Под «Lazy» и «На маленьком плоту»
он жил себе,
четырежды обаблен,
в растянутом советском ширпотребе,
и сбраживал дыханьем чистоту,
пытая дождевые капли
об увиденном на небе,
чтоб после на баяне поорать,
не пользуя печатные слова.
А я к нему, тайком от домочадцев,
являлся по субботам:
– Бать! А, бать!..
И он давал – конечно, из родства,
но с целью поскорее распрощаться.
Построенные фрицами дома,
седые, как баварка тётя Ирма,
пришедшая на смену тёте Вале,
ночлежили папаню задарма,
и дружно, сорокапятиквартирно,
от органов надзора укрывали.
Но я был вхож на батин материк,
имея отчество и времени вагон,
чтоб в следующем веке оглядеться
на ту эпоху, скомканную в миг,
где полумигом высится и он.
Такое вот кино и немцы.