«Ему теперь уже больше не снились ни бури, ни женщины,
ни великие события, ни огромные рыбы, ни драки, ни состязания в силе, ни жена.»
Э. Хэмингуэй Старик и море
Мне больше не снятся ни салки, ни прятки,
Ни ссоры не мучают сон, ни обиды.
Во сне произносятся тихие клятвы –
Приходят блаженные сны, как молитвы.
Их ночи приносят с распевами сосен,
Рыжеющих, звонких, поющих о ветре.
Вдыхаешь, вздыхаешь над пропастью в осень.
И дальше идёшь по наитию, в метре…
Пугливая птица, зацвиркает: «Сон…Сой…»
Шепнёшь осторожно: «Да ладно, сердечко!
Ты здесь не случайно, по прихоти сонной,
Ну что ж, проводи до стремнины у речки».
С охоты вернувшись, похожую птаху,
Мне бросил отец: «Ощипай-ка на ужин.»
Я знаю, под перьями – рябушки страха,
И в сердце творожился инеем ужас.
В ладонь умещался скелетик пичуги
И слёзы текли по щекам, не стихая.
Душа обретала подобье кольчуги,
Я стала – другая.
Давно мне не снятся ни люди, ни страсти,
А птица нет-нет, да вспорхнёт ненароком.
У каждой своё золотистое «здравствуй»,
Лети, моё сердце! Лети, черноока!
Опять просыпаюсь под шум говорливых –
Ведь сердце давно в их раю голубином.
Здесь словно бы маслом поспевшей оливы
Полощут гортани. И пробуют вина…