защити меня, только немного, а дальше - я сам
побегу травостоем к реке, что искрится за лесом,
я умею быть сильным и не предаваться слезам:
мне большущие семь скоро сменят огромные десять;
научаясь по солнцу собрать и рассеять тепло,
я привычен к морозам людским и животному мраку,
пусть одарит лучиною тонкий березовый ствол,
да в ладони падут бубенцы из созвездного знака;
вдоль бескрайней и гладкой, чернеюще-пегой земли
пробираться несложно дорогой, что вьется да снится;
по небесным просторам несутся мои корабли,
по отлогам и склонам влачатся мои небылицы...
... я утрачу Аркадию вскоре, а ты замолчишь,
и, ни много ни мало, за год не обронишь ни слова;
схороня черновые листы под призором свечи,
мне придется спешить по мосту из железа простого,
мне придется учить и искать, кипы книг ворошить,
от покражи поклажу деля, своего от чужого,
изумленно ловить малышей в загнивающей ржи,
злую пропасть спиной ощущая легко и не ново;
темноту и испуг добавляя в гранатовый морс,
крепко зелье мешать для грядущих юдолей и болей:
вдруг не выдержит сердце, и поезд уйдет под откос?. -
что же, право, хранить его створки в кромешном покое...
... только мелкие беды иссякнут, как с гуся вода,
а большие наростами станут на выцветшей коже,
с колокольного бока стечет, расплескавшись, закат,
и подступит весна, и раскатится парой горошин;
со своими семью я бреду, уклоняясь от них,
не умея в единое слиться ни с левым, ни с правым,
запоздало твержу и молитву, и просьбу, и стих
этот робкий (с глухим перестуком набойки трухлявой);
тщетно жду новизны от старейших, как мир, облаков,
насаждаю теплицы, не бредя мирским редколесьем;
и кривляется в зеркале отрок преклонных годов:
мне большущие семь не сменили огромные десять.