За окном туман, а в полях - война.
Никому меня не спалить до тла.
А зачем палить? Я и сам есть - тлен.
Никому меня не поднять с колен.
Разве сторож я сыну моему?
В золотых садах - доля Господа,
В наливных плодах - воля Господа
Не ходить бы нам, только мочи нет.
Свет, жена моя, моей жизни свет!
Разве знала ты, чем закончится?
Разве были б мы за околицей?
Громом грянуло, море выстыло -
Вмиг Господь нас из Рая выселил
Выслал-выбросил, выпестал-вырастил...
Разве сторож он сыну своему?
И настали времена лютые,
То с бомбежками, то с салютами,
То с посадками, то с отсидками -
Моя девочка с тугой косицею,
Ясноглазая, босоногая,
Родила в снопах, за дорогою,
И пришла обратно с обновою…
- с сыном, первенцем, настрадавшимся,
С роду Господа не видавшего,
Так и рос он, бедный, в неведении -
Овчий пастырь, дитя безвременья.
А вослед ему - младший брат поспел.
Старший младшего до поры призрел.
Стал охоч пострел до серьезных дел,
Без мальца не пил, без мальца не ел
Он его учил, он его берег.
А как ночь придёт, сон его стерёг,
Истый сторож был он брату своему.
Тени день за днем, ночь за радугой.
Ты смотри на них, да нарадуйся
Может вовсе мы и не прокляты,
Колосится поле за окнами,
И как будто бы - сада не было,
Не брала ты там плода спелого,
Ни вкушала его, запретного,
Не порушила все заветы ты,
Яда сладкого с губ не ведала,
Да и Бог–Отец, был ли, не бы ли?
И никто не сторож больше никому...
Научил пастьбе первой второго,
Сам же в поле стал рукой спорою,
И сажал зерно он, и вспахивал,
Поливал, полол, часто – затемно.
А малой играл все на дудочке
для овечек, телят, да курочек.
И смотрел Господь на внучат своих,
И душой болел, и скорбел за них…
Знал Он наверно, что ж не знает Он?
Все законы знал, да Он сам – закон,
Что из яда от того яблока,
Как грозу несут облака вдали,
Так к беде придут виноватые,
Невиновные, но проклятые,
И с малых, хотя и не взрослые -
Неминуемо будет спрошено…
И пришла пора – плоды россыпью,
И сказал я им – дайте Господу!
Поднесите дары богатые,
Чтобы знал Господь, что внучата - вы,
Что вы добрые, что вы щедрые…
Только есть ли Он? Сам не ведаю…
Чую, здесь никто не сторож никому…
И накрыл старшой скатерть белую
И принес старшой плоды спелые,
А малой играл все на дудочке,
Для коров своих и для уточек.
Ночь настала уж - Бога нет как нет,
Говорю жене – подавай обед!
Я давал обет, я просил совет…
Вот такой себе сам даю ответ:
Тут никто не сторож праву моему…
Только вдруг - старик - борода как лен,
Поклонились мы, и к столу зовем -
Пусть отведает, пусть попробует,
Тяжела небось путь-дорога-то…
Но старик прошел, будто насквозь нас,
Подошел к тому, что овечек пас,
Ни словечка в сказ, ни шажочка в пляс,
Так стоит, не сводит с малого глаз.
А малой играет на дудочке
Для овечек своих, да уточек.
Говорит старик: за дары твои,
За игру твою, за твои миры
Благодарен я, внук мой праведный,
Протянул ладонь и погладил бы,
Да старшой внучок между ними стал
Глаз огнем горел, голосок дрожал:
Разве справедлив, деда, выбор твой?
Я не спал ночей, я пахал взапой,
Я тебе отдал лучшее, что есть,
Плод моих трудов - не пустая песнь!
Плод трудов моих - кровь из-под ногтей,
Мало, что своих проклял ты детей!
Не схотел плодов ты с моих полей?
Жертвы пожелал? Получай теперь…
И убил ударом брата своего…
Протянул Господь руку дряхлую…
Ох, спалит он парня проклятого!
Ох, убьет он первенца гордого,
За убийство пастыря подлое…
Но не убил Господь и не растоптал,
А на лбу знамение начертал:
«Кто тебя убьет, тот семь раз умрет!
И скитаться будет твой вечный род.
И не будет ему прощения,
И не будет тебе отмщения…»
Тут разверзлись небеса гневные -
И пропал старик - будто не было...
За окном туман, а в полях война.
Никому меня не спалить до тла.
А зачем палить - я и сам есть – тлен.
Никому меня не поднять с колен.
Сына мертвого не спускаю с рук,
Чуда жду, а вдруг – снова сердца стук?
Хоть и знаю, ждать уже нечего…
Поседела враз моя девочка…
А что скажет нам мальчик- первенец?
- «Разве сторож я брату моему?»