Лестница,
в уголке плачет Кай..
Это я - Герда,
слышишь?
хожу в поисках аиста -
чтобы унёс с крыльца.
Жизнь - это гетто,
это там, где болит,
а болит всегда выше..
Только не умирай, пожалуйста,
до конца.
По образу и подобью -
как Слащёв,
в переулках Салима,
города ведьм
и жидовской дряни.
Говорят, жил,
говорят, ничего -
все ко Господу мимо..
Будешь гореть
кочергой в их кармане.
Не признаю ига,
не ворошу хворост,
плюю на небо,
целую крест.
Говорю:
умерла интрига,
а там где порознь -
в спину
сосновый лес.
Заливай тоску
дерьмовой водкой,
только самой дерьмовой,
от которой жидкий мат из аорт,
говори всем, что - спорт,
будто гребля,
а сам-то вдовый -
и лужёною глоткой
во весь аккорд.
Ну ка, поворотись, сынку,
на свет,
ну что, помогли тебе
твои ляхи?
из-под русской рубахи
хохляцкое наполовинку
сердце,
наполовину кастет,
сшитое из
бархата и мешковины..
А теперь вниз!
ну что, помогли тебе
хунвейбины?
Не забудем Одессу,
не простим,
амен!
даже если кал вымоют из кишок -
будут их младенцы
напосошок
разбивать лбы о камень,
будут их вдовы
с лозы
как виноградный жом.
Герда споёт:
три блатных
на четыре ненорматива,
королева воскреснет
с удоем желчи..
уже полночь в предместьях
и йод
на стигматах Итиля,
это город скопцов
и обритых женщин.
Это город пустот,
предвкушений и послевкусий ,
видишь у храма
бъётся в падучей дервиш -
нецензурная драма,
риспот,
последняя из иллюзий,
а, впрочем, в неё
и с матом уже не веришь.
Перепашем снова
святое место.
Высечем солнце -
как иероглиф,
септаккорд под венец -
из белых скал,
в стиле Хантера Томпсона,
в духе гонзо:
Ave, великий народ,
будь ты проклят..
Ты обрёл наконец
что искал.