если б смог я взлететь над мирком безобразным,
что беспомощно-жалок, трусливо-надменен —
стал бы в миг несомненно раскованно-властным,
свободным. и счастьем то б лилось мгновенье.
если б смог я летать над мирком безобразным,
что беспомощен, жалок, безлик, лицемерен —
я бы стал сей земли визитером нечастым,
поселившись на волею брызжущем небе.
если б смог там парить, не обрушившись камнем —
я бы стал королем сих бескрайних небес.
я б весь мир срисовал, ставший чуждой мне гранью
необъятной вселенной,
на старый холстец.
и кистями воздушную гладь разбивая,
я бы видел всю гниль, уебанства венец.
в виде ****ства сердец или гадства морали —
все впитал бы мой ветхий и старый холстец.
и когда бы на нем уж весь мир уместился,
что кистями эмоций моих возведен —
он бы вдруг задрожал.
и разбился в крупицы.
ведь вещицею снизу, оттуда
он был бы рожден.
я б частицы-остатки сжимая нещадно,
загрустил бы на миг, атмосферу коря.
лишь на миг. а затем раскидал б их — прощайте!
ведь я выше стремлюсь — к занебесным морям.
и все дальше и дальше от мира взлетая,
я б почувствовал вдруг, что приходит ****ец.
да, душонка в оргазме свободы всё биться желает,
но ведь лишь в человеке.
что такой же холстец.
и обрушился камнем бы. робко, без звука.
по пути бы мне с ветром впивались в лицо
так абсурдно и криво те осколки рисунка,
что я красками мазал,
того мирка безобразного, беспомощно-жалкого,
и куда теперь камнем со свистом несло.