Ночь окутала тёмной вуалью обитель уставшей Земли.
Был безлюден и пуст север мглистых холодных равнин.
Лишь внезапными вспышками зарева из обманчиво близкой дали
Обозначен привал у дороги, завёрнутый в пламя рубин.
На бивак подтянулись к Огню не знакомые ране Судьбой,
В этом мире безмолвных просторов став ровней друг другу на миг:
Оружейник, меняла, купец, молодой господин со слугой,
И сказитель дорог – вечный странник Пути – пилигрим.
«Как тоскливо и зябко в этой Богом забытой глуши», -
Сказал тучный купец, расправляя подклад в рукавах. –
Ну, давай же, Старик, не молчи! Поскорей расскажи
О войне и о битвах, прославивших доблесть в веках».
Странник долго смотрел на мистический танец Огня.
Пламя словно вошло в глубину его старческих глаз.
И от искр возбужденья собой старый щит заслоня,
Он повёл под напев тишины свой забытый рассказ.
«Я не буду слагать о сраженьях. Я поведаю вам о Любви.
Но не помню уже имена – будут Он и Она.
Расскажу об убийцах, погрязших в невинной крови,
Что Природою прокляты станут на все времена.
Он скакал через лес, упиваясь дыханьем весны.
Возвращался в свой замок. Щит гербовый гордо поднял,
Оставляя в туманной дали крик внезапной войны,
Где Он титул обрёл, но отца своего потерял.
Конь устало заржал, перешёл на размеренный шаг.
Рыцарь спешился вмиг и пошёл по звенящей росе,
Пробираясь дорогой к ручью, огибая овраг,
Провожаемый гомоном птичьим в листвы бирюзе.
Он услышал Её. Она пела дубам и цветам,
Распустившимся яркими звёздами в зелени трав.
Пела нежно о том, чтобы всем одиноким сердцам
Обрести радость Жизни, с Землёй обручёнными став.
Он увидел Её. С ветром в буре медовых волос,
С гибким станом и тонкою тенью ветвей на руках.
Она повернулась к Нему. И до боли, до радостных слёз
Понял: Мир отражён в этих синих бездонных глазах.
Она же смотрела – без приличьем положенных фраз –
На рослого статного рыцаря с тёмным щитом,
На сильные руки, на стылую гладь серых глаз
И знала: все помыслы сердца теперь лишь о Нём.
Той встречей повенчаны стали они навсегда.
Он Правду обрёл в Её царстве цветов и дубрав.
Она говорила Ему о Земле, о свободных Ветрах,
О Воде и Огне и о силе невиданной трав.
На смену весне лето пышным цветеньем пришло.
Любовь открывала им нежность под сводом небес
И Души сплетала, ядро создавая одно,
И звёзды купала в глазах, полных чувства чудес.
«Скажи мне, родная, что буду в веках я любить,
Под этой таинственной сенью дубовых ветвей,
Согласна ли ты в этой жизни мне спутницей быть,
Женой наречённою, гордостью крови моей?»
«Я буду с тобою, мой рыцарь, везде и всегда.
Как птица крылами тебя обниму, сохраню.
А если нагрянет внезапно какая беда, -
Руками её отведу, с Ветром прочь прогоню!»
Он щит возложил на зелёный ковёр диких трав
И вырезал в сердце Герба своего полотна
Дубовый листок – Суть свою, Мир Природы узнав,
И птицей – Её, над листом распростёршей крыла.
Осенние ливни пришли, размешав перекрестья путей.
И весть принёс в замок гонец на уставшем коне:
«Мой Лорд, приезжает аббат с монастырскою свитой своей,
Святой инквизиции брат, великий служитель идей!»
«Мы встретим отца-настоятеля хлебом с вином,
Поднимем знамёна, и колокол будет звонить.
Он дядя по матери мне. И гордясь тем родством,
Попросим, смиренно склонившись, любовь нашу благословить».
В изломах судьбы разобраться подчас не дано.
В ночи, среди стона ветров в непрерывном нападе дождей,
В замок был занесён человек, повторявший всё время одно:
«Как я смерти боюсь! О, Господь, Ты слугу своего пожалей!»
«Господин, он в пути занедужил и слёг на тринадцатый день,
Весь в холодном поту, но горит всё сильней и сильней.
Уже смерть на челе начала оставлять свою тень.
Мы попросим за Душу его как возможно быстрей!»
Тут Она подошла к изголовью. И Время застыло на миг.
Та же тень по лицу пробежала, позволив черты исказить.
«Можно я помогу? Я должна, - Её голос, сорвавшийся в крик, -
Жизнь спасти. И болезнь постараться сразить».
В башне замка, где книги и травы сокрыты от праздного взгляда,
Где дыхание Магии слышно в пространстве вокруг,
Обратившись к Великим Стихиям, аббата Она исцеляла,
Замыкая Звезду на полу в яркий, чётко очерченный Круг.
После долгого плача дождей и ударов свирепых ветров
Снова солнце ласкало полей и лесов череду.
Осень яркими красками с дивных волшебных холстов
Раздавала Природе окрест всю свою красоту.
А на площади замка у тяжёлых дубовых ворот
Настоятель кричал, растрепавшись, и с пеной на тонких губах:
«Нечестивый! Ты, рыцарь, позоришь великий свой Род!
Это Ведьма своим колдовством сотворила с тобою впотьмах!»
Устремив на аббата холодную сталь своих глаз,
Сжимая ладонью гарду испытавшего крови клинка,
Отвечал Он спокойно, без ложного пафоса фраз:
«Осторожнее, Отче! Ведь грань Бытия так тонка!
Ночами и днями лечила Она твою плоть.
И Силы Природы давали ей Знания в том.
Скажи, что дурного узрел в том Отец наш Господь?
Разве это в глазах Его будет считаться грехом?»
Ничего не сказал настоятель. Лишь плюнул в ответ
И пошёл прочь из замка, себя осеняя крестом.
«Отрекись от Неё, маловерный! Это был мой последний совет!» -
Произнёс, обернувшись, с пылающим злобой лицом.
Она шла по ковру из багряной опавшей листвы.
Шла навстречу Ему в прохладной туманности рос.
А в бездонных глазах, уже зная нелепость молвы,
Застывал не дающий ответа ненужный вопрос.
«Не печалься, Любимая! Знай: есть один Человек.
Мы сражались бок о бок в жестоком и страшном бою.
Мне поклялся он другом и братом остаться навек.
Он поможет скрепить наш союз! Поутру поскачу к Королю».
В предрассветной заре, провожая Его у дверей,
Гладя плечи и руки, свою нежность желая продлить,
Прошептала Она: «Возвращайся, Любимый, скорей!
Я должна Тебе буду волшебную тайну открыть!»
С вихрем первых снежинок на Землю пришла тишина.
Но нарушил покой чёткий топот летящих копыт.
Он вернулся домой в свете счастья! Где же Она?
Где родная Душа? Только к Ней Он, к Любимой, спешит.
Замок холодом дышит. Безлюдно и зябко вокруг.
Лишь вОроны парами жмутся в бойницах ослепших окон.
На площади – ржавая цепь и обугленный выжженный круг.
«Кто смел без меня в моём замке творить свой постыдный закон?!»
Тут люд набежал и лучники с кружками пива наперевес.
И с мерзостно-липким зловонным лицом говорила толпа:
«Отец-настоятель сказал – это кара Господня с Небес!
Надо сжечь Эту Ведьму! Болезни и голод несёт нам она!
Потом же сказал, чтоб гуляли мы все до утра!
Что деянье благое запишет Господь нам, зачтёт.
А сам он с монашеской братией поднялся туда -
В ту башню, где Ведьмой проклятою был исцелён.
И вот, господин, мы ликуем: она получила сполна!
И славим отца-инквизитора - будь он всеми храним!
И как повезло: ведь Ведьма была сожжена не одна,
А с дитём Сатаны, что под сердцем носила своим».
Мир словно пропал. Раскололся. Разбился десятками лиц.
Он не плакал – нет. То был снег на щеках и губах.
Жизнь, как книга, ушла пеплом снов догоревших страниц,
Что любил Он листать в Её нежных прекрасных руках.
В ту безлунную ночь Саовины стёрлись все имена.
Замок ярко пылал, обречённый Огнём и мечом.
Он шёл сквозь Огонь, убивая, но Смерти не глядя в глаза.
Друг Ветер подставил Ему своей Силы плечо.
Он ушёл на кровавом рассвете. Уже без тревог и надежд.
Ушёл в бесконечность теней от безумья безликого стада.
Туда, где Земля оказалась в плену белоснежных одежд,
По туманной дороге, которая не имеет возврата»…
Огонь догорал. Искры медленно плыли в прозрачном дыму.
Все молчали. Смотрели на отблески углей костра.
«Что-то с Миром не то. Как же так? И за что? А, Старик, почему?!» -
Крикнул тучный купец в тишину, вытирая украдкой глаза.
«Мир таков, каков есть. Не хорош и не плох», -
Сказал Странник, вставая и плащ поднимая с земли. –
А в ту Явь, пережившую много различных эпох,
Сами люди Душой и сердцами его облекли».
Он шагал в свет зари, неразлучный со старым, истёртым ветрами щитом,
На Гербе которого крылья нежно раскинула птица над призрачным дуба листом.
/Читаю на моем Канале. Ссылка на странице/