Я долго вглядывался в эту улыбку,
Я долго смотрел, пытаясь что-то понять, —
Что же меня беспокоит и что тревожит, —
Сердце здесь не причём, но это ведь как сказать…
Сиреневые облака застывшей тверди
Набухших сосков, — их красноречивый взгляд,
Не было простоты, — умолкнет стужа
И загорится тюльпан свечи.
Образы своевольны, они, — бестыжи
И даже не подозревают, а можно ли так сказать…
Если и пробуждение зловещей силы, —
Зовом своим искромётным зовёт вулкан.
Ландыши умолкают, приходят другие травы.
Они благоухают, так, что их можно пить…
Остынь и почувствуй всей кожей, сердцем, ну же,
А ты просыпаешься и начинаешь переводить…
Молитвы горят сомнением в часах песочных, —
Ты не переворачиваешься, а значит ты сладко спишь,
Милая, посмотри, на руках твоих розы далёких шпилей
И остроконечных башен всё той же одной свечи…
Будешь ты завтра карабкаться по отвесным скалам,
Наслаждаясь …и терпким кофем …и залами прошлых лиц,
Что не потревожат твой образ грозный,
Впрочем и на это надеяться не спеши…
Только, – это не сегодня, — завтра,
А сейчас, позволь мне, всё же, досмотреть сюжет:
Этих сосков молочные реки преисподней
И рождение серебряной пустоты…