Трава на поле брани полегла,
так буднично, под пьяненькие маты.
Ещё с утра была она брюхатой,
и хлопотала бабушка-пчела,
набив перину одуванчиковой ватой.
Коровок божьих пас жучок босой,
лелеял он букашечные думки.
Калачики в его пастушьей сумке
ещё не скошены безжалостной косой,
и по’лны сладостной росой бутонов рюмки.
Кузнечик наковал смычков и флейт:
сверчкам хватило бы на лето и на осень,
{ах, кто бы знал, что музыку их скосят}
и цокотуха, чтоб казаться зеленей,
пыльцою пудрила свой конопатый носик.
Паук латал разорванный гамак...
Пылинку сини неба – незабудку
объял вьюнок; забудет за минутку,
едва наденет свой вечерний фрак,
прильнув к соседке кашке-пышногрудке.
Очки свои искала стрекоза...
Гудела муравьиная слободка;
совместно раздобыв колпак от водки,
считали голоса: кто «против» – «за» –
построить из него большую лодку.
Не ведали, их приговор – «газон».
И угораздило же в городе родиться
не кошкой, не машиной, и не птицей,
тянуться сквозь асфальт или бетон...
По правилам – газонам надо бриться.
Спасибо, что травы бесцветна кровь,
а жители её тихи и ме’лки.
Так наш мирок у Боженьки в тарелке.
А, слышит ли: «не, дай», «спаси», «укрой» –
из наших голосов свирель-сопелку?..