День отцвёл и заскользили тени
Сумеречной бархатной портьеры
Грациозной пластикой движений
На охоту вышедшей пантеры.
Стихли шорохи и звуки затаились
В напряженных струнах ожиданья.
Запахом тревоги отравились
Пряные полей благоуханья.
Всполохами смутными агоний
Под утробный рык, ещё далёкий,
Обнажив клыки в оскалах молний
Надвигался фронт грозы. На вдохе
Время замерло в немом полудвиженьи,
Оглянуться в прошлое пыталось,
Надышавшись ладаном успенья
Нежности, что с горечью смешалась,
Счастьем тем, что так и не сложилось,
Ожиданием того, что не сбылось,
Жизнью, что, выходит, только снилась.
А теперь уж поздно. Началось.
В дуновенье легком покачнулась
Стрелочка полыни горькой, дикой.
Вздрогнула, как будто бы, очнулась
В ароматах дремлющая липа.
Закачались сосны вековые,
Будто, невесомые тростинки,
Застонали как полуживые,
Окропляя ветками тропинки.
Ветры гнали шёлковые травы,
Словно гончих гибкие пружины,
Что в азарте драматичной травли
Пущены пред свитой господина.
С каждым мигом вдвое нарастая,
Капли первые о землю застучали.
Тяжело и глухо, как из стали,
Как монеты, что плашмя упали.
Нет. То был не ливень. Реки лились
Бесконечной чередой каскадов,
И земля, и небо, словно, слились
В непрерывном рёве водопада,
Что срывался с края переката
И топил отчаяния звуки
И лишь выстрелы басистые раскатов
Исполняли приговор разлуки.
А когда глаза открыло утро,
То, паря над шрамами оврагов,
Их туманами латало будто
И вздыхало свежестью и влагой.