Они возвращаются,
как подобает предкам,
когда тепло подступает к веткам —
по традиции, в первой декаде мая...
Проходят по улицам оживлённым,
по шумным проспектам,
многое не вполне понимая...
На прежних местах остановок
ожидают списанного трамвая...
Одетые не по моде,
они растворяются
в весело гомонящем народе;
гуляют по паркам,
подстриженным и зелёным,
наслаждаются греющим солнцем,
словно нежданным подарком,
и взглядом, наивным и удивлённым,
провожают встречные лица...
И, радуясь, что — весна,
Останавливаются у витрин,
в которых отражена
ухоженная столица;
заходят тайком в кино,
в бары и игротеки,
стучат костяшками домино,
посещают районные библиотеки,
перелистывая сквозняком
нечитанные страницы,
сложившиеся в тома;
дивятся виду машин,
наведываются в дома...
Бродят в торговых залах,
не разбираются в ценах...
Идут мимо новых кварталов,
незримо участвуют в уличных сценах.
Недоумевают, откуда у нас теперь
гамбургеры и суши.
С подлинным интересом
заглядывают к людям в открытые окна,
и в затворённые души...
Молчащие персонажи
идущей куда-то пьесы,
они неприметны,
совсем не чувствуют боли,
они ничего не играют —
уже отыграны роли,
И боле - ни роста, ни веса,
Им нечего делать в бистро...
Они так печалятся, видя, как жизнь
прожигают отчаянные повесы;
подолгу катаются в расширившемся метро
по линиям разноцветным
в светлых вагонах;
улыбаясь, глядят, как знамёна
колышутся вместе с ветром,
считают звёздочки
на офицерских погонах...
Слушают объявления,
читают рекламные вывески,
названия и таблички,
изучают летнее расписание на вокзалах,
и, в отсутствии всякой налички,
стесняясь, садятся зайцами
в пригородные электрички,
едут среди смеющейся детворы...
на передовую...
К лесам и полям...
Туда, где под видом канав да ям,
скрываются бывшие рвы
на позициях павшей пехоты,
И некогда вырытые до шеи,
Чернилами выцветшей похоронки -
проступают былые траншеи,
старыми ранами ноют воронки,
торчат бетонные доты,
оплавленные в огне...
Туда, где с военной поры
на некоторой глубине
схоронилися не-
разорвавшиеся снаряды,
угадываются окопы,
и в непроходимых болотах
покоятся сбитые самолёты;
Туда, где сбираясь в отряды,
радивые землекопы —
не ради деньги и икорки —
стоя по пояс в земле,
находят меж грязи и глины
солдатские медальоны и корки,
кисеты из под махорки,
винтовки, гранаты и мины —
средь мирного то жития!
И даже КВ и "тридцать четвёрки" —
державные ржавые танки,
и поднимают из небытия
затерянные останки...
Они возвращаются,
наблюдают, как мы живём,
словно видят тревожные сны...
Они когда-то погибли, сгорели живьём
в чёрном пламени страшной войны,
встав за землю свою
бескорыстно и дружно.
Мы их правнуки, внуки, сыны.
Им от нас ничего не нужно.
Им только бы знать,
за что они полегли,
за что перестали быть —
и просто удостовериться,
что их не смогли,
не посмели забыть
урождённые в будущем дети;
что живём мы
на отвоёванном ими свете,
пусть не легко,
но хотя бы, достойно.
Узнать, и до времени —
спать спокойно...