давняя история и который не знаком со всеми закономерными трудностями тех лет.
При приёме на учёбу в вуз предпочтение отдавалось тем, кому до революции путь к высшему образованию был закрыт, рабочим от станка, с производственным стажем, членам профсоюза.
Сергей принадлежал к той социальной категории, которая преимуществами при поступлении в вуз не пользовались.
Он был членом семьи служащего и считался «иждивенцем».
За его плечами – только средняя школа, производственного стажа – никакого.
Три года подряд он отмечался в столе биржи труда, где он зарегистрировался как счетовод, но все надежды на получение работы оказываются тщетными.
В первую очередь получают работу кормильцы, обременённые семьёй, опытные специалисты, члены профсоюза.
Кстати, в то время были такие социальные категории, как «нэпманы», «кулак», «лишенец» - из семьи священнослужителей – которых лишали прав вступать в профсоюз и лишали избирательного права, согласно конституции.
Данная статья была отменена в 1936 году.
Конечно, чувствовать себя иждивенцем и формально и физически было тягостно для энергичного и способного юноши, всё существо которого рвалось к полезному труду.
Сергей Чекмарёв,3-и года подряд он сдаёт экзамены в различные вузы на «отлично», но все 3-и года ему в приёме отказывают, так, же как и на устройство на работу, через биржу труда.
В таких обстоятельствах можно было, и озлобиться и потерять веру в справедливость, «в лучшее будущее».
Но не таков Сергей Чекмарёв:
«Я верю, я охотно верю
В людскую светлую судьбу –
Нет места в человеке зверю,
Как нету мест в МВТУ» - пишет он в одном из своих стихотворений.
И это не только слова. В его душе нет места ни «зверю», ни пессимизму.
Он готов отказаться от мысли стать инженером, готов работать, кем угодно, только бы быть там, где создаётся новая жизнь, «где пульс стучит», и где ещё подчас «льётся кровь».
Именно эта искренняя готовность отдать себя целиком делу рабочего класса заставляет его пренебречь тем, что было его призванием и решиться стать зоотехником.
Узнав, что в Воронежском сельскохозяйственном институте создана дополнительная группа, он посылает туда документы.
Ещё одно важное обстоятельство оказало большое влияние на это решение. Советская деревня становилась на новый социалистический путь.
Она испытывала острейшую нужду в квалифицированных специалистах. Каждое лето семья Чекмарёвых жила в деревне Беззубово Тульской области.
Перед глазами Сергея возникают хозяйственное запустение, нищета, средневековые способы производства, «деревянные сохи», низкие урожаи – всё это вызывает протест в его душе.
Быть там, где ты больше нужен, где наиболее трудно, - это требование к самому себе становится девизом Сергея Чекмарёва.
И это не только слова, не поза и не вынужденная обстоятельствами необходимость. Этому девизу он остаётся верен до конца своей недолгой жизни, трагически погибнув в 23 года, потому что это его нравственная позиция. Он иначе поступать не может.
Что особенно подкупает в Чекмарёве-человеке?
Это единство убеждения и поступков. Сколько мы знаем случаев, когда прекрасные мысли остаются на бумаге, а благородные намерения не находят своего воплощения в столь же благородных поступках.
У Чекмарёва этого не бывало. Сергей прожил в Воронеже с осени 1929 года до лета 1930 года.
Животноводческий факультет, на котором он учился, перевели в Москву, в мясо - молочный институт.
И вот снова Москва – или, как он образно её называет «левое предсердие мира»
Годы учения в институте – в Воронежском, а затем в Московском мясо - молочном буквально перенасыщены общественными обязанностями.
Активное участие в научном кружке, частые командировки в колхоз («на силос», на сеноуборку, на подготовку к весне) отрывают от занятий, в результате чего создавалась академическая перегрузка.
С первых дней возвращения в Москву, Сергей с головой уходит в работу институтской многотиражки.
Его журналистская страсть находит для себя сферу действий, а институтская печать приобретает безотказного, вдумчивого и талантливого корреспондента.
Последний год учения в Москве отмечен очень важным событием, имевшим большое влияние и на его жизнь и на поэзию.
К Сергею пришла любовь, о которой он так долго мечтал.
До двадцати двух лет он жил в большой тревоге, опасаясь, что никогда, не сможет по-настоящему полюбить, но она пришла, эта настоящая любовь, принеся с собой и радость, и боль, и надежды, и отчаяние.
Чувство возникло внезапно. Оно росло с каждым днём, и когда появилась надежда на взаимность, выяснилось, что его любимая Тоня принадлежит другому человеку, которого она называет «доцент» и ждёт от него ребёнка.
Тоня учится с Сергеем на одном факультете. Любовь Сергея, как горька она не была, обогатила юношу и его стихи новыми чувствами, новым содержанием:
«Дом на песке».
«Я от взгляда её краснею,
Любуясь жилкою на виске,
Но наша сердечная дружба с нею –
Дом, построенный на песке.
Она целует меня, балуясь,
Я уеду, она – в Москве.
Что все мечты мои, все поцелуи?
Дом, построенный на песке.
Но как-то я удивился очень,
Прочитав в календарном листке:
«Как раз бывает особенно прочен
Дом, построенный на песке».
Снег колючий падает с веток…
Может, и правда, конец тоске?
И будет сиять таким чудным светом
Дом,
построенный
на песке?!».
15 марта 1932 года – знаменательная дата в жизни Сергея Чекмарёва. Это день окончания института, день выхода в большую жизнь. Ему был предоставлен выбор: работа в городе, в тресте или совхоз.
Он выбирает совхоз в Башкирии, где в те годы были самые трудные условия работы. Самое трудное – разлука с Тоней, Но чувство долга сильней всего:
«Я буду там, где должен быть,
Куда поставит класс,
Но мне нигде не позабыть
Сиянье серых глаз».
В этих идущих от сердца строках и мужество, и горе, и комсомольский пыл, и мальчишеское отчаянье. Сказать так много и так выразительно в одном четверостишии мог только настоящий поэт.
Условия в башкирском совхозе, где работал Сергей Чекмарёв, оказались очень сложными.
Жизнь предстаёт перед ним своими суровыми сторонами и как бы проверяет его выдержку, искренность его призывов к борьбе, способность противостоять трудностям черновой работы.
Работать здесь – это значит носиться верхом на лошади, организовывать работу в гуртах, управлять совхозом.
И вот в дождь, в ливень, в буран, в темноте, в тумане, в грязи, согревая дыханием замёршие пальцы, прикрывая глаза от режущего ветра, Сергей Чекмарёв скачет от фермы к ферме, от бригады к бригаде.
В ответ на предложение Тони «вырваться в Москву» он пишет:
«Куда я вырвусь, зачем я вырвусь? Что я буду делать в Москве… Искренняя и страстная увлечённость любимым делом, поддерживает в нём бодрый дух даже в самые тяжёлые для него моменты. А таких моментов немало.
Никак не удаётся наладить семейную жизнь.
Тоня то приезжает к нему в Башкирию, то уезжает, и каждый её отъезд приносит Сергею тоску, одиночество.
Верный своей давнишней страсти, Сергей издаёт в Башкирии рукописный журнал «Буран», сохранивший на своих пожелтевших от времени страницах лучшие стихотворения.
Скромный и взыскательный к себе, Сергей откладывал встречу с читателями на вторую половину своей жизни.
«Первую половину своей жизни буду писать для себя, вторую – для всех. Вначале буду жить, а потом писать о жизни».
Так программировал он своё настоящее и будущее.
Наконец-то 15 ноября 1932 года в село Богачёво, где работал зоотехником Сергей, приехала Тоня.
И только стала налаживаться тихая семейная жизнь, Сергей, получил призывную повестку от военкомата, на 29 ноября, для отправки в войсковую часть, в город Благовещенск.
Но в военкомате, в посёлке Акъяр, зачислив Сергея в артиллерию, через пять минут освободили совсем от службы в Красной Армии, по глазам, и выдали военный билет на руки.
Сергей внезапно получил возможность выбирать, мог уехать в Москву, мог остаться.
Сергей поехал в Уфу, в Башскотоводтрест, и там после долгих споров получил путёвку в Инякский совхоз, в 150 км. От Оренбурга, в очень живописных местах, где и горы и пропасти, и леса и реки.
Тоня осталась работать в селе Богачёвке, старшим зоотехником, на должности Сергея, расстояние между ними 110 вёрст.
Сергей писал Тоне:
«Дорогая Тоня! Приеду за тобой на лошадях. Тоня, я думаю, двое саней – и всё увезём и сами уедем.
Славку укутаем потеплее (сын Тони), в каждом селе останавливаться будем, в буран не поедем – потихоньку переселимся.
Я бы, не теряя ни дня, хоть завтра же отправился за тобой, но этому мешает целый ряд причин: квартиры здесь, в Ибряеве, нет, и разыскивать её очень трудно.
Я уже думаю, не поместить ли тебя где-нибудь на ферме?
Живу, пока плохо – ведь ни одной даже пары белья нет с собой, сплю не раздеваясь, бурки грозят развалиться, на две совершенно автономные части. (Бурки – обувь из простёганной ваты).
Но это всё ничего, Тоня, это неважно, а главное тоскую по тебе, Тоня, это важно. Пиши, Тоня, жду целую. Адрес: станция Саракташ, п/о Кугарчи, село Ибряево».
Сам того не подозревая, Сергей Иванович нарисовал картину своей гибели в стихотворении:
«Где я? Что со мной?».
«Ты думаешь: «Письма
В реке утонули,
А наше суровое
Время не терпит.
Его погубили
Кулацкие пули,
Его засосали
Уральские степи.
И снова молчанье
Под белою крышей…
Лишь кони проносятся
Ночью безвестной.
И что закричал он –
Никто не услышал,
И где похоронен он –
Неизвестно…».
Особенно пронзительно звучат его слова, сказанные им ещё на практике в Уральской области. В этом стихотворении Сергей Иванович предсказал свою трагическую судьбу, свою смерть. Такое предвидение даётся только большим поэтам.
11 мая 1933 года по дороге на дальнюю ферму совхоза, телега, на которой он переезжал реку Большая Сурень, оказалась перевёрнутой, а сам Сергей Иванович Чекмарёв был вытащен из реки мёртвым. Где похоронен, точно неизвестно.
Погиб ли он от вражеской руки или разбился о повозку – осталось тайной, раскрыть которую до сих пор не удалось. Прожил Сергей - 23 года.
При жизни Сергей Иванович не печатал своих произведений.
Стихи Сергея Чекмарёва, хранившиеся у его родных, были впервые опубликованы в 1956 году в журнале «Новый мир».
В 1957 году вышла книга «Стихи, письма, дневники», на которую, в частности, откликнулся рецензией в «Литературной газете» Евгений Евтушенко.
Составитель книги Светлана Ильичёва в 1968 году опубликовала отдельным изданием биографический очерк о Сергее Чекмарёве.
В 1963 году башкирский писатель и драматург А.А.Абдуллин написал пьесу: «Не забывай меня, солнце!», посвящённую жизни поэта Сергея Чекмарёва.
Пьеса была поставлена во многих театрах СССР (в Алма-Ате она шла около 10 лет на сцене Казахского ГАТД имени М.О.Ауэзова), дважды издавалась на башкирском языке в Уфе и дважды на русском в Москве.
Сергей Чекмарёв – получил – Премию Ленинского комсомола (1976 год – посмертно) – за произведения, воспитывающие подрастающее поколение в духе высокой гражданственности и любви к Родине.
Именем Сергея Чекмарёва 27 января 1961 года названа улица в Уфе.
Именем Сергея Чекмарёва названы улицы в городах Салавате, Баймак, Рудном (Казахстан).
В районном центре Исянгулово ему установлен памятник в парке, названном его именем. Открытие памятника прошло
3-ноября 1961 года.
В 1971 году режиссёром Владимиром Акимовым, снят художественный фильм «Нам некогда ждать», (другое название «Страницы»), посвященный Сергею Чекмарёву. Премьера фильма состоялась 23 июля 1973 года.
Из поэтического наследия Сергея Чекмарёва.
N.B.
С большой выразительной силой раскрыт внутренний мир Сергея Чекмарёва, в его лирической поэме:
«Размышления на станции Карталы».
«И вот я, почитатель Фета,
Вхожу на станцию Карталы
Раскрываю двери буфета,
Молча, оглядываю столы.
Ночь. Ползут потихоньку стрелки.
Часы говорят: «Скучай, ску-чай».
Тихо позванивают тарелки,
И лениво дымится чай.
Что же! Чай густой и горячий.
Лэкин карманда акса юк,
В переводе на русский это значит,
Что деньгам приходит каюк.
Куда ни взглянешь – одно и то же:
Сидят пассажиры с лицами сов.
Но что же делать? Делать что же?..
Как убить восемнадцать часов?
И вот я вытаскиваю бумагу,
Я карандаш в руках верчу,
Подобно египетскому магу,
Знаки таинственные чирчу.
Чем сидеть, уподобясь полену,
Или по залу в тоске бродить,
Может быть, огненную поэму
Мне удастся сейчас родить.
Вон гражданка сидит с корзиной –
Из-под шапки русая прядь, -
Я назову её, скажем, Зиной,
Я заставлю любить и страдать.
Да, страдать, на акацию глядя,
Довольно душистую к тому ж …
А вон тот свирепый усатый дядя
И будет её злополучный муж.
Вы поглядите, как он уселся!
Разве в лице его виден ум?
Он не поймёт её пылкого сердца,
Её благородной… Но что за шум?
Что случилось? Люди свирепо
Хватают корзины и бегут,
Потом зажигается много света,
Потом раздаётся какой-то гуд.
И вот, промчав сквозь овраги и горы,
Разгоняя ночей тоску,
Останавливается скорый –
Из Магнитогорска в Москву.
Чтоб описать, как народ садится,
Как напирает и мнёт бока,
Конечно, перо моё не годится,
Да и талант маловат пока.
Мне ведь не холодно и не больно –
Они уезжают, ну и пусть!
Отчего же в душе невольно
Начинает сгущаться грусть?
Поезд стоит усталый, рыжий,
Напоминающий лису.
Я подхожу к нему поближе,
Прямо к самому колесу.
Я говорю ему: - Как здоровье?
Здравствуй, товарищ паровоз!
Я заплатил бы своею кровью
Сколько следует за провоз.
Я говорю ему: - Послушай
И пойми, товарищ состав!
У меня болят от мороза уши,
Ноет от холода каждый сустав.
Послушай, друг, мне уже надоело
Ездить по степи вперёд – назад,
Чтобы мне вьюга щеки ела,
Ветер выхлёстывал глаза.
Жить зимою и летом в стаде,
За каждую тёлку отвечать.
В конце концов, всего не наладить,
Всех буранов не перекричать.
Мне глаза залепила вьюга,
Мне надоело жить в грязи,
И, как товарища, как друга,
Я прошу тебя: отвези!
Ты отвези меня в ту столицу,
О которой весь мир говорит,
Где электричеством жизнь струится,
Сотнями тысяч огней горит.
Я не вставал бы утром рано,
Я прочитал бы книжек… тьму,
А вечером шёл бы в зал с экраном,
В его волшебную полутьму.
Я в волейбол играл бы летом
И только бы песни пел как чиж…
Что ты скажешь, состав, на это?
Неужели ты промолчишь?
Что? Ты распахиваешь двери?
Но, товарищ, ведь я шучу!
Я уехать с тобой не намерен,
Я уехать с тобой не хочу.
Я знаю: нужен степи до зарезу,
Здесь идут пятилетки года.
И если в поезд сейчас влезу,
Что же со степью будет тогда?
Но нет, пожалуй, это неверно,
Я, пожалуй, немного лгу.
Она без меня проживёт, наверно, -
Это я без неё не могу.
У меня никогда не хватит духу –
Ни сердце, ни совесть мне не велят –
Покинуть степь, гурты, Гнедуху –
И голубые глаза телят.
Ну, так что же! Ведь мы не на юге.
Холод, злися! Буран, крути!
Всё равно сквозь завесу вьюги
Я разгляжу свои пути».
«Я вызываю».
«Меня
с нетерпением
ждёт страна,
Послать меня хочет
туда,
Где плачет
дисковая борона
И грузно
идут стада.
Там в поле
на солнце
искрится сталь…
Комбайны
ползут стоногие…
А у меня
ещё два «хвоста»
По анатомии
и гистологии.
А я
большевистские
темпы сдал,
К учебе
немного остыл –
Сегодня
на двадцать минут
опоздал,
Вчера
полчаса пропустил.
Так нет же!
Пламенем
жжёт меня стыд,
Гудки пятилетки
взывают.
Я ликвидирую
эти «хвосты»
Ликвидирую
и вызываю.
Я вызываю
своих друзей,
Таких же, как я,
«хвостатых»:
- Давайте
в старинный
сдадим музей
Обломовских темпов латы! –
Я слышу,
как бурей
шумит институт
И гул раздаётся
ответный:
- Товарищи!
Две пятилетки идут,
Октябрьские
дуют ветры.
Заводы грохочут
в отблесках сизых,
Нервы натянуты,
как струна.
Товарищ студент!
Принимай же вызов,
Тебя
с нетерпением
ждёт страна!»