- (поёт Иван)"...Када...када та-дааа и нежным взоороом...та-да, та-даа меняя, мой друууг..." Всё забыл к чертям собачьим... И ты тут как тут... Брысь с дороги, сявка облезлая. Развелось вас - людЯм прохода...ик...нет... Ооо! Михалыч!.. Как его?..мон шер! Ха-ха-хаа!.. Чё смотришь, как вошь на похлёбку, а? Ну да, выпил и...много...Ну и...ик...чё?
Михалыч, сидя на лавочке возле дома, курил и внимательно смотрел, как Иван Кошкин выписывал по дороге кренделя, поднимая при этом тучу пыли, потому что он не столько шагал, сколько волочил за собой ноги. Михалыч давно привык к забавам Ивана, поэтому особо в его чудачества не вникал.
Сегодня случай выдался неожиданно особенный: всего шесть утра, а Иван уже лыка не вязал. Интересное получалось обстоятельство. Иван - смирный и добрый по трезвости, в пьяном виде не позволял никому высказывать сомнение относительно его мнения, а уж возражать - тем паче. Поэтому Михалыч, зная коварную натуру Ивана, когда тот бывал пьян, старался при встрече с ним сколько можно помалкивать, пока до конца не поймает сущность Ивана в данный момент.
Не встретив от кого-либо сопротивления, а даже и наоборот - лояльность к его рассуждениям, Иван нисколько не проявлял буйство нрава и мог часами трепаться на самые различные темы, проявляя при этом, изрядно изумляя слушателей, серьёзные познания.
В это утро Михалыч сразу определил: Иван был на что-то очень зол, поэтому вступать с ним в разговор сразу, без подготовки, было весьма неразумно.
- Ванюша, - как можно дружелюбнее сказал Михалыч, - может курнёшь со мной? Вчера самосадика свежего нарубил. Хочу, чтоб ты, как настоящий знаток табака, оценил мои старания... Подходи, садись. Я тебе сейчас козью ножку сварганю.
- Ни-ни... Я, Михалыч, сам... Ты не думай, что я... Ооо!.. Пахнет, прямо, аромат. Ну ты, Михалыч, что не говори, настоящий спецалист, каких по всей Расее не сыскать.
Приняв от Михалыча прямоугольник бумаги и баночку с табаком, Иван занялся изготовлением самокрутки. Глядя на его действия, Михалыч с огромным усилием держал себя, чтобы не расхохотаться. Иван, казалось, не просто скручивал самокрутку, а в полоном смысле слова, вёл монтаж курительного прибора. Михалыч старался не замечать того, как табак сыпался направо и налево от бумаги. Помогла Ивану, надо заметить, былая сноровка. В конце концов слепив подобие самокрутки, он облизал бумажный цилиндрик со всех сторон и, запихав его в рот, прикурил от зажжённой Михалычем спички. На несколько минут воцарилась тишина, которую методично нарушали попыхивания Ивана.
Когда от цигарки остался малюсенький кончик, Иван плюнул в ладонь и опустил в образовавшуюся мутную лужицу то, что называют "окурок". Затем смахнув с ладони окурок вместе со слюнями, Иван опросительно и не очень добро глянул на Михалыча.
- А ведь ты, Михалыч, я вижу, хиитрый мужичок.
Для Михалыча эти слова были вовсе не новы, поэтому он ответил так, как отвечал не один раз:
- Кто, Вань, не хитрый, тот дурак.
- Даа?.. А я кто? Дурак ай...ик?
Сделав вид, что на некоторое время задумался, Михалыч хохотнул и дал ожидаемый Иваном ответ:
- Да нет, Вань... Какой же ты дурак? Ты, Вань, тоже хитрованчик.
- А чего так...ик...так долго думал? Не уверен что ль?
- Да ты что, Вань!? Просто...просто пытался сравнить тебя с кем-нибудь в селе... Нет таких!.. Хочешь перекрещусь?
- Не-не... Не надо, Михалыч. Я тебе верю... А что, Михалыч, тебе, поди, интересно знать, чего это я того...с ранья такой бухой?
- Ну, Вань... Я как-то и не задумывался над этим. Выпил - значит, так надо было. Я верю в продуманность твоих поступков.
Чтоб не рассмеяться, Михалыч то покашливал, то покряхтывал да то и дело вытирал слёзы, выступавшие на глазах от избытка чувств. Михалыча, как знающего хорошо Ивана, в какой-то мере забавлял разговор с ним. Приближалось время - по пониманию Михалыча -,когда можно было приступать к детализации пьянки Ивана в такое раннее утро.
- Издалёка, Вань, идёшь? - спросил Михалыч, но так, чтобы Ивану казалось, что его, Михалыча, это мало интересует: спросил, вроде, и спросил.
- Отсюда не видно, понял? - сказал, как отрезал, Иван.
- Понял. Не хочешь, не говори. Мне, знаешь, как-то всё равно... Ладно, пойду курей кормить.
- Погодь, Михалыч, погодь... А я? Я что...один что ли буду здесь сидеть?
- Зачем сидеть? Иди, понимаешь, куда шёл. Что мне с тобой в молчанку играть прикажешь?
- Погоди...погоди... Чего ты сразу "в молчанку"?.. Федька не велел больно...понял?
- Грачёв что ль!? Тоже мне - авторитет! Только вчера был голытьбой перекатной, а нынче, смотри, он - пан местного разлива! Тьфу!
- Михалыч, да ты чё? Обиделся што ли?
Михалыч, хитро улыбаясь, отвернулся от Ивана, которому осталось только чесать затылок да пожимать плечами.
- Для Грача, - убрав улыбку с лица, - добавил Михалыч, - такие, как ты - тараканы и только. Захочет - подавит вас всех. Что не скажет, ты, Вань, во всём его будешь слушаться. Он тебя стаканом водки влёгкую возьмёт. Будешь, если ему надо, в кулаке у него, как мышка сидеть. Понял!?
- Неет!.. Врёёшь! Не возьмёёшь!.. Меня ещё никто...даже колхоз...вот. Я - самый что ни на есть самости...самостоятельный и вольный человек. Так что, Михалыч...
- Весьма радует. Ладно, Вань, погорячился я, наверно.
- Конечно...ик...погорячился... Федька вчера вечор из больницы вернулся. Полмесяца выздоравливал. Вот. Радость ведь? Нуу... И я тут под руку попался. Я ему так и сказал: "За здоровье твоё, Федя! Не хворай больше!" Хотя...хотя, у Федьки никакого здоровья нет. К нему болезни, как репьи к штанам, липнут. Одни оторвёшь, а там уже другие липнут. Вот и у него так. Денег не было, вовсе никогда не болел, а сейчас? Я ему и говорю: "Всё, Федь, от нервов. Жадным, - говорю, - ты стал, вот и болеешь. Нервы". Федька, конечно, обиделся. "Никакой, - говорит, - я не жадный.
Просто, вы, холопы, лечитесь аспирином да касторкой, а я всякими крутыми лекарствами. Знаешь, - говорит, - сколь они стоят? Твоей пенсии на одну таблетку не хватит". У меня, Михалыч, от обиды даже слёзы из глаз брызнули. "Ах, ты, - говорю, - Федя-Федя! Обидные слова, - говорю, - из тебя, как...как энти...тараканы из щели по ночам вылезают... Незаметные, вроде, а жалят, аки змеи". Вот так я ему. А он мне: "Да ты, Вантёй, прямо, не голова с ломтёй, а умный человечишко. Умные, - говорит, - пьют коньяк. Пей!" Я и хряпнул полный стакан с рубцом...Чуть не сгорел... Вот это сила. Я ему, Михалыч, на многое глаза открыл, да так, что он только глазами хлопал. "Вас, - говорю, - дуралеев богатых, всех, как нечисть лекарствами изведут. Может, - говорю, - ты и не болен вовсе, а врачам от тебя, вон, какая польза. Значит, ты всегда будешь среди больных. Пока ты, Федь, болеешь, врачам в карман твои денежки текут". Он, Федька-то, прямо, посинел. Жадность, Михалыч, она никого до добра не доводит...и не красит.
- Ты, Вань, где такого начитался?
- Там, Михалыч, где надо. Думаешь, что я - дурак и пьяница?.. Пьяница...может, "да"...а...а умом меня, как Расею не объять, усёк?
- Не понять.
- Я и говорю. Голова моя полна всяких знаниев. Любой вопрос...
- А сегодня чего?
- Шёл мимо Федьки...ну...вчера кепку где-то потерял... Ну, иду, а он: "Иди-ка, - говорит, - кепку свою забери. Мне дерьмо здесь всякое ни к чему". Ну и...предложил похмелиться. Жахнул я стакан коньячку и пошёл себе... А тут ты сидишь. Вот.
- Отнукался или ещё нет?.. Интересно. Ты, Вань, пьёшь, конечно, как лошадь, но размышления твои подозрительно больно умные для обыкновенного человека. Ааа...где ты, скажем, знаний таких крепких насобирал? Тайна? Ладно. По белу свету тебя в своё время помотало, дай Бог каждому. Но где и чем ты занимался – неизвестно никому. Одним словом: человек-загадка. За глаза в селе-то тебя, кстати, так и называют. Вань, что ты можешь сказать об этом?
- Я?.. Ха-ха-хаа!.. Нашёл, Михалыч, дурака. Федька вчера меня тоже пытал: расскажи, мол, Вань, о себе маленько...а...а ещё объясни, отчего это я стал так часто болеть?
- И что ты ему сказал?
- О себе ничего. А что касается его болячек... А тебе, Михалыч, что за дело? Ты же ни олигарх, ни даже богатый человек.
- Интересно просто.
- Интересно. Всё вам расскажи да объясни... Закурить бы...только не самосад: злой, зараза.
- Держи, Вань, сигаретку. Чего там о...
- Там-та-рам... Ха-ха-хаа... Элементарно, Ватсон. Все платные услуги - бессовестный отъём денежек из доверчивых граждан. Не боись, Михалыч...хотя...хотя у тебя тоже можно немного отнять.
- Окстись!
- Я, Михалыч, здесь ни при чём. Жизнь такая пошла. От богатеев каждому, кто состоит при определённых структурах, хочется маленько отщипнуть. И правильно. От них, окаянных, не убудет.
Правда, с нас с тобой богатеи в свою очередь соберут по крошечке сколько им надо для их благосостояния. И только мы... Дай-ка, Михалыч, спички... Ладно, пойду я, - пуская клубы дыма, подытожил Иван. - Я, Михалыч, кажется, в себя малость пришёл.
Поднявшись со скамейки, Иван, не спеша, побрёл в сторону своего дома. Увидев лежащую у колонки собаку, он, дирижируя себе руками, пропел: "Собакаа лаялаа на дядюю фраераа..." и засмеялся.
Михалыч встал со скамейки, поднялся на крыльцо и, ещё раз глянув на удаляющегося Ивана, вздохнул, покачал головой и скрылся в доме.