стихи самые старые
И подвиги, и слава
…Вот плюнешь и пойдешь по шпалам.
А тут и gloria sic transit
От древнеримского вокзала.
Тройка, семерка, туз
Болтливый вечер постно тлел,
Луны лоснящаяся ряха
Вдруг оказалась не у дел
И грохнулась о землю махом.
Эй! Подберите золотой,
Не каждый день так прет удача.
Стоишь не с фигой, а с луной
В кармане – это что-то значит!
И что-то прочего поверх,
Когда спросить не хватит духа,
Про то, что прячет в рукаве
Одна винновая старуха.
Птицы
Внимая громким крикам желторотым,
Ты раздаешь троянские подарки.
Сдаются воробьиные высоты,
В реестр желаний вносятся ремарки –
Ты раздаешь напрасные подарки.
Отголосив весною златовласой
И заскучав в павлиньем оперенье,
Летать по-птичьи птицы не согласны,
Желают крылья высшего паренья –
Ты отбираешь яркие подарки.
Слепой охотник целится в восход.
Слепое солнце падает на утку.
Ах, что за сны неведомых широт
Ей грезились в рассветном промежутке!
Ты раздаешь прекрасные подарки –
Легко даны и запросто растрачены.
А те, что так бескровно не отнять,
Оставь другим, голодным и удачливым.
И приводи ахейского коня –
К разбитым ребрам крылья приколачивать.
Отраженье
Потом, когда сойдешься с отраженьем,
С улыбкой – хоть намажь на бутерброд –
Ему предъявишь список преступлений.
Оно оценит, и оно поймет.
Пойдешь на вы – заблудишься в тумане.
Оно и так пойдет наверняка.
Оно тебе за пазуху заглянет
И пальцем поворочает слегка,
Чтоб та, что широка и велика,
Не затекла в насиженной нирване.
Бродяги
Когда-нибудь кончатся яркие краски и перья,
Рассыпанным блесткам останется ждать полотера,
Сварливой старухе никто из бродяг не поверит:
– Опять сигарету цыганить пришла Терпсихора.
И сядут хлебать царский ужин из банки консервной
Приятели по согревающей байками ночи.
Прошаркает нищая осень к пустой костюмерной,
И месяц двурогий повиснет, небрежно заточен, –
Далекий, как будто картонный, как будто нестрашный.
А если и страшный – какие задергивать шторы?
Безногой старухе нальют и оставят затяжку,
И долгая ночь будет молча укачивать город.
...И смотритель
Он жил на картине,
Написанной маслом.
В парадном мундире
И алых лампасах
Смотрел повелитель
Южного зала,
Как непочтительно
Солнце упало,
Оставив на кителе
Липкие блики…
Мелко смотрителю
В море великих.
Час до закрытия.
Ноги устали.
Два посетителя
В северном зале.
Положение
День обдирая по часам
От яркой шкуры апельсина,
Я полагаю, вечер зимний
Себя проглотит как-то сам.
И будет опиум ночной
Клубиться улицей морозной
И, проступая солью, звезды
Вставать над гаванью чужой.
А та, что скатится слезой,
Перегорит и озадачит –
Я полагаю, надо мной
Ни там ни здесь никто не плачет.
Ах, если можно бы иначе –
Не так, не здесь и не со мной.
Закат
Спи, бездна, морю голосов
Не каждого дано озвучить.
В нем переписка мертвецов
Важней, чем перепись живущих.
Спи, море. Твой закат багров,
Но обнаженный встанет рядом –
И не достанет красных слов,
И сини волн не хватит взгляду,
Когда сорвешь пурпурный плащ
И не поднимешь пыль с дороги.
И станешь нем, и станешь зрящ,
И это будет – тем немногим.
Марсель
«В марсельском госпитале «Консепсьон»
скончался негоциант Рембо».
А бездна – и слева и справа –
Качала канат, торопя.
Ей нравилась эта забава –
К тебе он бежал от тебя.
Дохнуло – над холкой Марселя,
Где ветры на крышах храпят,
Ее оборвалось веселье –
Он больше не видел тебя.
Натянут канат вхолостую.
Последнюю строчку любя,
Здесь голуби крышам воркуют:
– Марсель, он смотрел на тебя!
Махаон
*
Хранилища последняя тюрьма,
Безмолвия холодное проклятье.
И в нем по грудь зарытая в тома
Лунатиков свихнувшаяся братия –
Что не могла пройти, не наследив,
Прикосновеньем мир не искорежив.
И день за днем их держат взаперти
Смирительной рубашкою обложек!
Чья тишина – вино и молоко,
Полынный сок и клеверные росы.
Пусть их таврят, как мраморных быков,
И подают, как шлюху, по запросу.
*
Plena voce
В полный голос – городу и миру,
Узником – на беглую луну.
Как любовниц, обнимают лиры
Мертвецы, идущие ко дну.
Ни черта не помня из латыни:
Manu mortua – право не отымет.
*
Так, истончаясь, лопается кожа
И два горба выламывают спину.
И страх иссяк, и разум уничтожен,
И только боль забилась в сердцевину.
Вот на нее нанизывают крылья –
И махаона принимает небо
В стерильные ладони,
Но бессильно
Услышать сердце ярости и гнева.
*
Их песни на взморье, их души в пустыне,
Их духи в степях и лесах.
Как скоро подлунное сердце остынет,
Навеки уснут голоса…
Охрипшие волки, как венские птицы,
Восходу решаются петь.
Под солнцем предательский голос садится,
И катится скрежет и медь.
И что им всей Австрии вальсы-чаконы,
Кто в стертую кожу одет? –
Кто плыл Ахеронтом и шел Флегетоном,
Кто милостью божьей поэт.
*
В бесплодный век кургузых междометий
Заглавья говорить благоволят
На языке умолкнувших столетий.
И сердце – цель, и слово – камнепад.
И спят слепые демоны рассудка,
И крылья махаонов шелестят.
Забыт язык. А солнечно и жутко.
И сердце – цель, и слово – камнепад.
Духовые и медные
Беги, мой огонек, один
Из плена тысячеязыких.
Тут, доживая до седин,
Хоронит музыку музыка
И хлопает тарелкой медной.
Ты сам играешь худо-бедно,
Но лучше бедно, чем к столу –
Когда и миру и селу.
Растет лицо на крепких ляжках
И мерит мерой все подряд.
Ну, продудят, так продудят,
Все меры дрянь – но этой страшно.
Пусть славы потная химера
Блестит надраенной щекой,
Но, черт возьми, ты ей не свой,
Чтоб панибратски пить мадеры
Вдвоем из туфельки одной.
Кто думает, что ты ручной
И лавровой удавки ищешь,
Пусть пробежится за тобой
И протрубит на пепелище
«Ну, трубачом, так трубачом» –
А там и туфельку пропьем.
Вороные
Далеко до рассвета
До красных коней
Седлай пока не утих
Закипающий ветер
И злее жокей
И несет по земле вороных
А дожить – хорошо
Не дожить – не беда
Только сердце колотится в такт
Шагом
рысью
галопом
карьером
и вот –
Вихрем звездная грива по небу метет
И не жаль ни коня ни черта
То ли жив – все равно
То ли мертв – не беда
Ветер в руку и конь не остыл
Просто злее жокей
Просто черных коней
Не меняют на чалых кобыл
Список
Классики, карты, пиратские шхуны.
Месяц в просыпанном сладко кунжуте.
Только бы северный ветер не дунул –
Доброю будет Жар-птица…
Не будет.
Сердце в ладони, перчатка оленья.
Бремя побед и вина безоружных.
Классиков присное время старенья.
Зависть. Синяя птица…
Не нужно.
Дождь. Купола под дождем воскресенья.
Голуби, голуби в небе бесхозном.
Реки как слезы. Дорога. Служенье.
Утро спокойного выдоха…
Поздно.
Ситцевый полдень в тени винограда.
Спицы, пинетки, рыбацкая лодка.
Две сигареты бессонные рядом,
Верные други…
Давайте водкой.