Вовка влюбился. А мы-то думали, что в таком возрасте уже влюбиться невозможно. Думали, что в пятьдесят пять лет, лёжа на диване перед телевизором, уже пора любить только картошку весной на даче, китайские тёплые подштанники с начёсом и кефир. Но оказывается, что и такое бывает. К тому времени, он уже по своим представлениям был изрядным бизнесменом. Может, потому, что никогда до этого не видел настоящих миллионеров? А со стропальщиков, да сразу во владельцы магазина попади? Закружится голова? На нашем рынке у него был пятитонный контейнер и небольшой магазинчик по торговле хозтоварами. Поэтому немного свободных денег у него всегда водилось. И он, как и всякий считающий себя солидным бизнесменом человек, завел себе молодую любовницу и мобильный телефон. Ой, каким далёким теперь кажется это время...! Каким странным...! Время малиновых пиджаков, золотых цепей толщиной с верёвку, и примитивных сотиков с выдвижными антенами. Это сейчас только ленивый не плюнул в наивность казавшихся себе властелинами мира внезапных нуворишей. А тогда им завидовали, их боялись, их уважали. Многие хотели, чтобы у них были такие цепи, или такие же телефоны.
Стыдно признаться, ну что уж тут греха таить, но и я, приобретя свой первый телефон, был счастлив, как ребёнок. И где надо и где не надо вытаскивал его. Чтобы не только поговорить о делах, но и продемонстрировать окружающим, что у меня есть такое чудо цивилизованного мира. Это сейчас они, как говорится, «ни о чём», а тогда они были только у четырёх-пяти человек на нашем рынке. И у Вовки в том числе. Причём, все телефоны поставщиков были записаны у него не в памяти телефона, а в записной книжке, которую он открывал всякий раз, когда нужно было кому либо позвонить. Телефон у него был самый дорогой.
Но нужно сказать, что с техникой Володя никогда не дружил. Ни со сложной, ни с самой простой. И видимо причина тут была не только в солидном возрасте, но и в непытливом складе ума. Я сам был свидетелем, как его собственная продавщица пыталась научить его разбираться в компьютере, который он тоже для солидности приобрёл для своего магазинчика. Пользоваться им он не хотел и не умел. Но всё равно держал на самом видном месте. Тогда, смеясь, я предложил ему программу обучения. Первая неделя – научиться подключать сетевой шнур с вилкой к розетке... и выдёргивать вилку из розетки! Вторая неделя – научиться нажимать кнопку «On – Off» на системном блоке. Третья неделя – овладеть навыком перемещения мышкой стрелки по экрану. Четвёртая неделя..., пятая неделя и так далее. Я предполагал, что так к концу пятого года обучения он научится заходить в интернет. Если бы Вовка не полагал, что это шутка, то наверняка бы обучился этому искусству. Ну пусть не через пять, то хотя бы через десять лет.
Но ему, к сожалению, было некогда. Как я уже и написал, он влюбился! Его любовнице было лет, наверное, около тридцати. И у неё на лице можно было весьма явно прочитать одну мысль : «дай денег!». Все другие мысли терялись в тумане её серых глаз. Но он этого не замечал.
Прожив до полтинника жизнью простого стропальщика, он до пятидесяти лет умудрился ни разу не изменить своей законной жене. Потому что не умел и не знал, как это можно сделать. Но ведь деньги очень преображают человека? Видимо, что-то стало меняться в его походке и осанке, потому что женщины стали с ним знакомиться гораздо охотнее, чем раньше. А может, действительно, правду говорят, что толстый кошелёк, набитый купюрами, является главным вторичным половым признаком мужчины? Хоть, как я не присматривался, никаких изменений не заметил. Он оставался таким же медлительным, добродушным, повышенной упитанности толстяком с головой, похожей на покрытый редким мхом камень-голыш. Чем-то он немного напоминал Будду Майтрейю и бога богатства Ганеши одновременно. Лысый слон – как однажды его назвала одна из его продавщиц. Он упивался своей любовью. А она упивалась его наивностью и безбожно тянула с него деньги. И если ему кто-то намекал на не очень чистые намерения его подруги, то он только снисходительно улыбался. Типа мол: что бы вы понимали, салаги? Разве можно провести меня, старого волка? А если я ей и даю немного денег, так только потому, что она этого заслуживает!
Он, невзирая на свой возраст, бегал и порхал! Так уж стимулировала его любовь. Он был неутомим в делах и в веселье, он так стремительно перемещался, что порой из его кармана выпадывали таблетки «Йохимбе».
Но однажды он приехал на работу очень рано, и к тому-же очень хмурый. Ну просто мрачнее тучи! До обеда он ни с кем не общался. А после обеда вытащил свой телефон и, наморщив лоб, тщательно и напряженно стал что-то читать на экране и пытаться производить какие-то манипуляции с кнопками. Я подошёл к нему и спросил, в чём же дело?
- Я бы руки этим инженерам поотрывал, - мрачно отвечал он, - за границей живут, а дураки похлеще наших. Каких-то идиотских прибамбасов сюда насовали. У нормального телефона должно быть только две кнопки – позвонить и выключить! Нормальному человеку всей этой кантирперсии не понять. Эсэмэски какие-то придумали. Зачем? Что, нельзя просто так позвонить и сказать?
Он позвал единственного человека на рынке, который, по его мнению, разбирался в технике, полубомжа и хронически не просыхающего от тоски бывшего электронщика Гену, тот что-то понажимал под зорким оком Володи и через пять минут резво помчался в вино-водочный магазин, сжимая в руке крупную купюру. Вовка немного повеселел.
Через полчаса вяльяжный Гена заплетающимся языком поведал мне по секрету, что Володя попался на эсэмэсках любовницы. На день рождения он опрометчиво подарил ей телефон. И она, не мудрствуя лукаво, стала осыпать его сообщениями и просьбами о финансовой помощи. Которые однажды случайно, или не совсем случайно, и прочла его жена. Стирать и, тем более, писать сообщения он так никогда и не научился....
Закончился длинный, как российско-китайская граница, рабочий день и мы с Вовкой засобирались домой. Заперли свои гремучие и холодные пятитонные контейнеры и попрощались до завтра с такими же, как и мы, горемыками - уличными торгашами. На улице уже октябрь месяц и в шестом часу вечера заметно начинает темнеть. Мы с ним живём в одном микрорайоне на самом дальнем конце города, и поэтому почти всегда добираемся домой вместе. Собственно он подвозит меня на своей машине не просто так, ему катастрофически не хватает собеседника. Может, это признаки медленного старения, а может, просто особенности его неспокойного характера, но он заядлый профессионал крикун-спорщик и ещё о чём нибудь-всёравно-рассказчик. А я что? Я не против его длинных россказней. Мне главное быстрее попасть к себе домой, не трясясь по пробкам в переполненных к вечеру городских автобусах... Не люблю я пробок, если они не пахнут шампанским....
- Ну, садись, - говорит мне Вовка, распахивая дверцу своего сверкающего "Ровера", - домчу тебя домой быстро, как на метро, только сейчас по дороге в павильончик заедем, яблочек надо прикупить, - и мы залазим в обширный, как однокомнатная квартира, салон. Сам Вовка тоже немного похож на своё авто, такой же большой, квадратный, в чёрной тяжелой кожаной куртке и с блестящей, как бильярдный шар, лысиной. Ни дать ни взять, криминальный "браток" из девяностых, какими их и до сих пор показывают в многочисленных сериалах. Но я-то точно знаю, что он добрейшей души человек, со своими причудами..., а у кого их сейчас нет? Вот ему уже почти шестьдесят, а почти все его называют просто Вовка. Ну и только в торжественных случаях Владимир Митрофанович!
Мы плавно трогаемся.
- Тёща у меня дура! - начинает из неоткуда свой путевой рассказ Вовка, - опять вчера электрический чайник спалила. Включит пустой чайник без воды, кнопка отрубает нагреватель, а она прижмёт его пальцем и держит пока чайник не сгорит. Вот скажи - не дура ли? Уже четвёртый чайник так за месяц угробила. Объяснял ей, уговаривал, ничего не понимает, явно старческий маразм у нее, а как ещё иначе всё это объяснить?
Я неопределённо хмыкаю, да и что я могу сказать по поводу их семейных отношений? Тут такая ситуация, что лучше не лезть в их устоявшиеся домашние традиции, а то можно нарваться на неопределённую и неприятную ситуацию. С его женой Танюхой я же тоже очень дружу, даже пиво иногда пьем вместе, да и не только пиво.... Минут через пять мы останавливаемся у какого-то невзрачного по очертаниям в полутьме ларька, с мутно светящейся надписью - "Овощи-фрукты". И он, кряхтя, высаживается из машины. Я иду с ним заодно, знаю что любая его вылазка быстро закончиться не может. Такой уж он человек.
- Покажите мне яблоки, пожалуйста, - прямо с порога обращается он к продавцу - азербайджанцу, - и желательно самые кислые, какие у вас есть.
Черноглазый продавец пожимает плечами и показывает на самые невесёлые и зелёные плоды. Вовка бесцеремонно вытягивает из лотка одно яблоко и, отерев его замызганным носовым платком, пробует на вкус. Продавец морщится, но терпит, слишком уж солидно-живописный у покупателя вид.
- Не, не такие! Те намного кислее были, - говорит он и берёт другое из следующего лотка. Точно так же вытирает и медленно жуёт. Так он перебирает штук пять лотков и наконец разочарованно констатирует, что яблоки недостаточно кислые. Продавец смотрит на нас белыми от недовольства глазами. Чтобы как-то сгладить неловкую ситуацию, я покупаю килограмм груш и мы выходим из павильона.
Как только мы снова трогаемся, Вовка продолжает:
- Сын у меня тоже балбес. Вымахал здоровенный, больше меня ростом. Ботинки носит сорок шестого размера. Я в его годы за девками бегал, сиськи у них рассматривал да у отца мотоцикл из гаража угонял, пиво уже пил за клубом, а он сидит целые сутки за компьютером в игрушки играет. Какие-то стрелялки у него и гонки, ну честное слово, как пятилетний ребёнок. А в остальное время ест да спит. И в кого он такой дурак уродился?
В следующем павильоне история повторяется. Он снова спрашивает у золотозубой продавщицы:
- Где тут самые, самые, самые кислые яблоки, - и ходит вдоль ряда с деревянными и пластиковыми ящиками, а выбрав самые зелёные, берёт одно, вытирает его своим страшным носовым платком и откусывает. Продавщица узбечка уже открывает рот, чтобы возмутиться, но ещё раз внимательно посмотрев на него, решает, что лучше промолчать. Вовкин солидный внешний вид не располагает к истерикам. В итоге он и из этого ларька уходит ни с чем, а мне приходится покупать килограмм слив. А что делать? Неудобно как-то получается, три яблока он съел, а заплатить не заплатил...
Машина тихо урчит. На стекле брызги от меленького дождя, а Вовка в своём репертуаре:
-Танька у меня вот тоже дура. Не хочет с работы увольняться. Получает там восемь тысяч и довольна. Я ей говорю - уходи ты оттуда и сиди дома. Ты на дорогу и на обеды тратишь больше! Ест-то она у меня дай Боже, абы-чё не берёт с собой. Колбасу только дорогую, сыр, кофе, конфеты, то сё. Да ещё и каждый день у них какие-то дни рождения, корпоративы, надо по тысяче скидываться.... Не хочу, говорит, дома сидеть как старуха. У нас зарплата маленькая, зато коллектив хороший.... Вот дура набитая!
После четвёртого ларька, где он опять бесплатно съел два яблока, разыскивая "самые кислые, очень-очень кислые", но так и не найдя их, и опять не заплатив за съеденные, а мне опять пришлось покупать бананы и пару лимонов, чтобы не уходить просто так, я уже сидя в машине спросил его:
- Слушай, Митрофаныч! А чего тебе они дались, эти кислые яблоки? Ты что, компот собрался варить, или знаешь секрет сногсшибательного варенья?
- Понимаешь, в чём дело, Серёга, - промолчав с минуту, задумчиво отвечал мне Вовка, - любят они у меня дома хорошо пожрать. И тёща, и сын, и жена. Метут из холодильника всё за один вечер. Жрут и жрут, смотрят телевизор и снова жрут. Про колбасу уже молчу. Вот сколько не покупал фруктов, к утру не остаётся ничего. И главно едят-то как, обгрызут яблоко за четыре укуса, самое сладкое откусят, а больше половины яблока в мусорное ведро. А тут неделю назад купил им кислых яблок, так на неделю им хватило. Одно-два съедят и больше не хотят....
Внезапно вспомнившееся слово из чёрненьких букв с палочками и кружочками глазок-лапок-усиков падает на чистый лист, как хрупкая ночная цикада на нежный полупрозрачный белый лепесток лотоса. Он спружинит и качнётся, шевельнув своим лёгким движением тяжёлый овальный зелёный лист-подставку с вощёной поверхностью. И пойдут во все стороны круги по воде. А потом, даже если очень захочется, ничем не остановить эту концентрическую пружину, растекающуюся по застоявшемуся озеру всё дальше и дальше. А если и попытаешься загасить это движение, опустив в воду растопыренные ладони, то только ещё больше навредишь матовой глади и тёмному свинцовому спокойствию. Всколыхнётся вода, набежит одна волна на другую, и чёрный ил булькнет сероводородом, поднимаясь со дна. И такие неприглядные тайны в виде осклизлых сгнивших листьев и разложившихся веток начнут медленно всплывать на её поверхность, что лучше бы и не трогать эту тугую шкатулку с забытыми пейзажами и натюрмортами прошлого. Но уже тронул, уже открыл...
Вот двадцать лет назад время само по себе было очень интересное и насыщенное неутомимыми событиями, обгоняющими одно другое. Но не все из них вызывают ностальгическое тепло. Какие-то воспринимаются даже с брезгливостью, как непонятные бледные и худосочные грибы-поганки, выросшие среди сада камней, тщательно ухоженного годами праведной жизни. Их нужно безжалостно удалять, и тогда становится чуть легче на душе, а значит – и в саду камней.
Время дикого расцвета постсоветского стихийного рынка ещё у многих осталось в светлой памяти. Правда, иногда уже начинает зарастать легкой коркой старческого лишайника, но не настолько, чтобы напрочь забыть такие трудные времена, когда в случае большой материальной нужды люди выходили с тем, что могли предложить. Ни о каких налоговых полициях и кассовых аппаратах тогда и не думали. Можно было просто поставить пустую картонную коробку-подставку в длинном ряду таких же бедолаг и, вытащив из дома всё, что могло иметь мало-мальскую ценность, влиться в ряды торгашей-спекулянтов. В стране, где ещё недавно всё было дефицитом, почти всё можно было продать и всё пользовалось спросом. У меня перед глазами до сих пор стоят эти километровые очереди стесняющихся своего нового статуса «коробейников», оккупировавших у ворот рынка тротуары желающих что-нибудь продать, и такие же текущие мимо них очереди желающих что-нибудь подешевле купить.
А я уже к этому времени стал «матёрым» торгашом. Почти настоящим «барыгой». Ну а что делать, на работе зарплату не платят полгода, двое детей на шее, жена в декрете. У меня к тому времени уже был свой небольшой прилавок на территории рынка, в углу, который все называли «железячным». В основном там, в этом углу, который оккупировали полубритые бывшие заводские работяги с мозолями, продавалось всё, что могло представлять ценность для любого мужика, умеющего хоть что-то делать руками. Сантехника, электрика, сверлышки, метчики, болтики, топоры, молотки, гвоздодёры и прочая дребедень, обычно хранящаяся бесцельно по гаражам и антресолям, но теперь выплывшая на рынок. Я же был рангом повыше. Я занимался электроинструментом. Дрели, перфораторы, рубанки, болгарки, бензопилы… Это уже был почти серьёзный бизнес, позволявший чувствовать почву под ногами и питать надежды на светлое завтра. Но тут не обо мне речь.
Прямо напротив меня торговала хрусталём Нинка. Я бы, пожалуй, и не запомнил её внешность, если бы за столько времени она так не намозолила мне глаза. Это была женщина примерно сорока пяти – сорока восьми лет. С невыразительным лицом, с невзрачными небольшими глазами непонятного цвета и расплывчатой фигурой. Невысокая, полноватая – в общем, если пытаться создать незапоминающийся женский образ, то лучше не придумаешь. Торговала она, как я уже говорил, ещё дефицитным в ту пору хрусталём. Вазочки, графинчики, стопочки и другая посуда, извлекаемая из горок или других шкафчиков для посуды обычно по большим праздникам. «Красота», которая и составляла содержимое квартирной «витрины», стенки в зале. Была у неё на базе хозтоваров какая-то очень дальняя родственница, которая и снабжала её небольшими партиями этих гусь-хрустальных шедевров. Таскал всё это стекло её муж, Лёха. Брал сумку-рисовку, ездил на автобусе за товаром, утром выносил коробки из камеры хранения, а вечером заносил обратно – в общем, был у жены на подхвате. Самому ему торговать она не доверяла. Ведь всякий раз, заполучив в руки деньги, начинал он выкраивать на пиво. А всякий раз, заполучив в руки «нормальные» деньги, он первым делом запасался бутылкой водки. Вот поэтому почти никогда он и не держал в руках «нормальных» денег. Всей кассой распоряжалась Нинка. И правильно! Мужа нужно беречь! Тем более был он гораздо мельче неё и имел какой-то болезненный вид. Худой и сутулый, словно всё время корчился от боли в тщедушном теле.
Она и сама иногда была не прочь согреть озябшие ноги. Попробуй, посиди весь день под холодным весенним дождиком и острым осенним хиузом (так называют у нас северный ветер). И тогда после недолгих раздумий Лёха засылался в магазин за бутылочкой жидкого тепла, поднимающего температуру тела до сорока градусов. И так они потом сидели рядышком за прилавком, изредка тонко позвякивая рюмашкой о горлышко бутылки и закусывая разломанным на двоих пирожком с капустой. И была в этом даже какая-то семейная идиллия. Расплывчатая, бесформенная Нинка и щуплый, маленький и усатый Лёха.
Но вот однажды рядом с ними появился ещё один торговец. И если продавщица хрусталя была совершенно невзрачной, то на этого торговца сантехникой не обратить внимания было нельзя. Его невзрачность была другого плана. Это был тридцатипятилетний мужик почти двухметрового роста. Но при своём не мелком формате почему-то богатырём он не выглядел. Какой-то он был весь корявый. Какие-то худые были у него руки, какие-то кривые ноги. Какие-то неопределённого цвета волосы, не белые и не тёмно-русые, а серые какие-то и лицо, смутно вызывающее в памяти мрачные картины Босха. С длинным тонким подбородком и нестройным рядом больших кривых зубов за тонкими губами. Что-то не доделал в его образе Творец. Чего-то не додал в фактуре. Не хватало насыщенных красок и смелых линий. Какой-то он был немногословный, белёсый и бледный, как тот самый непонятный гриб на тонкой высокой ножке в саду камней. Своей необщительностью он ещё больше усугублял не очень позитивное отношение к себе. И, понимая это, он вёл себя неприметно и тихо, словно старался быть ниже и тише. Этого странного человека звали Геной.
Пожалуй, единственным человеком без подвоха, который ему обрадовался, была Нинка. Женская душа – потёмки, не так ли? Даже если она светла, как солнце. Особенно темна она для мужиков. Так вот, однажды, когда муж, попив пива, уехал за очередной партией стекляшек, шутя прижалась она к Генке спиной, чтобы как бы немного согреться под сквозящим ветерком, да так потом неделю и не отлипала. Говорила о чём-то, улыбалась и шутила. Она даже преобразилась, неясные её глаза стали выразительнее и какой-то огонёк изредка вспыхивал в её зрачках, когда Гена ответно прикасался к ней. По всему было видно, что и он не против этого дружеского общения, так как женским вниманием он был явно не избалован. И теперь уже все посиделки с согреванием стали трёхзначными. Гена был выгодным компаньоном, вкладывался всегда ровно наполовину, а сам пил очень мало.
И как-то уже само собой так получилось, что, когда у Лёхи подоспел очередной день рождения, главным гостем и был приглашён Гена. Как-то не густо было родственников у семьи виновника торжества. Собственно, кроме него, был приглашён ещё только один человек, такой же торгаш Марк, который считался хорошим другом именинника, потому что он был единственным, кто без слов давал ему на пиво. Марк и сам был не без греха. Любил он иногда оторваться по прозрачному молоку бешеной коровы, а так как был родом из северных племён, а конкретно тафаларом по национальности, то пьянел от водки очень быстро и так же быстро почему-то трезвел. Это была ещё одна особенность, объединявшая их с Лёхой. Взяв по одеколону в подарок и паре бутылок водки для праздничного стола, Гена и Марк прибыли на квартиру к тостуемому! Квартира у Нинки с Лёхой была однокомнатной и очень малогабаритной. В своё время такие квартирки строились для быстрого расселения общежитий вагоноремонтного завода, когда решалась задача минимизировать затраты, так как нужно было расселять в основном холостяков одиночек. Поэтому квартирки были скромнее некуда. Крошечный коридор, крошечный туалет, в котором было не развернуться, и крошечная ванная комната, в которую, кроме самой ванны, ничего и не влезало. Кухонька на две табуретки со столом и плитой, и узкая комната в одно окно. Несколько таких домов и сейчас стоят почти в центре города, удивляя незнакомых с их планировкой своим чрезвычайным минимализмом.
Да собственно, и сама официальная часть дня рождения длилась не очень долго. Все же свои. Чего рассусоливать? Каждый сказал по паре добрых слов в адрес именинника, превознеся до небес его богатырское сложение, силу, гордость, благородство и доброту, каждый преподнёс по скромному подарочку. Музыка из магнитолы пролилась в души оттаявших от ежедневных подсчётов прибыли и убыли торгашей. Всякие «миражи», «дымы сигарет с ментолом» и «яблоки на снегу» наполнили вибрирующее праздничное пространство. После первой выпитой бутылки каждый по очереди потанцевал с супругой хозяина. И больше, собственно, из-за стола вылезать повода не было. Всё, что нужно было отдыхающим, стояло на праздничном столе и под столом. А именно: ящик водки, томатный сок и пара больших кастрюль с салатом и котлетками, ну и прочая нарезка из колбасы и сыра. Звучала тихая музыка, велась неторопливая беседа, звенели хрустальные стаканы из праздничных наборов. Причём у Лёхи и Марка они звенели чаще, намного чаще. Почти не переставая. Звон этот колокольный плыл, таял и стелился над землёй, заставляя задумываться о вечном, и клонил усталую от мыслей голову к горизонтальной плоскости тверди земной. И Марк и Лёха пьянели быстро и тихо. Лёхе и ходить-то никуда не надо, он сидел на диване, откинулся на спину – и уже на супружеском ложе.
Хотя и проспал он не очень долго, ну от силы часа полтора-два. А когда проснулся и сел на диване, то долго не мог понять, где он и что тут происходит? На полу, на гостевом матрасе, свернувшись кренделем посапывал друг Марк, смежив свои узкие глаза. А в непосредственной близости от его бока происходило страстное, жаркое и неостановимое шевеление двух обнажённых тел. Одно тело было большим и белым и очень знакомым имениннику, оно находилось снизу в колено-локтевом положении, оно громко дышало и тихо постанывало от страсти, колышась немалым животом и грудью пятого размера. Второе голое тело было высоким и нескладным и, пристроившись сзади к большим ягодицам первого, ритмично и безостановочно совершало поступательные движения взад и вперёд, подняв лицо к потолку и закрыв глаза. Причём, пробуждение хозяина почти ничего не изменило. Оба только слегка замедлили движение и досадливо посмотрели на виновника торжества. Продолжать в том же самом темпе было уже не очень комфортно. Гена неохотно оторвал растопыренные пальцы от снежно белеющих ягодиц и опустил босые ноги на пол. Правда, не весь он расслабился, кое-что в его нескладном организме так и не пожелало отдыхать и своим диагональным напряжением выдавало его внутреннее состояние. Трусов-то на нем не было.
- Вот и именинник проснулся! – почти радостно и тяжело дыша сообщил Гена, - а мы ведь тебя с Ниной уже два часа сидим тут ждём, говорим о тебе, будешь похмеляться с нами? – и, не дожидаясь ответ,а налил полный высокий стакан, так что водка пролилась на пол. Кусок колбасы на вилочке и прозрачный стакан закачались у самых Лёхиных глаз.
Лёха, видимо, хотел что-то сказать очень дерзкое, что-то очень важное спросить у друга, взяв его за грудки. Но схватиться было не за что из-за отсутствия лацканов смокинга, впрочем, и сам смокинг с сюртуком на нём теперь тоже не наблюдались. И возмутиться таким явно неуважительным отношением к своей родной жене, поставленной в такое не очень эстетическое положение, на раскоряку, стабилизатором вверх, а лицом в подушку. Как так можно? Они же всё-таки на рынке рядом работают. Коллеги же! Но его любимая жена спокойно и не меняя позы, поглядывала на мужа недовольно снизу, из-под своей небритой подмышки. И не было в её взоре ни страха, ни раскаяния, ни мольбы о помощи. Вроде как только лёгкая досада, что дискуссия прервалась на самом интересном месте в самый кульминационный момент, когда стороны уже через несколько секунд были готовы снова прийти к взаимному консенсусу. И её необъёмная пятая точка, как полная луна, белела обеими половинами на всю комнату. И из-за этого, как-то уж совсем непроизвольно, автоматом, почти механически именинник опрокинул протянутый полный стакан себе в рот, чтобы придать душе храбрости, а голове ясности мысли, потому что хотел и жаждал крови и собирался расправить богатырские плечи. Но пока жевал тонкий пластик колбасы, водка благостно растеклась по организму, и хрупкая мысль юркой ящерицей ускользнула между каменных завалов событий. Богатырские плечи сникли, ноги совершенно отказались слушаться, и глаза закрылись, когда он подкошенным колосом рухнул на то самое место, с которого только что встал. На полу шевельнулся Марк. Проснулся, услышав разговор.
- Тебе чего? Воды? – заботливо спросил Гена.
- Нет! Водки, - ответил тот. И полный до краёв стакан снова капнул жидкостью на пол.
А ведь любая ночь может стать как очень длинной, так и слишком короткой. Это зависит от того, с кем ты её коротаешь. Если остаёшься один, то обычно тянется нудно и долго, если в хорошей компании, то может пролететь быстро. Но и тут не всегда угадаешь. Вот вроде и компания в квартире неплохая была, но провели её каждый как-то сам по себе. Наверняка Нинка с Геной не скучали в одиночестве, в отличие от двух других персонажей. Лёха с Марком просыпались практически синхронно, что, собственно, и позволило северянину зафиксировать некоторые события той ночи. У тафалара была интересная особенность. Он всё слышал, даже когда спал пьяным. Это «что-то» было от предков – собирателей, охотников и рыболовов. Всё время контролировать ситуацию вокруг, ведь жизнь в тайге всегда сопряжена с опасностью неожиданной встречи с беспощадным диким зверем. И хоть он никогда не жил в чуме с тонкими стенами из оленьих шкур, вокруг него с самого детства всегда была прочная бетонная коробка, но из цепочки ДНК ген не выковыряешь. А как иначе объяснить такую редкую особенность организма. Спать и всё слышать и запоминать?
Лёха – тот был совсем другого плана. Засыпая, он проваливался в пропасть. И всё, что было перед этим, переставало существовать в памяти. Отрубалось как гильотиной. Проснувшись через следующие пару часов, он снова мутными глазами долго рассматривал непонятную картину и опять ничего не понимал.
На диване рядом с ним снова что-то происходило. Чья-то женская голова, накрытая сверху мужской ладонью, совершала хаотичные движения между чьих-то мужских длинных ног, сначала влево-вправо, потом взад-вперёд, потом то же самое, но уже как-то по диагонали. Ничего не произнеся, именинник, скрипнув пружинами, цепляясь за стены на минутку сходил в туалет, а вернувшись и присев на прогнувшийся диван, увидел, что ничего не изменилось. Гена всё так же лежал с закрытыми глазами, а женская голова всё так же с упоением вскидывала у основания его ног густыми растрёпанными волосами. Она даже и не думала отрываться от того, чем она занималась, даже слыша, как виновник торжества вернулся… Ей было не до этого. Наконец, через некоторое время она блаженно подняла голову и влажными улыбающимися губами констатировала: «Снова солёненький!» «Ага, малосольный», - умиротворённо подтвердил гость дома и потянулся под стол за новой бутылкой.
«Это же моя жена! Это же Нинка!» - приплыла запоздалая мысль в Лёхину голову, продираясь сквозь рваный туман сомнений. Но что с этой мыслью теперь делать, он додумать не успел.
- Давай, Лёха, выпьем за твоё здоровьё! За то, чтобы твоя семья была крепкой и богатой! Ну и за любовь, конечно! Люби свою жену, она у тебя добрая и красивая! С левой руки, не чокаясь и до дна! – бодро произнёс совершенно голый коллега по рынку и почти насильно всунул в руки полный стакан.
Снова сработал рефлекс, и полный стакан непроизвольно пролился внутрь, почти не задержавшись в ротовой полости. Снова буквально на несколько мгновений включилось сознание. Быстро перемотало несколько чередующихся эмоций, начинающихся с любви к своей жене и кончающиеся твёрдым намерением её убить, и тут же погасло, как будто в фонарике внезапно разрядилась батарейка. Через двадцать секунд он уже опять мёртвецки спал, свернувшись калачиком на общем диване, рядом с розовыми от возбуждения и утомлёнными ласками неожиданными любовниками. Впрочем, их глаза были пьяными не только от чувств, но и от водки тоже. Просто, если изредка пить по двадцать граммов водки и хорошо закусывать или даже заедать ломтиком лимона, то тут неизвестно, что опьянит больше: эмоции или алкоголь.
Проснувшийся Марк снова молча выпил протянутый полный налитый стакан и лежал, медленно засыпая и размышляя о «моральном кодексе строителя коммунизма и содомской юдоли разврата, этике поведения замужней женщины и эстетике праздничных застолий», и удивлялся, откуда такие необычные и сложные слова могут приходить человеку в только что хорошо похмелённую голову?
На следующий день уже ранним утром сонные Нинка и Генка сидели на своих местах, как ни в чём небывало. Только как-то особенно и необыкновенно изредка посматривали друг на друга. Иногда сладкие тени смущенных улыбок пробегали по их лицам.
Лёхи долго не было, он появился поздно. Когда уже все нормальные люди успели пообедать. Бледный, трясущийся, помятый. Купил бутылку крепкого пива и подсел на скамейку к такому же измочаленному Марку, с усилием крошечными глотками цедящему такую же крепкую жидкость.
- Нет, друг Марчела! Я вот что думаю. Надо подвязывать бухать, ну хотя бы на месяц, - голосом раненой птицы почти шептал он, - так и до белой горячки недолго допиться. Сегодня, пока вы с Генкой всю ночь дрыхли на полу без задних ног, мне такие ужастики снились, такая порнуха…! И ведь всё как наяву. Прямо вот протяни руку и пощупай. Если бы я хорошо не знал свою Нинку, то мало ли чего мне в голову бы пришло ….
- Точно! – подтвердил Марк, - мне снилось почти то же самое… Может, в водку чего подмешивают?...
Много очень интересных и необычных людей приходило и уходило с нашего рынка. А уж сколько торгашей сменилось за то время, пока я там торговал...! Нужно быть многоруким Шивой, чтобы пересчитать их всех на пальцах. Кто-то быстро поднялся выше, открыл собственные ларьки, магазины и офисы, кафешки. Кто-то, поднакопив деньжат, просто уезжал жить за границу. Кто-то, устав от суетливой и напряженной жизни рынка, снова уходил на государственную службу: на заводы и предприятия, в охрану, в сторожа. Наше родное государство всегда кропотливо заботилось о том, чтобы простые граждане мелкие предприниматели не очень скучали на работе. Сам премьер с президентом следили за процветанием малого бизнеса! Да и, по-моему, до сих пор каждый месяц по телевизору заботятся.
И каждый месяц штампуют мутные указы, на полном ходу меняя правила и без того непростой игры. То по доброте душевной раньше напускали на бедных "спекулянтов" злую налоговую полицию, которая всё время требовала новых бумаг и документов, которых и в природе-то не существует. Ну, типа сертификатов на банные веники и технических паспортов на берёзовые метёлки. То заставляли ставить кассовые аппараты, чтобы бабушки, торгующие семечками на сорокаградусном морозе, случайно не забывали выдавать чеки. А то просто поднимали арендную плату, так что человек, торговавший в лютый мороз на улице, платил ту же цену за квадратный метр, что и хозяин большого модного столичного бутика.
Что и говорить, не дремлет наше родное государство, не спит трудолюбиво ночами, заботится о нас! Вот и сбежали многие, да что там многие, почти все и сбежали с рынка. Кто не верит, может прийти на Центральный рынок города Красноярска и провести экскурсию по пустым рядам сотен брошенных пыльных контейнеров. Наверное, потому что конкуренции не стало, цены и рванули резко вверх. Сдаётся мне, что у нас не трогают только тех, чьё состояние больше миллиарда долларов. Остальные для государства только обуза. Путаются под ногами, каких-то прав себе требуют, а то и, не дай Бог, справедливости. Так какая же вам справедливость? Цыц, мелочь, ваше право молчать и хлопать в ладоши на съездах в крайнем случае! Эх...! Как в анекдоте - - Мама, а мы - подданные России? - Нет, доченька, подданные - это те, кого держат под данью. А нас просто обложили налогами. - Значит, мы - просто наложницы? Впрочем, чё это я снова о политике и политиканах? Я же совсем о другом хотел.
Не очень давно снова появился на нашем агонизирующем рынке Марк. Так сказать, возвратился из времени полного небытия. Он был одним из тех, кого сгубили не суровые законы рынка, не чиновничий произвол, а пристрастие к алкоголю. Раньше он был достаточно неплохим предпринимателем, но теперь превратился в полного, стопроцентно настоящего бомжа. Промышлял он теперь в основном по городским помойкам, занимаясь сбором цветного металла да сдачей пивной стеклотары. Заходил иногда и на рынок, чтобы изредка разжиться у нас несколькими монетами для покупки пузырька "Тройного одеколона" или настойки "Боярышника". Мы ему не отказывали в таких приятных пустяках. Так сказать, по старой дружбе. Да и человек он был полезный иногда – что-нибудь принести, отнести, поднять, опустить, сбегать за пивом и сигаретами. Пусть человек поправляет хрупкое здоровье! Был он личностью заметной, даже из-за своей экзотической азиатской внешности. В силу звучания его короткой фамилии, все считали его корейцем. Фамилия у него была Ни. Просто две буквы - Ни! Но своих родителей он не знал, потому что с самого рождения воспитывался в детском доме и, скорее всего, был по национальности тафаларом. Говорило об этом место его рождения и голубые глаза, которых у корейцев никогда не бывает. Это очень малочисленный таёжный народ, живущий на севере Иркутской области. Но объяснять, кто такие тафалары, было долго и тягомотно, и поэтому он был согласен, чтобы его считали российским корейцем.
Отталкивал только его не всегда опрятный внешний вид. Все его куртки были испачканы всегда какой-то жирной полосой поперёк застёжки. На моё замечание он немного задумался, а потом на полном серьёзе попросил меня написать объявление. Протянул маркер и бумагу и продиктовал. "Просьба бутылки ставить рядом с мусорными баками", - это чтобы не пачкать одежду об баки..., повешаю на своём "Клондайке" - объяснил он мне, покуривая дешёвую помятую сигаретку. Я удивился, но просьбу выполнил, кудряво расписал бумажку, вспомнив свою бывшую профессию художника-оформителя. Как-никак старый корефан почти. Вместе когда-то начинали.
Заявился в следующий раз он только через неделю. Снова протянул мне кусок плотного белого картона и попросил переписать уже знакомое мне объявление. Теперь оно звучало так: "Просьба пивные и водочные бутылки ставить в отдельных пакетах!", а то оборзели совсем человеки, бросают бутылки как попало, а я мучаюсь на морозе, сортирую," - пояснил он, попивая "Боярышник" из стограммового пузырька. Объявление получилось на зависть всем посетителям Марковской помойки - яркое и броское!
- Ладно, - попрощался со мной Марк, - пойду раздобывать деньги на свой день рождения, день рождения же у меня завтра, Серёга! Сорок четыре года стукнет. Надо как надо отметить. - Закинул звякнувшую стеклом сумку на плечо и побрёл по своим сложнопонимаемым делам.
Не знаю, дарил ли кто-нибудь ему когда-нибудь подарки на день рождения, но я решил, что он достоин хотя бы небольшого презента! Деньги дарить зимой ему было опасно, он тут же мог накупить на всю сумму какой-нибудь технической отравы и, напившись, уснуть и отморозить себе на холоде конечности. Что с ним уже неоднократно и случалось, на ногах у него не хватало несколько пальцев. Как там в притче? Не нужно давать голодному рыбу, а лучше дать ему удочку и научить рыбачить… Так верно же! Средства производства никогда не помешают охотнику и добытчику. Даже, если этой добычей являются пустые пивные бутылки!
Когда он появился в следующий раз, то я торжественно вручил ему несколько собственноручно написанных табличек:
"Просьба пустые бутылки относить самим к пункту приёма стеклотары!"
"Просьба бутылки относить к приёму стеклотары и отдавать мне лично в руки!"
"Просьба пивные бутылки сдавать в пункт приёма стеклотары и отдавать мне деньгами!"
"Просьба сдавать бутылки и на полученные деньги покупать мне в аптеке "Боярышник". Буду забирать в семь часов вечера!"
"Просьба "Боярышник", купленный на деньги от сданных бутылок, приносить по адресу: улица Судостроительная, дом номер 6, приём круглосуточно!"
- Ништяк, супер-пупер! - обрадовался слегка и нестерпимо пахнущий многодневным перегаром Марк.- Буду вывешивать и менять их постепенно! По мере нарастания! Пора приучать народишко к культуре! Сделаем город чистым! Недаром же наш город - город высокой культуры...!
Думаю, что он не шутит. Думаю, что мои объявления он вывесит. Да и не понимает он шуток, когда дело касается "Боярышника" и стеклотары...
Какой-то скучный уж совсем тот новый год у меня выдался. Уютный, домашний, тёплый, но скучный. Оно и понятно. Сыну у меня только исполнилось полгодика, жили мы в двенадцатиметровой комнате в общежитии, ни самим ни куда ни пойти, ни гостей к себе надолго не пригласить. Какие там праздники-гулянки, в такой небольшой комнатушке с маленьким ребёнком. И оставить его тоже не на кого было, чтобы сходить в гости, хоть нас и звали. Ни у меня, ни у жены родственников в городе не было. Так мы и провели новый год втроём. Выпили с женой немного шампанского, поели вкусных салатиков, посмотрели скучноватый новогодний «Голубой огонёк» и спокойно легли спать с надеждой на доброту наступившего девяностого года.
Да и времена были такие, что особенно к гулянкам не располагали. Перестройка была в самом разгаре, денег на заводе не платили по три месяца, и мне пришлось уволиться. А какой смысл был там чего-то ждать? Понятно же стало, что перспектив никаких. Поработал я столяром ещё в одном месте два месяца не получая зарплаты и пошёл на рынок, на вольные хлеба! Товар у меня был не очень ходовой, но достаточно дефицитный в ту пору. Врезные и накладные замки и смесители для ванной и кухни. Где и как мы его доставали, это сюжет для отдельного повествования, но на хлеб мне стало хватать, и это было главным. В магазинах, их в ту пору было днём с огнём не сыскать.
Сейчас в это трудно поверить, но и десятидневных посленовогодних каникул тогда не было. Хоть и стремились мы очень к победе коммунистического труда. Помню, что ещё работая на заводе, я очень страдал когда выяснялось, что на работу мне нужно выходить первого января. Это был такой облом! Словами не передать. Работать на кране, зная, что там внизу бригада частично похмелившихся стропалей и это при том, что ты и сам обычно чувствовал себя не очень хорошо после праздника. Так вот, и на рынке тоже сразу после нового года торговля не прекращалась, но народа всё равно обычно было мало и первые два-три дня после нового года, выходить и торговать смысла было мало.
Но, однако же, рано утром первого, припёрся ко мне торгаш с нашего рынка друг Ванька и уговорил выйти на работу. Я недолго подумал и согласился. А что мне было делать дома? Вино пить нельзя, ребёнок маленький. Весь день валятся на диване, и смотреть скучные два канала? Потому что больше тогда у нас не было. А на рынке глядишь, на свежем воздухе и немного продолжим праздник. В такую погоду, по соточке грех не выпить. Морозы стояли около тридцати градусов. И вот мы, на дрожащем от инея автобусе прибыли на рынок. Когда проходили по самому зданию рынка, то просто поразились его малолюдности. То там, то сям, виднелись одинокие головы продавщиц. Их было так мало и они стояли так редко, что рынок выглядел абсолютно пустынным. Ещё более удручающе выглядел он снаружи. Ни продавцов, ни покупателей. Но делать нечего, Раз приехали, значит, будем торговать! Кроме нас с Ванькой, вышел на работу только один продавец. Он слыл самым жадным и поэтому должен был выйти по любому.
И вот стояли мы на морозе, как три тополя на Плющихе. Тишина, покой и умиротворение. Часам к двенадцати дна мы начали подмерзать, и я уже многократно пожалел, что поддался на уговоры и вышел торговать. Лежал бы сейчас дома и попивал бы шампанское под тёплым боком у жены. Так нет же. Наконец, после двенадцати появились первые покупатели. Это были два парня, довольно помятые после праздника и сверх того озадаченные небольшой бытовой проблемой.
- Смеситель надо в ванную, - хрипло попросил один из них, - вчера все пережрались, друг зачем-то полез в ванную, упал и сломал смеситель! Сейчас в квартире перекрыли воду, сантехник сказал, что всё надо менять полностью. Дайте какой нибудь подешевле….
Я с воодушевлением вручил ему искомый товар. На душе стало немного легче, всё не зря простоял день. Минут наверное через пять, появился ещё один помятый мужик. Проблема была несколько другая, но очень похожая. Этот тоже рассказал печальную историю:
- Катались с горки бухие, где-то выронил ключи. А когда выходили к ёлке, то взял я их только один, жена не захватила. Ну короче, посеял. Искали-искали ни черта не нашли, да и где ты их найдёшь в такой толпе. Пришлось с соседом ломать замок. В квартиру-то надо было как-то попасть? Продолжить застолье. Вот теперь нужен замок, вот такой, - и он продемонстрировал нам ручку от замка.
И такой замок у меня был, о чём я с большим удовольствием ему поведал. Завернул ему товар, и мы расстались вполне довольные друг другом. Он ушёл с замком, а я остался с деньгами. С этой минуты поток покупателей не прекращался до самого конца дня. С регулярностью раз в пять минут, подходил очередной покупатель и покупал замок или смеситель, смеситель или замок. Менялись только модели, а причины установки не менялись. Сломал, потерял, выбили дверь. Под конец, я уже стал побаиваться, что у меня не хватит товара. Но слава богу Ганеши, звезда над нами не закатилась. Всем-всего хватило!
Уже начинало смеркаться, когда мы складывали пустые сумки и коробки. Вяло переговаривались и удивлялись своей удаче. Мы даже после обеда и не вспомнили о холоде.
- Это потому что, наступил год овцы, - говорил мне Ванька, - вот мы как бараны и приперлись сюда. Те, кто поумней, сидели дома, пили водку и отдыхали, а мы как кони весь день с тобой пробегали. Даже не присели, по пятьдесят не пропустили для сугрева! Вот, а ты ещё не хотел выходить….
Утром Ванька почему-то не вышел на работу. Я был немного удивлён. Нарушался такой привычный, хоть никем и не писанный, распорядок дня. Привык я, что ко времени моего прихода он уже успевал выставлять свой нехитрый товар на раскладных деревянных столиках и встречал меня своей неизменной болтовнёй, в которой, в основном, преобладали фантастические планы быстрого и не очень трудоёмкого обогащения. Тут его фантазии казались бесконечными. Он просто фонтанировал разноплановыми идеями, над которыми я иногда очень долго и очень громко хохотал. И обычно он никогда на мой смех почему-то не обижался, он признавал, что мой аргументированный скептицизм зачастую весьма здрав и имеет под собой корни в виде нескольких лет нахождения на этом бесконечном во времени рынке. Я как-то даже заскучал без его нереального трёпа.
Ближе к обеду подошёл мой младший брат Андрей, бывший одновременно моим торговым компаньоном, и сообщил, что Ваньки, видимо, скорей всего сегодня уже не будет. Да и завтра он навряд ли появится, так как вчера вечером они с Иваном и с девчонками в гостинке брата отмечали чей-то там день рождения и Ванёк получил незначительную травму лица. Так что его пришлось отводить в «Травмопункт», благо, что этот пункт был совсем рядом с домом. На мои расспросы – чей день рождения и что за травма, брат только недовольно отмахнулся, было понятно, что у него нет настроения об этом рассказывать. Горестно посоветовал мне расспросить всё самому у Ваньки, когда тот появится на рынке. И хмурый и злой уехал закупать на базу смесители. Хотелось узнать, но возможности такой не было. Брат мой по утрам был не очень разговорчив.
Ванька появился неожиданно вечером, когда я складывал товар и уже собирался закрывать контейнер. Его вид производил комическое впечатление. В белой майке-сеточке и мелкоклетчатой кепке он выглядел как типичный образчик приблатнённой городской шпаны, такой, какой её показывают в фильмах пятидесятых-шестидесятых годов. Эффект усиливался тем, что кепка была надвинута на лицо так, что и глаз почти не было видно. Он старался держаться в тени и как можно меньше попадаться на глаза знакомым торгашам. Скромно сел на стульчик в моём контейнере и, отхлебнув пива, печально пожаловался:
- Чёрт бы их побрал, ментов этих, пока дошёл до рынка – два раза тормознули, документы проверяли. Вот буквально сейчас у самого рынка докопались. Подошли двое: «Чё, - говорят, - братан, шифруешься…?» А чё я шифруюсь? Чё мне шифроваться? Снял кепку и показал им свою буйну голову! Вот смотри, Серый, чё…
Тут он на самом деле снял фуражку и продемонстрировал мне свои боевые раны. Через весь лоб тянулись два свежих шва. И если один – тот, что побольше, был целиком заклеен лейкопластырем и измазан зелёнкой, то тот, что поменьше, был виден полностью. Рана, заштопанная крупными стежками хирургической нити, была почти вся на виду, так что даже топорщились усиками необрезанные концы нити. Зрелище было не из лёгких. Усиливалось оно ещё тем, что под обоими глазами набухли два не очень больших, но абсолютно чёрных синяка. И белки глаз зловеще краснели на фоне голубых зрачков. Лицо было, как в фильме о чудовище Франкенштейна.
- Что это с тобой случилось? – спросил я.
- Да вчера девчонок приглашали, мой день рождения с твоим же братом отмечали, – отвечал он. И поведал печальную повесть о праздничном вечере.
Мой младший брат снимал гостинку на улице Королёва. Крошечную двенадцатиметровку, с таким же крошечным душем и туалетом. Но там было одно большое преимущество. Вокруг, в соседних комнатах, жили молодые студентки какого-то института, учащиеся машиностроительного техникума и пэтэушницы из кулинарного училища. Кроме них, ещё и валяльщицы, и ткачихи, и не знаю ещё как они там назывались, в общем, работницы ткацкого комбината «Химволокно». Вот с одной из таких «кулинарок» Иван и решил завести роман. Ухаживать утончённо он не умел и решил действовать напрямую. Пригласил третьекурсницу «повариху» с подружкой к моему брату в гости, якобы на свой день рождения. Сам Ванька – был невысокого роста, природный блондин с почти белыми волосами и немного горбатым носом, и особой популярностью у красивых девушек не пользовался. А повариха, наоборот, была рослой и довольно стройной брюнеткой, и поэтому он любой ценой хотел завоевать её сердце. Хотя бы на один вечер, а дальше – как получится! Он просто воспылал пламенной любовью к её карим глазам и стройным бёдрам.
А так как были они почти все деревенские, то особенно делать упор на кулинарные изыски не стали. Или, может, не захотели? Стол накрыли по-простому. По-нашему накрыли – дёшево и сердито. Маринованные огурчики, помидорчики, копчёное сало, маринованные грибы, мандарины, пара бутылок водки и бутылка шампанского на всякий случай. В общем, обычный набор в расчёте на четверых умеренно непьющих людей. И поначалу вечер действительно пошёл по очень приличному сценарию. Ванька развлекал свою даму игрой на потёртой гитаре, а он умел петь очень грустные песни, что-то там типа «Подожди, я включу на минуточку в комнате свет, чтоб взглянуть на глаза твои, полные слёз и обмана…», мой брат рассказывал своей даме собственные стихи, вечер был тёплым и очень пьяно-романтичным. Но как всегда и случается неожиданно в такие моменты, внезапно, ну совершенно не вовремя, кончилась такая нужная водка. Ну кто же мог подумать, что две совсем молодые девушки способны пить наравне с мужиками? А души у сложившихся пар были уже настроены в резонанс. Первые поцелуи случились. И впереди уже замаячила вечная любовь, стоило только ещё немного подкрепить её горячим сорокаградусным нектаром…
- Подождите немного, я сейчас! – очень бодренько крикнул Иван и, надев куртку, метнулся к двери. Он собирался быстренько сбегать в ближайший магазин и ещё прикупить пару бутылок водки, чтобы ночью любовь случилась наверняка, со стопроцентной вероятностью. Перспектива была вполне реальной, и от этого предчувствия он не чуял под собой тренированных ног. Комната брата была на пятом этаже. А так как лифта в этом доме не было, а время торопило, то он, паря на крыльях любви, порхал со ступеньки на ступеньку, как грешный ангел над бренным миром! Лестничный пролёт он преодолевал за два прыжка. В самом конце пролёта прицельно хватался рукой за перила, круто закладывал вираж, и столь же стремительно нёсся дальше. Чувства придавали ускорение. Так он долетел до предпоследнего пролёта, находящегося перед первым этажом. Обычно в старых домах на этом месте висят синие почтовые ящики с разномастными замочками. Круто развернулся, привычно ухватился за перила… и по инерции полетел в сторону почтовых ящиков. На том месте, где должны были быть перила, ничего не было. Местные хулиганы уже давненько использовали так необходимую ему деревяшку для каких-то своих, нам неведомых целей!
Удар головой пришёлся точно в центр одного из ящиков. Грохот был такой, что из-за дверей высунулись почти все любопытные соседки. Они-то, собственно, и поднялись потом в комнату брата с сообщением о том, что его гость насмерть убился и лежит мертвый на первом этаже. Бетонная стена ещё резонировала сама по себе минуты три, такова была ударная волна. А Иван, действительно, в это время лежал без движения в луже крови и своим видом вызывал интерес и ужас у столпившихся зевак. Уж очень он был в это время был похож на настоящий труп. Спустился сверху мой брат и, с трудом приведя своего друга в чувство, повёл его ремонтировать и зашивать раны. Благо, как я говорил, место, где это делали, находилось всего через два подъезда. На такой минорной ноте и закончился обещавший быть мажорным вечер. Впрочем, мой брат, кажется всё же ничего не потерял, его девушка в ту ночь осталась с ним, и надолго.
А Ванька? А на Ваньке всё зажило как на собаке буквально через неделю. Остались только небольшие шрамики. И каждый раз проходя мимо места, где и случилась эта трагедия, и глядя на расплющенный всмятку почтовый ящик, который еще около полугода висел там, пока его не сменили на новый, брат мой удивлялся:
- Нет, ну ты смотри, ну везёт же людям, - говорил он, - какая всё же у него бронебойная башка! Другой бы от такого удара через минуту умер, а у него даже простого сотрясения мозга не было!
Самый разгар перестройки. Проработав на рынке больше трёх лет, стал я замечать за собой интересные и неприятные особенности. Я не мог спокойно пройти мимо витрины с выставленными дрелями и другим электроинструментом. Я обязательно останавливался и начинал прикидывать и высчитывать в уме, какой доход можно получить, если разобрать самую ходовую дрель на составляющие и продать её по запчастям… И, к своему стыду признаться вынужден, что очень часто это практиковал. Запчасти приносили больший доход, чем инструмент в сборе. Мысли автоматически работали в направлении зарабатывания денег. Или, например, если жена просила у меня денег на сапоги, то я, сам того не замечая, начинал с нею торговаться.
- Дай-ка мне тысяч шесть, - говорила она. – Я там себе сапоги новые присмотрела. Ну и ещё накидки на кресла попутно куплю.
- Зачем нам накидки? – вяло отвечал я. - Этим-то всего полгода! Вот тебе три тысячи и больше не приставай!
- Ну, дай хотя бы пять, - парировала она. - Я возьму накидки подешевле, всё равно надолго их не хватает, вечно ты их замызгаешь пивом так, что и стирать нет смысла.
- Хорошо! Держи четыре штуки, и покупай всё что хочешь! – вяло отмахивался я!
- Четыре – мало! – настойчиво пилила она. – Я лишнего не прошу!
Всё кончалось тем, что мы сходились на четырёх с половиной тысячах. Нет, я не был жадным, как многие подумают, прочитав этот диалог. Это у нас была такая игра… Я никогда не экономил на жене и детях. Но когда речь заходила о деньгах, в голове непроизвольно и независимо от моей соображалки включалась какая-то программа. Она работала помимо меня и искала выгодные варианты. А кто же меня мог знать лучше, чем я сам себя? Конечно, моя благоверная! Моя вторая половина! Мы с нею вместе съели не один пуд соли и родили не одного ребёнка. И поэтому она очень рано нашла метод борьбы с моим подходом к семейному бюджету! Практически в тот же день, когда я стал работать на рынке. Если ей на самом деле требовалось всего пять тысяч, то она сразу же просила десять! Если требовалось десять, то просила двадцать. Она знала, что в результате полушутливых торгов всё равно получит требуемую сумму, и даже несколько больше. Самое смешное, что я тоже это понимал, но ничего с собой поделать не мог. Так рынок завирусовал мой мозг. Приходилось оправдывать себя тем, что очень нужны деньги на дачу, на машину, на гараж, на новую шубу жене, в конце концов! Поэтому я должен быть максимально экономным!
Если кто-то мне скажет, что, отработав на рынке хотя бы пять лет, он остался свободным от рынка или от образа мышления людей на рынке, то я всё равно не поверю. Даже в мелочах человек начинает мыслить как большинство окружающих его людей. Помню вот такой случай. Почти три года рядом со мной работала молодая девушка, да впрочем, уже и не девушка, а женщина. Звали её Таня. Высокая и стройная и достаточно привлекательная. Она, как и мы все, торговала электроинструментом и электротехникой.
Была она единственной дамой в нашем сугубо мужском коллективе. Она настолько плотно в него влилась, что мы уже просто не замечали, что среди нас находится дама. И поэтому, иногда она слышала некоторые слова и суждения, которые красивым молодым девушкам слышать нежелательно. А когда несколько мужчин собираются вместе и наблюдают, как мимо них весь день и всё лето проходят девушки и женщины в коротких юбках и глубоких декольте, то о чём они говорят? Правильно! О ногах и не только ногах коротко одетых дам. Тем более когда у дам всё на виду. А нужно сказать, что как раз напротив наших контейнеров по чьему-то злому умыслу были расположены торговые места, где торговали всякими женскими причиндалами. Маечками, халатиками, шортиками и прочими разноцветными женскими одёжками. И вот мы сидели на своих раскладных креслах и вяло, просто от нечего делать, перекидывались оценками.
- Смотри, какая красотка… А… Ноги от ушей! – вяло говорил один!
- Нет. Худовата, пожалуй, – так же вяло отвечал другой. – Вот у той, которая рядом, габариты, пожалуй, посимпатичнее. И грудь, и зад, и остальные прелести.
- Неее-е! Пожалуй, эта как раз немного полновата. Я бы с худенькой познакомился!
- А она захотела бы с тобой знакомиться? – спрашивал снова другой. - С таким лысым, кривоногим балбесом, как ты?
И такие диалоги могли продолжаться бесконечно. Татьяна почти никогда в них участия не принимала. Но так как всё время находилась рядом, то, естественно, всё слышала. Иногда улыбалась саркастически, иногда могла вставить парочку слов, но всерьёз в разговор никогда не вступала. И только однажды она подошла ко мне, когда я, задумчиво сидя на креслице, разглядывал прелести двух покупающих шорты красоток.
- Ну, как тебе дёвчонки? - спросила она. - Смотри, какая задница! Просто прелесть, а не девчонка. Или нет, пожалуй, у той, что в красненьком, задница всё же лучше, – решила она и отошла к своему контейнеру. Нервно закурила сигарету и, улыбаясь, добавила: - Чёрт бы вас побрал! Уходить мне отсюда надо. Если я тут с вами ещё пару лет поработаю, то, наверное, лесбиянкой стану, я уже на женские фигуры заглядываться стала! Тьфу на вас…
В одном из самых дальних уголков нашего рынка, мы совершенно случайно обнаружили небольшой овощной магазинчик. Это был такой крошечный прямоугольный закуточек, почти прямо у стеклянных входных дверей магазина. Естественно, будь это в наше время, он бы уже с таким бедным ассортиментом давно обанкротился. Особенно, если учесть современную арендную плату за квадратный метр на центральном рынке. Но тогда еще остатки социальной справедливости не успели растворится в российском капитализме, как сахар рафинад в кипящем чае. И магазинчик ещё был государственным. Если кто-то и вспомнит, что тогда продавалось в таких магазинчиках, то пусть не морщится.
Уже при входе в магазин чувствовался стойкий аромат не очень свежих овощей. Обычно это была чумазая, мятая копеечная картошка, привезённая с овощной базы с протекающей крышей, столь же неприглядно выглядящая и начинающая незаметно подгнивать морковка, и капуста явно перележавшая все свои сроки. С фруктами в магазинчике было тоже не очень густо. Вялые яблочки, египетские апельсины с наклейками, да изредка зелёные бананы. Остальные полки занимали трёхлитровые стеклянные банки с мутными соками и криво клеянными этикетками, да сливовое и грушевое повидло в полулитровых баночках с проржавевшими крышками. Вы наверно спросите, а что же нас заставляло посещать столь неуютное место? Ответ прост! Признаюсь не тая! Там продавалась «Лимонная настойка»! Это был сорокаградусный напиток, настоянный на названном цитрусе. И самое удивительное было то, что при некоторых преимуществах во вкусе перед простой водкой, настойка стоила дешевле! Причём, если брать ещё те цены, значительно дешевле. Да и водку в ту пору уже потихоньку начинали бодяжить, поэтому мы и предпочитали изредка употреблять этот нектар.
С самого утра, в тот день у нас не задалась торговля. Не смогли приехать поставщики, почти не было покупателей, да и погода была отвратительной. Стояли мы у своих контейнеров с товаром и понимали, что день пошёл на смарку. С неба, как сквозь сито сыпал мелкий дождик и перспектива, что когда нибудь этот мир осветит солнце, была весьма туманной. И тут уж каждый из нас переживал ненастье в меру своего темперамента. Я считал, что я, по своему психотипу флегматик и в силу этого смотрел на жизнь философски. - Ну и ладно, - говорил я, - возможно к вечеру, что нибудь наклюнется. А нет, так будет же ещё и завтра день. Чего нервничать? От нас всё равно ничего не зависит.
Мой младший брат Андрей, был в глобальной печали. Он смотрел на временные неудачи, как на признаки мирового приближающегося кризиса и падения спроса на предлагаемые нами товары. А ему, как раз очень нужны были доллары на покупку новой куртки. С самого утра он был хмур, будто у него разболелся зуб. Он уж явно был меланхоликом. И только третий наш компаньон Витэк находился в неоднозначном состоянии. Он, то злился, на то, что рушатся все планы на день. То нервно предлагал нам новые варианты решения проблем с отсутствием поставщиков и покупателей. То бегал что-то узнавал, то сидел, нервно глотая кофе, в глубокой депрессии. И мы никак с Андреем не могли определиться, кто же он по темпераменту – сангвиник или холерик? Почему-то нас этот вопрос в тот день волновал. Но его суета и мелькание перед глазами очень стали утомлять.
- Знаешь что Витек? – незадолго до обеда предложил ему мой младший брательник, - сбегал бы ты в магазинчик и купил бутылочку «Лимонной», а то больно смотреть, как ты сжигаешь свои нервные клетки, а они как ты знаешь, восстановлению не подлежат. Нужно успокоиться и согреться заодно немного. У меня же на корню гибнет хорошая закусочка. Я тут прикупил баночку рыжиков с морошкой! Мировая закусь! А…?
Витэк озабоченно почесал затылок. При таком раскладе, это было разумное предложение. День действительно можно было списывать со счетов. Так почему бы не поднять немного настроение и не простимулировать мозговую деятельность? Да и я тоже задумался над перспективой тоскливого пребывания под моросящим дождиком. Явно – стопятьдесят граммов водки были бы очень кстати. Да ещё и под свежемаринованные рыжики с морошкой.
- Пойдём Витек, - решил и я поддержать младшего, - чтобы тебе не было скучно одному, и я разомну ноги. – И натянув капюшоны на головы, мы направились к заветному магазинчику.
Что ещё в нём, в этом магазинчике было хорошо, так это то, что там никогда почти не было очередей. Вот и сейчас перед нами стояла всего пара человек. Молодая женщина и потёртого вида мужичок с авоськой. Пристроились мы сзади очереди.
Мужик, как и мы, покупал «Лимонную настойку», две бутылки. Рассчитавшись и отойдя в сторонку, он начал запихивать бутылки в авоську. Если кто-то уже забыл, то «авоська» это такая плетённая из капроновых ниток сетка с ручками. Когда она висит пустой в вытянутом состоянии, то в неё очень непросто что-то класть. Горловина у неё не очень широкая. Первую бутылку он запихнул нормально. А со второй случилась неудача. Видимо он промахнулся мимо отверстия, бутылка скользнула по ниткам и с громким хлопком вдребезги разлетелась по мраморному полу. По магазину разлился аромат лимонной водки. Воцарилась тишина.
Мужик стоял наклонившись над поверженной бутылкой и столько страдания выражала его скорбная фигура, что просто сжималось сердце. От горя он даже стал меньше ростом и постарел лет на десять. Но длилось это не долго. Внезапно его лицо осветилось светом гнева и ярости. Оно стало злым и красным. Каким-то отчаянным движением он размахнулся авоськой с находящейся в ней второй бутылкой и изо всей силы ударил ею об пол. Во все стороны брызнули осколки стекла и водки. Мы непроизвольно вздрогнули. Одним движением метнув сетку с осколками в урну, мужик быстрым шагом вышел из магазина и металлическая дверь тяжело простонала.
- Да Витэк, извини дружище, за то, что мы тебя обзывали холериком и сангвиником, - говорил я, разливая настойку по стаканам в контейнере. – По сравнению с тем товарищем, которого мы только что видели в магазине, ты глобальный меланхолик. Я бы даже сказал – меланхоголик. Впрочем, чувствую я, что жизнь всё же потихоньку налаживается. Посмотри, там уже кажется и солнышко потихоньку проклёвывается сквозь тучи….
День солнечный. Когда говорят «посмотреть на белый свет», то это обычно именно о таком июльском дне. Солнце палит так, что без тёмных очков и не взглянуть на небо. А мы, бедные торгаши сидим весь день у своих контейнеров и не отойти нам никуда, и не отлучится. Вдруг богатого покупателя случайно упустишь? Считай весь день насмарку. Сам себе не простишь. Кто-то майку снял, из бутылочки прохладной водой обливается, устраивает себе пляж на рабочем месте, кто-то наоборот, в тенёк забился и сидит, мечтает о том, как вечером, после работы скатается на городской пляж или на озеро, или на карьер поближе к Сосновоборску! Ничего не хочется сейчас делать. Ни читать, ни в нарды кости катать, ни даже лишний раз двигаться. Да и покупатели ползают как сонные мухи, в основном сейчас все на дачах и в отпусках. Кому нужна эта долбанная электрика и сантехника? И я сижу, поставив стульчик в тенёк жаркого контейнера, и потягиваю прохладное пиво, которое милостиво подносят изредка продавщицы киргизки.
Мимо меня быстрым шагом проходит пожилой мужичок. Да пожалуй, даже уже и дедушка. Одетый так, что понятно становится, он из деревни. Внимательно осматривает ряды и ничего не говоря, уходит в сторону торгующих шубами. Через полчаса я наблюдаю, как он выруливает с другой стороны и ровно так же, просканировав прилавки, удаляется в противоположном направлении. Странный старикан. Когда он ещё через некоторое время, вновь появляется у моего контейнера, я не выдерживаю:
– Вы что-то ищете? – спрашиваю я его, - может вам чем помочь? Подсказать чего?
Он недоверчиво крутит головой, но увидев у меня в руках зажигалку, подходит ко мне, на ходу вытаскивая из смятой пачки беломорину. Прикурив и выдохнув первый клуб дыма, он наконец удивлённо спрашивает:
- Как называется этот рынок? – и смотрит на меня своими искренними голубыми немного выцветшими глазами.
- Колхозный, - не менее удивлённо отвечаю я, и думаю. Как это человек может почти два часа бродить по рынку, даже не зная как он называется, и куда он попал? Может он с похмела? Да вроде нет. Перегар бы я почувствовал.
- Так, - продолжает он, - колхозный! А почему колхозный? Я уже два часа брожу по нему и ничего колхозного не вижу. Одни китайские тряпки! Если он колхозный, то на нём должны продавать сено, овёс, комбикорм. Ну и я так понимаю, хомуты с телегами. Где всё это? Где? Где, в конце концов тут продают телят, кроликов, курей и поросят? Поросёнка вот купить хочу. Я весь рынок оббежал и из всей живности нашёл только кошек и собак. Да и то, каждая собака стоит столько, что в деревне можно двух коров купить и ещё одну хромую лошадь! Нет, этот рынок нужно переименовать в Китайский! Так будет справедливо!
Я выслушал дедушкину тираду и стоял, не зная что ответить. Он уже давно выговорился и ушел попыхивая папиросой, а я всё сидел и думал. А ведь правда интересно, можно где нибудь у нас в городе купить поросёнка, для личного подворья. Вот такой интересный вопрос почему-то волновал мою душу тем душным днём. Эх, как интересно! Жалко только, что и спросить об этом мне не у кого. Потому что колхозники, на колхозном рынке, к сожалению не торгуют….
Спасибо китайцам. Не оставляют нас в беде. Кажется и теперь русский с китайцем друзья навек! Автобусы стали нормальные в Китае делать, высокие, просторные, почти бесшумные. В любой час пик, в них свободно и светло, сядешь на мягкую сидушку, сидишь, вспоминаешь, покачиваясь на наших ухабах. Подглядываешь за миром божьим в телевизор окна. Первые-то автобусы у них гораздо хуже были. Но всё равно лучше наших, старых, ещё советских. Такие развалины по маршрутам ползали, что и не приведи господи. Выкрашенные все в одинаково грязно-желтый цвет ЛиАЗы. Может быть новые, они ещё и прилично выглядели, но вот только новых автобусов, ко времени расцвета перестройки уже не осталось в городе. А все остальные представляли из себя такие сараи на колёсах, что смотреть было страшно! Побитые, обшарпанные, скрипучие до ужаса. Да ещё и мастера-самоделкины шофера, зачастую отгораживали себе кабину самодельными перегородками. А вместо штор на стекле неизменнае Пугачёва или Высоцкий с гитарой. Салон и так был не очень большой, а с этой отгородкой и ещё лишался как минимум двух сидячих мест и шести стоячих. И никто не возмущался. Все жили по пословице, лучше плохо ехать – чем хорошо идти!
И машин тогда у народа было меньше. Иномарки в городе совсем ещё редкостью были. А самого народа было больше. Вот и забивались эти автобусы под самую завязку на конечных остановках. Так что порой на промежуточных остановках он и не останавливался. Ну конечно если никому выходить не надо было. Ждёшь его, пождёшь, а он родимый раз…, и проехал мимо. Тут в ход у народа сразу же идут все короткие русские слова. Да и длинные порой проскальзывают. А мне вечером по городу часто приходилось мотаться, причём в самый пик конца рабочего дня. Где на базу заехать резиновых прокладок для смесителя закупить, где в магазине дешёвыми батарейками затариться. Вот и приходилось пуговицы к кожаной куртке накрепко пришивать. Залез в автобус, раз и нету пуговицы, вылез, раз и нету другой…. Опять вечером просить жену приходится, - пришей родимая! И всё же в эпоху всеобщей озлобленности народ был терпимее, не то что сейчас. Понимали, что ехать надо всем.
Вот помню, стоял я однажды на конечной остановке автобуса, пил пиво и тоскливо размышлял на тему - влезу я в следующий автобус или не влезу? Или придётся ещё выпить бутылочку пива и подождать следующего рейса? Подошел автобус и народ дружно бросился на штурм дверей. Отбросив сантименты в сторону, в толпу затесался и я. Не уехав на этом автобусе, я мог точно так же не уехать и на втором и на третьем. Благо самому почти никаких усилий для продвижения почти не приходилось предпринимать. Нужно было только шевелить ногами, и толпа сама втягивала моё тело в салон. Впереди меня таранил народ локтями молодой парень, который тащил за собой свою спутницу. Так и я очень быстро оказался внутри. Парню удалось отвоевать место на сидении, он своим корпусом буквально смёл нескольких хилых старушек претендовавших на сидячее место. С довольным видом, он усадил свою спутницу и стоял, нависая над ней охраняя и заслоняя от плотной толпы галдящих пассажиров.
- Какой ты у меня джентльмен! – радостно улыбаясь, произнесла его спутница, сверкая влюблёнными глазами.
И чего-то грустно мне сразу стало. Вот такие джентльмены и разводятся в нашем аквариуме. Совсем недалеко стояла беременная женщина, оберегая руками свой большой живот, рядом несколько старушек уцепились за поручень, протягивая руки, через плечи друг у друга. И стоял джентльмен широкой спиной к ним, и лицом к своей довольной даме. Нет, не доверяю я таким джентльменам! Не может быть мужчина по настоящему галантен к одной даме, если он так неуважительно относится к остальным женщинам. Не верю я в это до сих пор. Напускное всё это и наносное. Хотелось подойти и сказать ей, - разуй глаза девочка, ты можешь связать свою жизнь с человеком, который может спокойно оттолкнуть беременную женщину. Неуважительно отнестись к слабой старушке. Пройдёт несколько лет, и будешь ты удивляться, откуда в нём столько мелочности и грубости? Почему он может тебя обругать, обматерить, толкнуть, ударить? Не хочется предполагать самого худшего, но этот и мать сдаст в дом престарелых не задумываясь. Не привык он уважать женщину, он любит тебя как свою собственность. Но нет…, бесполезно ей было об этом говорить. Сидела она, улыбалась и смотрела влюблёнными глазами на своего кавалера. И было все остальное ей ни к чему! А он весь тут, в одном поступке.
Полезно изредка ездить на автобусе. Давно уже нет таких давок в час пик, и автобусы ходят чётко по расписанию. Спасибо нашим братьям китайцам! В теперешних автобусах, так легко быть джентльменом…!
Совсем недавно, были мы с друзьями и подругами на шашлыках. На берегах одной великой и очень холодной реки. Осень уже. Все норовят оставить в памяти последние, тёплые деньки. Как это и обычно бывает в таких случаях, всю ответственную работу поручили самому терпеливому и талантливому. То есть, мне! Ну конечно же! Мариновать в трёхлитровых банках свинину, таскать тяжелые сумки, покупать хорошее вино и заготавливать топливо и жарить шашлыки! Ну ничего-ничего-ничего! Я молчал и делал своё дело, при разливе я так думал - отыграюсь. Потому что наш коллектив, изобилует талантливыми личностями не умеющими разжечь костёр и умудряющихся на ровном месте ранить ноги тупыми шампурами, вот и приходиться их контролировать и не подпускать близко к ручной, ювелирной работе шашлычника. Я же вырос в глухой тайге, для меня это - пыль! Ну просто ни о чём! Я бы и мамонта смог зажарить на балконе однокомнатной хрущёвки.
Неприятность подошла, откуда не ждали. Постоянно споласкивая руки и ноги в ледяной воде, я зачем-то простудился. И не помогли убойные дозы коньяка перемежаемого с водкой. На следующий день, я безнадёжно слёг. Мало того, что голова болела с похмелья, так она ещё и просто болела! Была какая-то незначительная неприятная температура, и хотелось напиться крепкого чая и весь день безбожно валяться на диване, приглушив телевизор и включив обогреватель. Но я уже знал – стоит устроить себе расслабуху и организм тебе отомстит. Вставать не захочется и на следующий день, а потом и ещё на один день и это может затянуться, на целую неделю! Поэтому поперхнувшись половиной стакана «Горилки з перцем» приправленной толикой чёрного перца и запив всё это крепчайшим чаем с мёдом и малиновым вареньем, я с трудом но отправился по своим делам. Здорово помогло! К вечеру я пробегался и чувствовал себя уже вполне сносно.
О том, что нельзя давать болезни шанс победить себя, я знал уже давно! Ещё с тех самых времён, когда лежал во Физиотерапевтическом отделении краевой больницы с плевритом. Рядом со мной лежали больные туберкулёзом. И старожилами палаты было замечено, что если человек начинал жалеть себя, боялся лишний раз пошевелиться и выйти на прогулку, то он был практически обречён. Даже если болезнь была только в зачаточном состоянии! Гиблый воздух и сама атмосфера больничных покоев убивали надежду. И наоборот, порой больные с достаточно запущенной стадией болезни, но имеющие твёрдое намерение поправиться и выжить, практически выкарабкивались из могилы. Они не позволяли себе залечь в постель и позволить недугу властвовать над собой! Ибо ещё древние сказали – Дорога это Жизнь! Как бы Виа эст Вита! Они регулярно делали какие-то упражнения, дышали свежим воздухом и карабкались, цеплялись за возможность жить. Я это к чему вспомнил? А вот к чему!
Был у нас на рынке мелкий торгаш Коля! В ту пору с местами на рынке была большая напряжёнка. Это, год примерно одна тысяча девятьсот девяносто четвёртый. И доставались они тому, кто раньше придёт. Приходилось поэтому вставать и в шесть часов утра, а то порой и раньше, иначе все места будут заняты. Но в ту пору ещё не совсем были изжиты идеалы социальной справедливости, и ровно десятая часть торговых мест отдавалась инвалидам! Это было свято! В то время, как мы платили по сорок рублей в день (теми ещё деньгами), им они отдавались бесплатно. Вот тогда-то и появился у нас этот самый Коля. Он приходил позже всех нас, медленно двигаясь, опираясь на тросточку и занимал место, предназначенное для инвалида. На вид ему было немного меньше тридцати лет. Всё части тела у него выглядели абсолютно здоровыми, но он так картинно хватался за сердце и тяжело вздыхал, что сборщики оплаты, пару раз спросив у него удостоверение и получив в ответ картинный спазм сердца, быстро отступились от него. Никакого удостоверения у него никогда не было. Но тем не менее я ещё некоторое время сомневался. Но то, что он играет эту роль, выяснилось довольно быстро. Он торговал замками. Всякими, врезными, накладными и сумочка его весила никак не меньше шестидесяти килограмм. Он её спокойно поднимал, когда думал, что его никто не видит и почти волоком тащил из камеры хранения, когда на него смотрели. Не один раз и я наблюдал из окна автобуса, как отойдя метров пятьсот от рынка, он брал трость под мышку и бодренько чесал по своим делам.
Впрочем, скоро он понял преимущества езды с тростью в общественном транспорте и усилил свою игру. Актёрское мастерство росло! Он уже почти не выпускал трость из рук и в совершенстве овладел походкой инвалида. Он и одеваться-то как-то стал нарочито бедно, хоть мы и знали, что деньги у него есть. Теперь, при приближении сборщика оплаты, он демонстративно вынимал какие-то таблетки и глотал, медленно запивая их водой! То же самое было и при приближении милиции проверяющей разрешение на торговлю. Разрешения у него не было тоже. Через пару лет он так вжился в свою роль, что уже верил себе сам! Да видимо, и постоянное никчёмное употребление таблеток тоже сказалось на его здоровье. Уже не он играл роль инвалида! А роль инвалида стала играть им! Он даже внешне, стал выглядеть полной развалиной. Вот это было мастерство…!!! И всё из-за бесплатного места на рынке.
Недавно встретил его в городе. Еле идущего, опирающего на свою неизменную тросточку. На этот раз, он кажется не играл. Сейчас, он уже был болен по-настоящему! Полное перевоплощение состоялось. Он стал тем, кем хотел себя считать. Недаром говорят - никогда не показывай на себе! Или есть такая примета – не примеряй на себя чужие костыли, даже в шутку, непременно вскоре сломаешь ногу….