У нее голубые волосы, Арлекин на правах пажа,
папиросной бумаги полосы - облизнуть и слегка нажать,
чтобы край самокрутки дедовой не давал забывать о том...
"Мы сначала с тобой беседуем...", - говорит, расстегнув пальто.
А потом расцветают ранами голубые бока снегов.
И цунами и ураганами край души у нее багров.
"Сдохни, гадина черномазая!" - от облавы звенит земля.
Желтым йодом костяшки мазала и хлебала саган-дайля...
Можно складывать чешскую костницу из скелетов в ее шкафу.
С переломанной переносицей и ударной волной кунг-фу -
ей сегодня за двадцать минуло, но охота еще свежа.
Бреют головы Арлекины и холодит рукоять ножа.
Выйдет, берцем сминая в лужицы предвесенний корявый наст;
по инерции с миром кружится - по привычке ему воздаст.
И привычка годами развита - бей за деда стальным крылом.
Но от деда остался разве что... самокрутки тупой залом.
"Сдохни, гадина черномазая!"... Джига-дрыга на черепах.
И кривится лучами свастика вместо молота и серпа.