- Не спать на посту…Здорово, дядь Федь.
- Аааа… Пашка. И тебе не хворать… Болтали, что с каторги вернулся, а я гляну – не видать; гляну – не видать… ну, вот… Просвети, давай.
- Не с каторги, дядь Федь, а с тюрьмы. Семь лет на тюрьме куковал.
- На чердаке что ль?
- На тюрьме – так при базаре положено.
- Аааа…
- Закурить есть?
- Закручивай. Самосад…смотри…
- Дядь Федь, чего я курил и ел, лучше тебе не знать.
- Неужто и собак ел?
- Было и такое, когда лес валили. Собака – деликатес, если правильно приготовить.
- Вон, оно как.
- Это ещё что…Был я в местах, где людей едят.
- Чур тебя… А чего ж тебя не съели?
- А пи… не всех едят.
- Ох, ты, батюшка!.. Досталась тебе, Пашка, доля сурьёзная: горькая…прегорькая. Ты ж не один раз «там» побывал.
- Три ходки.
- Постарел: клок седых волос на голове, а зубов – тех осталось: один – сверху да один – снизу. И лицо у тебя, Пашка, как печёное яблоко… Как я радовался, когда ты на свет появился! Мать-то твоя после войны никак не могла себе пару обрести. Сколь мужиков побило. Много баб без мужиков осталось. Но несмотря на это, каждый год у какой-то да и рождался ребёночек- зуглёночек. А кто отец ? неизвестно. Вот и ты, Пашка, тоже из тех, из зуглов. Уж извини.
- Да, ладно, дядь Федь. Что я – не знаю что ли? Время такое было.
- Было… Ты-то, вроде, умненький да хорошенький был. Видать, кровь в тебя бунтарская вошла. Дааа… Всякие получались детки-то. Сосед твой Ивашка красная рубашка – дурак дураком. Только и умеет слюни пускать да сопли рукавом вытирать. Попросил его в огороде помочь, так он мне все помидоры повырывал и огурцы потоптал. Дурень.. одним словом… А ты был… Архимед, едрёна вошь! И куда теперь будет тебя Родина девать? Тебе сколько? Пятьдесят?
- Сорок девять.
- Вот… Для работы ты не гож. На тебя дунь – ты и упал. Косой два раза махнёшь – и готов: полдня не отдышишься.
- В мастерскую пойду… Как думаешь, возьмут?
- Если что умеешь, возьмут. Закон такой есть – все имеют право на труд. Иначе в тунеядцы попадёшь. Хотя… сейчас тунеядство отменили. Да и мастерской нет. Засиделся ты, Пашка. Нынче капитализм на дворе. Можно ничего не делать – лежи пузом вверх. Правда, пузо может есть захотеть.
Мать-то у тебя в больших годах – на ладан дышит. Да ещё и напереживалась из-за тебя. Вот и подкосилось всё в ней. Прожить на одну пенсию будет трудно. Даже не знаю, что тебе и посоветовать. Плохо ещё и то, что родни у тебя здесь нет. Мать-то твоя из беженок: толи из Украины, толи из Белоруссии… Сама, поди, не помнит откуда. Пока силушку копи, а там видно будет. Может, тебя какой предприниматель «приютит». Знающих да умеющих людей в деревне почти нет. Покажешь себя – могут взять. Я чего хочу спросить? Последний раз… аль как? Ещё один раз ты, Пашка, не переживёшь.
- Всё, дядь Федь, зуб даю!
- А я тебе, Пашка, верю… Ей, Богу!.. Лучше картошку с огурцами лопать, чем казнить себя. В селе у нас не больно много богатых. До деликатесов нам далеко. Ковыряемся в грядках. Сахару да хлебушка купим и рады до смерти. Жить можно. Правда, молодёжи здесь вовсе делать нечего. Работы никакой.
Вся молодёжь на московской стройке: олигархам дворцы возводит… Всё равно лучше, чем в тюрьме.
- Это уж точно, дядь Федь. Повидал я такого: просто жуть! Хотел спросить как и где мой друг Серьга? Может знаешь?
- Убили Серьгу.
- Когда!?.. Кто!?...
- Месяца два назад. Он тоже из тюрьмы вернулся. Гулял до упора. У Хромого целыми ночами гульба процветала… да и сейчас… Привёл Серьга какого-то парня с собой. Тот ему в бок нож и воткнул. А главное, никто его не знает. Убежал: ищи-свищи. Закопали Серьгу и забыли. Он говорил, мол, живу красиво и умру красиво. Очень красиво получилось. Такое, значит, дело. Самосадику возьмёшь?
- Если дашь, возьму… Я, дядь Федь, как дохлая муха. Пока ни на что не годен. Еле хожу.
- Ты держись, Пашка. Набирайся силёнок. Всё ещё, может, и образуется.
Через неделю Пашки не стало. Осталась от него песня.
Я вернулся домой.
Я вернулся домой
После долгой разлуки,
Ты встречала меня
У родного крыльца.
Обнимали меня
Твои нежные руки,
А я взгляд не сводил
С дорогого лица.
Я вернулся домой
После долгой разлуки.
Позади двадцать лет
И кошмар лагерей.
Там остались мои
Бесконечные муки,
И я снова стою
У родимых дверей.
Я вернулся домой:
В это трудно поверить.
То, что было со мной,
Ни к чему тебе знать.
Дорогая моя,
Отворяй шире двери:
Я вернулся домой,
Ты прости меня, мать.
Я вернулся домой
После долгой разлуки.
Столько лет пролетело,
Их уже не вернуть.
Если рядом со мной
Снова мамины руки,
Мне и легче дышать
И спокойней уснуть.