Прошло почти три месяца, как Никита Кожемякин стал вдовцом. И он, когда-то весьма заметный человек в жизни села, начал терять свои, казалось бы, незыблемые позиции. Никита постепенно превращался в раздражительного, недовольного всем и вся, замкнутого старика. А ведь какое-то время назад он был совсем другим человеком. Подобно своему сказочному тёзке он обладал недюжинной физической силой, а кроме того слыл среди односельчан умным, весьма рассудительным человеком.
Все, кто когда-то имел с ним дело, отмечали его замечательный аналитический ум. Недаром ведь к нему довольно часто обращались односельчане при необходимости разрулить ту или иную ситуацию, в чём он был настоящий мастер, и разрешал самые сложные житейские проблемы легко и быстро.
Сельское руководство уважало Никиту за целостность его суждений, а также за огромные, с пудовую гирю, кулаки, которые Никита не раз совал ему под нос, как самый немаловажный аргумент.
Несмотря на то, что возраст Никиты давно перешёл в пенсионное пространство, он даже представить себе не мог, что либо он, либо его жена могут в определённый момент остаться в одиночестве. Детей у них не было, а это значило, что надеяться им придётся только на себя. Одиноких людей солидного возраста в селе хватало, и сам Никита не раз бывало пытался помочь этим людям перейти в иное состояние, когда хочешь не хочешь, а образ жизни необходимо было менять. Теперь и сам Никита попал в такую ситуацию.
Всю жизнь он любил свою Любушку без памяти, и вот...такой невероятной силы удар. Никита сразу постарел и обрёл некое безразличие к домашним делам. Середина июня, а огород возле его дома быстро зарастал травой; поправить бы изгородь, а он только обведёт его взглядом, и на этом всё.
Маршрут, по которому Никита ещё вынужден был передвигаться ограничился походом в магазин. Остальное время он сидел на лавочке возле дома и горевал, горевал, вытирая время от времени безутешные слёзы.
Почти ежедневно Никиту навещал друг детства, однокашник Степан Прошкин. Жил Степан всего в сотне метров от Никиты. Сколько мог, Степан пытался вернуть друга к жизни, но пока сделать это ему никак не удавалось. Даже с ним Никита был весьма раздражителен, чего за ним никогда не замечалось.
Пару недель назад между Никитой и Степаном даже произошёл инцидент, причём, из-за обыкновенного пустяка. Пустяк этот заключался в том, что Никита и Степан не сошлись во мнении. Ситуация накалялась: никто не хотел уступать, и тогда произошло то, чего Никита себе никогда не позволял.
Хорошо, что Степан вовремя увидел выброшенный в его сторону огромный кулак. Кубарем скатившись с лавочки, Степан затрусил в сторону своего дома. Он преодолел уже два десятка метров прежде, чем Никита пришёл в себя:
- Стёпушка!.. Стёпа! - закричал он. - Друг мой, прости меня, старого дурака! Стёпушка...пожалуйста, вернись...не уходи...
Но Степан не только не вернулся, но и исчез из поля зрения Никиты на целых две недели. Всё это время Никита корил себя, ругал последними словами и молил Бога, чтобы Степан простил его. Как и прежде, он сидел на лавочке и ждал, ждал: вдруг Степан вернётся, и всё наладится.
Степан, конечно, однажды вернулся. Никита сидел, как обычно, на лавочке. Был он гладко выбрит и аккуратно одет: заметная перемена в его внешнем виде.
- Здравствуй, Никита Палыч, - услышал Никита и вздрогнул. Задумавшись, он и не заметил, как Степан вышел из дома и направился в его сторону. Никита поднял глаза:
- Стёпушка, друг мой! Здравствуй. А...чего так официально? - спросил он у стоявшего метрах в трёх от него Степана.
- Вот... Шёл мимо, - пролепетал Степан, зорко всматриваясь в выражение лица Никиты. - Дай, думаю... Вот...
- Стёпушка, родной, разреши мне обнять тебя. Ты уж прости меня, ради Христа. Больше ни я, ни...никто с тебя волос...ни-ни...- сказал Никита дрожащим голосом.
Наконец Степан решился подойти к Никите и пожал протянутую ему руку.
- Спасибо, Стёпа, - прошептал Никита. Вытирая выступившие на глазах слёзы, он поднялся с лавочки: - Стёпа, ты посиди, я - сейчас.
Через несколько минут Никита вернулся, держа в руке корзину. На лавочке чудесным образом оказалась бутылка водки, две хрустальные рюмки, нарезанные сало и хлеб, а в придачу литровая банка с маринованными огурчиками.
- Вот, - сказал Никита, - угощайся, Стёпа... Как говорится, чем богаты... Сегодня...три месяца, как Любушки моей не стало. Давай, помянем её... Банкуй, Стёпушка. Я бы и сам, да так разволновался, как тебя увидел: руки, прямо, ходинём ходят.
Степан, крякнув, открыл бутылку и наполнил стаканы.
- Ну... Чтоб, значит...- сказал он, и старики выпили.
- Давай, Стёпушка, ещё плесни. Выпьем за то, чтоб между нами больше никакая кошка не прошмыгнула, - произнёс Никита с мольбой в глазах.
- Так тому и быть, - поддержал Степан друга. Старики снова выпили, закусили. Какое-то время прошло в молчании.
- Стёп, - наконец произнёс Никита, - сколько лет ты живёшь в одиночестве? Лет десять, наверное?
- Даа...одиннадцатый пошёл.
- Трудно было?
- Нелегко... Ох, нелегко. А с другой стороны... После житья с моей милой, никакая разлука не страшна. Не сразу я это понял, поэтому какое-то время тяжело переживал её уход от меня.
- Извини, Стёп...а как же так получилось?
- Не поверишь... Она вдруг возомнила себя культурной эдакой, городской...а я-то чего там - деревенщина. Она же два года жила у дочери: сначала нянчила внука, а потом - внучку...
Здесь показывалась на день-два - и назад. Приедет, обхает всё на свете и укатит...ни одного доброго слова. А однажды приехала, забрала так...кое-что и говорит:
" Всё, Стёпка, не для тебя я расцвела".
" Чего, - говорю, - чокнулась на старость лет?"
" Ага, - говорит, - может, и чокнулась. Прощай, мой прынц. Забудь обо мне навсегда".
- Так я и остался один. До пенсии-то мне оставалось около двух лет, а в работе такое переживается легче. Огородом да хозяйством я и так последне время только сам и занимался. Так что - для меня никаких сложностей не прибавилось. Ничего, привык. Обкатался, можно сказать, - подытожил Степан.
- А я даже, - вздохнул Никита, - не поддержал тебя, не помог ничем...- Пустое, Никита. Всё нормально.
- Стёп, давай, за дружбу, а? - предложил Никита.
- Правильно. Дружба очень важная штука в нашей жизни, - услышали старики.
- А? - вырвалось одновременно у Никиты и Степана. Подняв глаза, они увидели стоявшего перед ними Николая Петровича.
- Ты, Николай Петрович, прям, как шипиён, матть её...ха-ха-хаа! - засмеялся Степан. - Подошёл - никто и не заметил.
- Николай Петрович, присоединяйся к нам, - предложил Никита. - Я сейчас табуреточку и рюмку принесу.
- Что ж, можно и присоединиться, - согласился, улыбаясь Николай Петрович. - Пока ты, Никита, за табуреткой, я...я сейчас подойду.
Николай Петрович удачно вписался в компанию. Он принёс с собой бутылку водки и две сушёные краснопёрки. Никита и Степан аж ахнули, увидев такую редкость.
- Ну вот, - сказал Николай Петрович, - мы, прямо, как святая троица. Статус у нас...эхехе...одинокие старики, хотя и оставшиеся в одиночестве по разным причинам. Ничего мужики-старики, прорвёмся. Ну чего, Стёп, давай, наливай, а я тост скажу.
Степан ловко расставил рюмки и мигом их наполнил.
- Давай, Николай Петрович, - напомнил Степан.
- За дружбу тост был, так что я повторяться не стану, хотя тост, конечно, замечательный. Я же предлагаю нам троим держаться друг за друга, как говорится, до последнего вздоха, за что и хотел бы я с вами выпить.
- Хорош тост, - одобрил Никита, занюхивая выпитое кусочком хлеба. - В корень зришь, Николай Петрович.
Старики выпили ещё за здоровье друг друга, за ослабление напряжённости в мире...
- Николай Петрович, - спросил Степан, - говорят, что ты какую-то книгу, вроде бы, пишешь? Человек ты - всем известно - учёный. В школе всю жизнь учителем был, а последние...сколько там?..
- Пять лет, - подсказал Николай Петрович.
- Вот.. пять лет директором значился. Я своим простецким умом думаю, что книгу ты осилить вполне мог бы. Ну и как?
- Я хочу, мужики, написать трактат. Получится или нет – не знаю.
- Чего-чего? - переспросил Степан.
- Трактат, Стёпа. Ну...научный труд, - объяснил Николай Петрович. - Назову его " Любовь и ненависть". Вот так.
- Фьюю,- присвистнул Степан, - это как же так? Любовь и ненависть...Ааа! Вспомнил: от любви до ненависти один шаг. Хитрец ты, Николай Петрович.
- А ты, Стёпа, тоже не промах. Сразу, значит, как сказал Никита, в корень зришь. По моему понятию любовь и ненависть идут чуть ли не рука об руку. Шаг в сторону и ты уже не в пространстве, где царит любовь, а там, где всем заправляет ненависть. Представьте себе тропинку с названием "Любовь", а рядом в метре от неё широкую дорогу с названием "Ненависть". Представили? Идешь, скажем, по тропке с названием "Любовь". Идёшь остороожно, потому что она слишком узенькая. Забылся, оступился и ты уже на широкой дороге с названием "Ненависть". Всего шаг. А как он всё меняет. Тот, кто идёт по широкой дороге, нисколько не рискует сойти с неё вдруг, нечаянно. Чтобы сойти с неё, необходимо проявить невероятное мужество.
- Подожди, Николай Петрович, встрял Степан. - Это что же получается: тропинка для влюблённых узенькая, а для негодяев - гуляй не хочу? Не вижу справедливости. Почему они...эээ...любовь и ненависть ...ну...ну...не одной ширины, а?
- Так, Стёпа, мир устроен. Хорошим людям всегда жилось труднее, чем людям, скажем, плохим. Прожить всю жизнь с любовью - очень сложная задача. Далеко не каждому она по плечу. Сделать что-то хорошее всегда труднее, чем сделать что-то дурное. Это давно доказано. Как говорится, почувствуй разницу.
- Ухх, ты, - вздохнул Степан. - Вон оно что. Ловко ты это подметил, Николай Петрович. Надо выпить, а то - труба: такое переварить сразу не получится... Ненависть, зло, коварство...сила чёрная... Ловко ты, Николай Петрович.
- Это, Стёпа, не я придумал. Об этом столько написано, что за всю жизнь не прочесть. Вывод можно сделать весьма печальный: "заболеть" ненавистью совсем не сложно, а вот "вылечиться" от...в общем...поверьте мне: очень сложно.
- И какой же выход из всего этого, а?.. Николай Петрович?.. Что делать-то?
- Ничего, Стёпа, не сделаешь, коли мир так устроен. Я же говорю... Ни-че-го, понимаешь? Для нас с вами сейчас одна задача - не попасть на ту широкую дорогу, понятно?
- Ну!.. Мы, Николай Петрович, постараемся, - обнадёжил Степан.
- С тобой-то, Стёпа, всё ясно, как божий день. Я волнуюсь за Никиту. Боюсь, что он может нечаянно с тропинки сорваться...а...а признаки, простите, что говорю прямо, просматриваются. Наша, Стёпа, с тобой задача, как я уже сказал - не допустить этого, если, конечно, Никита готов...эээ...проявить определённое усилие. Никита всегда был едва ли не самым добрым человеком на селе...умным, отзывчивым да и... Я предлагаю собираться каждое утро - без, конечно...вот этого - и попробовать обсуждать дела наши житейские...да и вообще...чтобы иметь возможность в конце концов чем-то помочь друг другу. Первое, что я предлагаю: навести порядок в домовладении Никиты. Завтра же я найду мужиков, они сделают в огороде всё что нужно. Ещё ничего не поздно... И картошку посадим, и моркошку посеем, и...всё, что надо. Ну, Никита, слово за тобой.
- Спасибо, мужики. Всё правильно было сказано. Вы в меня сегодня, прямо, новую жизнь вдохнули. Клянусь вам, чем хошь: я вас не подведу. Да и Любушка моя, я думаю, не одобрила бы моё нонешнее состояние. И то сказать: один, он и есть один, а когда нас трое - это уже настоящая сила. Без посторонней помощи выбраться из такого положения, в каком я нахожусь, довольно сложно. Я и сам ведь многим помог, а себе...не получилось.
- Вот и ладушки, - улыбаясь, сказал Николай Петрович. - Ну чего, Стёпа, опять ты отстаёшь от процесса. Почему рюмки пусты?
- Ааа!.. Извиняюсь...задумался. Столько сегодня...- Степан быстро наполнил рюмки.
- Ну чего? Тащите!.. Ааа...этот...тост?.
И все дружно сказали:
- За нас!