«Роль Сталина в истории страны положительно оценили 70% респондентов «Левада-центра».
Об этом сообщает РБК со ссылкой на данные мартовского опроса социологов. Отрицательно к советскому вождю относятся всего 19% опрошенных. Издание подчеркивает, что исследование выявило рекордный показатель положительного отношения к Сталину за все годы подобных опросов»
(Из главных новостей СМИ 16 апреля 2019 года)
О своём отце рассказывает Николай Владимирович Кузнецов.
Русский писатель, псевдоним - Николай Углов.
Родился и живёт в городе Кисловодске.
Николай Владимирович своё детство провёл в концлагере.
Не в немецком лагере. В нашем советском ГУЛАГе. Вместе с отцом, офицером Красной Армии.
Десять лет ГУЛАГа отцу дали за то, что он, раненый был в плену.
Подробнее об этом позже.
Продолжение 15 рассказа Николая Кузнецова об отце.
Продолжение 14 http://www.stihi.ru/2019/05/11/2424
«А сибирячка, приходя кормить сеном телят и убирать навоз, продолжала равнодушно взирать на нас. Было вернувшаяся надежда, сменилась отчаянием, мы опять начали угасать. Вот и Надя смирилась с неминуемой смертью и перестала выходить из телятника. Как–то сквозь дрёму, и какое-то бессознательное равнодушное состояние опять услышали разговор двух скотников, привезших свежую солому в телятник:
– Аграфена. Сейчас были на Замошье. Набираем вилами со скирды солому и вдруг натыкаемся на кучу покойников. Сколько их там.
– Кавказские?
– Нет, китайцы. И откуда их столько?
– То-то я смотрю их по деревне начало много шататься. Вот навезли на нашу голову бездельников. Начали, видать, дохнуть.
– Ночью они все уходят за деревню. Ночуют в скирдах соломы и сена. Стога-то сена находятся дальше от деревни, но и там, говорят, уже стали находить покойников. А твои-то постояльцы ещё живы?
– Живы, мать их так. И сердце за них болит, и зло берёт, привязались к телятнику на мою голову. Мальцов, правда, жаль. Помрут всё равно. Думаю, недели две ещё помаются.
Скотники уехали, а Надя Спирина начала о чём-то с матерью шептаться. Она что-то горячо ей доказывала, но мать упрямилась:
– Да ты что, Клава? Как можно? Это же грех. Да и сможем ли мы есть?
– Грех, конечно. Собак и кошек вон съели ещё как, и это съедим. А что? Помирать лучше? Может, ещё выживем. Ты что, не помнишь, как рассказывали наши родители о голоде на Северном Кавказе и Поволжье в тридцать третьем году? Тогда многие выжили только благодаря этому.
Всю правду об этом разговоре мы узнали только через десятилетия. На следующий день мать с Надей, кряхтя и постанывая, куда-то опять засобирались. Клавка, Шурка и я еле шевелились, беспрерывно дрожали и всхлипывали. Взрослые накидали на нас вороха соломы и ушли. Сознание вернулось ко мне только тогда, когда сквозь сон услышал, как мать, плача, тормошит меня:
– Колюшок, очнись. Мы спасены. Председатель дал нам мяса.
И правда, в ноздри пахнуло чем–то необычным. Мать с ложки поила нас бульоном, а затем дала и кусочек печени. Мы опять начали медленно приходить в себя. Теперь ежедневно Надя с матерью поили всех троих детей бульоном. Принесли откуда-то ворох разодранной одежды и одели на нас. Теперь мы стали походить на кочаны капусты. Но холод всё равно нестерпимо донимал нас. Телятница, видно, о чём-то догадывалась и, приходя по утрам, презрительно смотрела на мать и Надю Спирину:
– Бессовестные вы люди. Ишь что удумали. Бога нет у вас в душе. Разве можно так делать? Звери вы, а не люди. Вот выгоню вас отсюда на мороз.
Мать валялась в ногах у сибирячки:
– Аграфена, прости нас. А что делать? Себя уже не жалко. А как деток спасти? У нас уже не было выхода. Спасём детей, Бог нам простит этот грех. А бедных людей уже не вернёшь с того света.
Мы не понимали смысла их разговора. А лютая зима продолжалась, было очень холодно. Мать с Надей еженедельно куда-то уходила и приносила нам спасительную печень. Всё также взрослые ходили в лес, набирали сухих дров и по вечерам, когда уходила телятница, варили в чугунке суп. Иногда они добывали мёрзлой, свинячьей картошки или очисток, а также остатки нашего овса и тогда наш суп был просто великолепен. Мы уже иногда выползали из телятника, когда было тихо и безветренно.
Как-то подъехали скотники. Услышали их разговор:
– Последний раз были в Замошье, скирда уже кончилась. Ужаснулись, у всех замёрзших китайцев вырезана печень. Лисы, росомахи уже растаскивают по полю трупы. Не твои ли, Аграфена, постояльцы печень вырезали?
– Ну, а кто же? Да не одни они сейчас этим занимаются. Вон, по деревням сколько голодных ссыльных. Пропасть какая-то.
Мы особенно и не понимали смысла разговора, были в полубреду и в полубессознательном состоянии, так как вскоре начали опять люто голодать, мама и Спирина перестали нас кормить. Они теперь никуда не выходили и лежали в соломе рядом с нами, видно, председатель перестал им давать продукты, было спасшие нас.
Нам стало всё равно, на душе была пустота. Постепенно привыкали к мысли, что уже не имеет смысла сопротивляться, т. к. спасения нет, мама расписалась в собственном бессилии и надо готовиться к худшему. Она как-то громко зарыдала, горячо заспорила с Надей Спириной:
– Всё, всё, Надя. Ты как хочешь, а у меня уже нет сил так мучиться. Я не могу смотреть, как страдают дети и медленно с мучениями умирают. Куда ты дела ту верёвку? Ночью вон на той жердине повешу детей, а потом и сама.
– Нюся, что ты говоришь? Разве можно так? Может, ещё как-то обойдётся. А верёвку где-то за телятником занесло в снегу.
Мы с Шуркой практически не удивились такому решению матери. Ну и пусть. Нами овладела апатия и равнодушие, скорей бы закончилась такая жизнь. Такое балансирование на грани жизни и смерти у меня в Сибири будет ещё неоднократно. Постоянный голод в течение нескольких лет, холод, гибель в воде и на льду (чуть не утянуло под лёд). Несколько раз тонул в трясине, неоднократное обморожение, нападение сохатых, а также несколько падений с деревьев, эти стрессы стали постоянными спутниками в этой проклятой Сибири. К ним в будущем добавился пожар в тайге, где я чудом не сгорел, а также один случай, когда меня откопали в снегу, уже не шевелившегося. Но об этом позже.
Сибирячка-телятница всё-таки не выдержала наших рыданий, сжалилась и пустила нас троих к себе в маленькую избушку, а Спирины остались в телятнике. Мать начала помогать нашей спасительнице работать в телятнике, таскать воду на коромыслах из Шегарки, поить, кормить телят, убирать навоз. Уходили они на весь день, а мы голодные лежим и ждём, когда вернётся мать и чем-нибудь накормит».
Продолжение рассказа в следующей публикации.
11.05.2019