Ольга Сизова
СПАС РУКОТВОРНЫЙ
С самого первого дня, с 19 июня, когда осами завизжали первые пули, а потом тяжело заухала канонада, мать и дочь превратились в сиамских близнецов. Света, в последнее время всё больше отдалявшаяся от Ларисы, казалось, вновь стала трехлеткой, шагу не могущей ступить без матери, и Лариса вцепилась в младшенькую всем своим существом, ибо нет на свете ничего сильнее всепобеждающего материнского инстинкта, жертвенного стремления спасти своё продолжение от гибели, хотя, что могла она, слабая женщина? Разве что закрыть дочь своим телом от пули? Но сколько тел нужно было иметь, чтобы защитить от всех шальных пуль и осколков? Со старшим, Сашей, было сложнее. В мае перед самой войной он дембельнулся, считал себя совершенно взрослым мужчиной, которому мать не указ, и, конечно же, сразу ушёл в ополчение. До Ларисы доходили слухи. Что находится он где-то в районе моста. Иногда сын присылал короткие записки на обрывках грязной бумаги, в которых уверял, что пребывает в полной безопасности, и жизнь его напоминает каникулы в пионерском лагере. Залихватский тон этих записок заставлял на части рваться Ларисино сердце, но и здесь она была бессильна. В несколько дней кровавая волна войны докатилась из центра города до микрорайона Ленинский и здесь застыла железобетонной глыбой, казалось, навечно. Каждую ночь сумасшедшая пальба кнутом била по барабанным перепонкам и нервам. И каждую ночь мать и дочь лежали в подполе на матрацах, вздрагивая от особенно сильных разрывов, уже хорошо различая, где мина, где "Алазань", где сухие автоматные очереди, словно палкой по забору. Каждая ночь была адом, привыкнуть к которому невозможно. Спали днём как воюющие стороны, так и загадочная "Третья сила", о которой без конца твердил исправно работающий телевизор. Эта магическая "третья сила" была похожа на Бэтмена, распростершего свой крылатый плащ: такая же вездесущая и нереальная.
Опоновцы-молдаване, прочно обосновавшиеся на Ленинском, днём были пьяны и даже дружелюбны. Что происходило в центре города, Лариса знала лишь по рассказам соседей, там стояли наши, то есть гвардейцы и казаки. Странная была война. На крохотном клочке земли, в маленьком городе взаправду лилась кровь и гибли люди. А вокруг, в соседних городах и сёлах, шла обычная жизнь с её повседневными проблемами. Это вам не "вставай, страна огромная".
Лариса жила в частном секторе у кинопроката, в доме, оставшемся от мужа и свекрови. Свекровь умерла два года назад. Муж, смолоду пристрастившийся к выпивке, в тридцать шесть лет повесился в приступе белой горячки. Саше было тогда восемь, Свете шесть лет.
Лариса ставила их на ноги одна, свекровь, конечно, помогала, да от её родителей кое-что перепадало. Но основной груз лёг на Ларисины плечи. Работала она на шёлковом, да ещё заочно в техникуме училась. Немного полегчало, когда мастером её назначили, но стало сдавать здоровье. В последнее время, чуть ли не каждый год, лежала в кардиологии. Родом Лариса была из старообрядческого села Плоское, что на левом берегу Днестра. Старообрядцы, которых в Приднестровье издавна звали "кацапами", жили замкнуто, своими кланами и районами в городах. В Бендерах таким районом была Балка. Обычаи предков и веру "кацапы" старались блюсти, с "никонианцами", отступниками от страой веры не роднились. Имена у всех были особые, глубокой древностью, могучим русским духом веяло от Аполлонов, Егоров, Марф и Анфис. А фамилии! Каким набатом звчали Аввакумовы, Иконниковы, Перстнёвы, Китаевы! Только вот всё больше и больше молодежи впадало в безверье, уходило в города, где, стыдясь своих "деревенских" имён, становились Александрами, Игорями, Маринами. Вот и Анфиса Аввакумова стала Ларисой, а потом и вовсе Коваленко. Пропали раскольничьи корни за иностранным именем да "хохляцкой" фамилией. Если и осталось что, то только нехарактерная для здешних мест, чисто русская красота: прямые белокурые волосы, не знавшие краски, большие голубые глаза да девическая стать. Красота эта была холодноватой и строгой, лишённой южной чувственности, присущей женщинам с обоих берегов Днестра, которые славятся своей броской внешностью благодаря гремучей смеси кровей, текущих в жилах обитателей этого перекрестка Европы, где оставили свой след чуть ли не все существующие на земле национальности. И если Лариса выглядела как Василиса из русской сказки, то Светка... вот в ком с избытком воплотилось всё то, о чём говорилось выше. Кого только не было в роду покойного Сергея Коваленко: украинцы. Молдаване, турки, даже француз какой-то затесался, как рассказывала покойная свекровь. Светка так и полыхала жаром пробуждающейся чувственности. В лице её не было материнской правильности черт и строгости линий, но если неброская красота Ларисы рвскрывалась не сразу, требовала пристального созерцания, то Светкины горящие глаза и влажные губы, оттенённые тёмным пушком, были видны за версту. А что уже говорить о воинственно торчащей груди, которую не могло скрыть просторное платье, нарочно надетое на дочь Ларисой: При ходьбе крепкие колени упирались в длинный балахон, ткань натягивалась, соблазнительно подчёркивая полные бёдра и маленький округлый живот. "Хоть пальто на неё надевай!" - в отчаянии сокрушалась Лариса, сжимая Светкину руку. Правда, опасаться было вроде бы нечего. Дорога была исхоженной и безопасной, но тревога не покидала её. Они шли мимо здания кинопроката к тётке Анне, сестре покойной свекрови. Та категорически отказалась перебраться к Ларисе, хоть и ноги не слушались, и сердце шалило, но всё твердила она упрямо: "Чем всего добра лишиться, лучше вовсе помереть". А добра-то было пара курей да старый телевизор. Вот и ходили они к тётке чуть не каждый день, то просто проведать, то несли что-то из своих скудных съестных припасов - как никак единственная родня в городе.
У открытых ворот кинопроката топтались опоновцы. Лариса не боялась их, почти всех знала в лицо, те чаще всего не обращали на женщин внимания, лишь иногда отпускали вслед плоские шуточки. Но на этот раз резкий окрик заставил мать и дочь вздрогнуть: "Мэй, фетиць, стай олякэ!" Краем глаза Лариса увидела, что опоновцы незнакомые, молодые и уже с утра в изрядном подпитии. Склонив голову, она ускорила шаг, всё сильнее сжимая руку дочери.
- Что, не понимаете по румынски, суки? - низкорослый парень с белой повязкой вокруг лба заступил им дорогу, выставив перед собой автомат. Мать и дочь, отшатнувшись, молчали. Опоновец ухмылялся, переведя хмельной взгляд с одной на другую. Лариса сделала шаг в сторону, загораживая собой Светку. Вояка дулом автомата с силой оттолкнул её.
-- Стоять! Куда идёте?
- Мы к бабушке... Она тут рядом живёт. Мы только еду ей отнесём и обратно. Пропустите нас... Пожалуйста... Пофтим, - быстро заговорила Лариса.
- Ха-ха-ха! Говоришь, значит, по-румынски. А ну, ещё скажи что-нибудь. Вот как вас учить надо. А ну, вспоминай!
Лариса закусила губу, осознав унизительность ситуации. Откуда у неё, смолоду слывшей гордячкой, взялся этот заискивающий тон, откуда вырвалось "пофтим"? Страх за Светку. Иначе плюнула бы в эту наглую рожу - и будь, что будет!
- Молчишь? Ну, пусть девка вспомнит. У неё память лучше.
Лариса метнула панический взгляд на дочь, у той в расширенных глазах уже стояли слёзы. Вдруг опоновец протянул вперед руку с растопыренными грязными пальцами и схватил Светку за грудь. Девчонка завизжала и шарахнулась от него, но тот, изловчившись, схватил её за подол, ткань затрещала. Светка, путаясь в разорванном платье и стараясь увильнуть от своего мучителя, упала в пыль, её ноги заголились выше колен. Опоновец, гогоча как жеребец и всё больше распаляясь, рухнул на девушку, по-хозяйски подминая её под себя. В этот момент Лариса разъярённой тигрицей впилась ему в волосы. Тот взвыл, одним движением отбросил её, и, вскочив на ноги, пальнул в воздух из автомата.
- Встать, б... - заорал он, наведя на Светку ствол, и кивнул в сторону кинопроката. - Пошла! А ты стой тут, а то пристрелю на месте. Подерёшься у меня...
- Нет! - не своим голосом завопила Лариса - Оставь её! Богом прошу, оставь! Я пойду!
- Ты! - почти добродушно ухмыльнулся вояка. - И ты сгодишься. Мэй, Василий! - крикнул он своему товарищу, который до сих пор наблюдал за происходящим, привалившись к стене и даже не пытаясь вмешаться, теперь же он, сильно пошатываясь, двинулся вперёд. Кривая усмешка играла на его мокрых губах. Он был моложе и выше первого. Дурнота накатила на Ларису, мир качнулся перед глазами, резким толчком ударило в грудь сердце, она стала оседать на землю.
- Ма-а-а-ма! - как сквозь вату донёсся до неё голос дочери, которую уже волок за руку второй опоновец. Сознание покинуло женщину.
Первое, что она увидела, открыв глаза, было залитое слезами лицо Светки. Лариса приподнялась на локте, движение острой болью отозвалось в сердце. Двое их мучителей вытянулись по стойке смирно перед высоким человеком в камуфляже, что-то громко говорившем им по-молдавски, рядом стояла белая "шестёрка". Высокий оглянулся.
- Вам лучше? Можете идти? - он говорил совсем без акцента. Лариса уже встала, опираясь на Светкину руку.
- Идите, да побыстрее. Дома надо сидеть в такое время.
Домой они бежали, не помня себя. Переступив порог, Светка бросилась на пол и забилась в истерике. Лариса. Преодолевая боль в сердце, дотащила её до кровати, попыталась напоить, но зубы Светки стучали о край стакана, вода лилась мимо. Рыдания вдруг сменились истерическим смехом. И тогда Лариса наотмашь ударила дочь по лицу, голова её мотнулась в сторону, всхлипнув ещё раз, она затихла. Лариса нежно обняла дочь: "Ну, всё, доченька. Всё хорошо. Попей водички. Ложись поспи. Я тебе сейчас валерьяночки дам. Всё хорошо".
- Ты знаешь, мам, как всё было, - вдруг заговорила Светка почти спокойно, - как только ты сознание потеряла, эта машина, откуда ни возьмись, появилась, и из неё тот высокий дядька выскочил. Сразу всё понял, этим подонкам разгон устроил, а тут ты очнулась. Какое счастье, мамочка, что так всё кончилось. Бабушка бы сказала: Бог его нам послал.
- Так и есть, наверное, Светочка. Ну, всё, ложись. - Она посидела над затихшей дочерью, подождала, пока та задышала наконец ровно. Поднялась, прижав руку к ноющему сердцу, и пошла в комнату покойной свекрови, где над никелированной кроватью с подзорами в углу весели дешёвые иконы в жестяных окладах с голубыми и розовыми бумажными цветами под стеклом. Лариса поднесла сложенные щепотью пальцы ко лбу, чтобы перекреститься, но рука её медленно опустилась, она повернулась и вышла из комнаты.
На веранде стоял старый сундук, она подняла крышку, встала на колени, запустила руку под кучу тряпья и нашарила на самом дне обёрнутую в газету доску. Это была старообрядческая икона, которой четверть века назад благословила её мать. Икона была без оклада, почти чёрная, неясный контур полуфигуры Христа был едва виден на ней, он словно проступал из непроглядной тьмы веков. Лариса пристально всмотрелась в тонкий коричневый лик с пронизывающим взглядом огромных глаз, и припала к нему губами. Потом бережно поставила икону в сундук и стала истово креститься двумя перстами и бить поклоны. Шестилетней девочкой рядом с бабкой вот так стояла она последний раз. Она забыла слова молитв и шептала простые земные слова раскаяния, прощения, благодарности, и с каждым словом падала с её души частица страшного груза. Пристально и неотступно следил за ней Спас. В каком древнем скиту при чадящих лучинах молодой или старый иконописец создавал этот лик? Давно сгнили в земле или сгорели в огне самосожжения его кости. Ушли в небытие поколения тех, кто склонял перед этой иконой колени: женщины в низко повязанных платках, мужчины с длинными окладистыми бородами. Двадцать пять лет пролежала во тьме икона, сокрытая от света и людских глаз, чтобы сейчас в конце страшного века, среди грохота орудий и смерти, вновь осветить путь человеческий.
Стемнело. Лариса, словно окаменев, всё всматривалась в чёрный прямоугольник. Слишком тяжелым был день, слишком сильны потрясения, обострены чувства. Сколько ещё выдержит её истерзанное сердце? Кто защитит её, увидит в ней несчастную испуганную девочку, у которой больше нет сил страдать, бороться. Ей казалось, что мерцают с иконы живые глаза Спаса. Казалось... Снова заухала канонада. Где-то там, в неразберихе ночного боя был её мальчик, её Саша. И она стала молиться о сыне.
2002 г.
ИСТОЧНИК:
Днестрянский Иван,
http://artofwar.ru/i/iwan_d/text_0230.shtml