В провинции смеркается. Пейзаж
Ещё не красочен, но столь апокалипсичен.
Последний луч берет на абордаж
Высотный дом. Пейзажу непривычен,
Восставший город из-под мерзлоты,
Не претендующий на численность и плотность,
Размером, с голубиной высоты
Не более двух пальцев протяженность.
По ней по всей, а также в поперечник
Видно его пристрастие к грехам:
Он не свеча, а только лишь подсвечник
И курит, как со стажем растаман.
И я, спровадив солнце за трубу,
Курящую руду без остановки,
Жгу серу. Свежую траву
Сминаю под подошвою кроссовка.
Жужжание невыспанных шмелей
В погоне за возможностью халявы
Над плоскостью оттаявших полей
Усилилось отсутствием управы.
Моменты счастья негативны тем,
Что вес имеют прямо соразмерный
Моменту одиночества в квадрате стен
И множенное градусом таверны.
В провинции как будто нет зимы.
Есть стол и стул, верёвка и таверна:
Как микроскоп при рассмотрении чумы
Ввергает в панику незрелого интерна.
Здесь остаётся, сидя у реки,
Отгородившись от судьбы аборигенов,
Считать в уме насколько далеки
Плененные тела от тела пленных.
Но дальше всех и всех сильней
От одиночества до счастья, от тебя
До самых отдаленных ****ей
И потому, что есть вокруг - то зря.
И сон к чертям. Тем более что ночи
Зависимы от положения тел:
Не только в плоскости кровати, но и прочих.
Однако я здесь боле не у дел.