Окно палаты, солнце из прорех,
линолеум, влюбившийся в орешник.
Ещё бледна, уже – переболев,
глядит на мир, весной переболевший.
Ей непривычно жить не впопыхах,
и жар её, как школьный стих в тетрадке,
открывшийся в апрельской лихорадке,
её оставил, в ней отполыхав.
В анамнезе её зияет весть:
скоропостижный ход весны летален.
Она хранит прошедшую болезнь
как случай, как сокровище и тайну.
То было с ней, но было с ней одной
без слёз, цветов и прочих церемоний.
Что было с ней? Да, горечь цитрамона,
слепой апрель, весеннее окно.
И ты не знал её тоску в тех днях,
не навестив, ни разу не проведав.
Грудную клетку выставив, проветрив,
тебя своей болезнью не стесняв,
она глядит на солнце из прорех
и с ним смеётся – над собой, конечно,
ещё бледна, уже переболев,
не веря счастью быть переболевшей.