Овечья шкура Нийоле Кепенене

Елена Печерская 2
Согласно восточному зодиаку – знак Овна

Было это очень давно, и все вокруг было прекрасно. Красив был лес, полный веселых зверюшек, еще красивее были села, где жили счастливые люди. Вода пребывала чистой, незамутненной, в ней тихо и безмолвно проплывали рыбы, по ночам, правда, немного плескались русалки. Но всех веселей было множество птиц, которые своим щебетом могли и дыры времени залатать, и плачущего ребенка успокоить, и больного исцелить.
Эти самые птицы и принесли Карибутасу неспокойную весть о несчастливом селенье, которое даже они, вестники небесного блаженства, предпочитали огибать стороной, так как эти люди могли их застрелить и всячески сеяли войну и раздор вокруг себя.
И отправился Карибутас в несчастливый тот край, ибо с малолетства был склонен все улаживать, всех умиротворять.
Сначала юноша правил своей лодочкой, но вдруг откуда ни возьмись появились пороги на речке, словно гибельные пасти, готовые любое судно разгрызть, как скорлупку. Развалилось и суденышко Карибутаса, хорошо, хоть сам успел ноги унести. Собрал он то, что осталось от его лодочки и, разложив костерок, одежду сушит. Видит, какая-то сгорбленная, прокопченная ведьма мимо него ковыляет.
Низко поклонился ведьме Карибутас:
-Приветствую Вас, милая пани, - поздоровался он. – Не присядете ли у моего огонька? Не обменяетесь ли со мной несколькими любезными словами?
Однако светская учтивость на ведьму не подействовала, она лишь зашипела и сплюнула, так что между прогнившими зубами показался раздвоенный язык.
Снял тогда юноша с шеи платочек, который его сестрица через него птицам да цветам посылала, и протянул ведьме.
Она только взглянула косо, схватила эту красоту и умчалась в лес.
Ни «спасибо», ни «до свидания».
Посмеялся Карбутас, высушил у костра одежду, вытянул из-за голенища ботинка иголку (тоже подарок сестрицы) и принялся латать порванные вещи. Ведь не годится выходить в люди оборванным и неопрятным, это мать ему прямо с рождения внушала. Потому и носил с собой повсюду Карибутас иглу, для нее за голенищем специальное местечко заведено было. А уж о нитках сама жизнь заботилась: там тончайшую паутинку вдернет в ушко, там песенку птичью в него проденет, а то и вихорь удастся заманить да приручить, да в иглу заполучить.
В порядок себя привел да приоделся парень – и словно за какой-то заколдованный круг шагнул: из птичьего щебета – в глухую тишину, из пестроты и богатства красок – в черный лес, из пахучих, мягких прикосновений ветра – в чей-то жесткий захват.
Но Карибутас только засмеялся тяжело сопящему вихрю в лицо и прибавил шагу, а потому добрался до сгорбившейся в овраге деревни слегка запыхавшись. Кроме того, он изо всех сил напевал походную песню, чтобы и себя подбодрить, и жителей деревеньки развеселить.
Одна дверь заскрипела, хлопнула, на пороге выросла припозднившаяся девка и, покрутив у виска согнутым указательным пальцем, вновь захлопнула дверь.
Карибутаса это развеселило.
Ему понравилась девка. Злая, точно оса. Таких ему встречать не приходилось, ведь в его деревне девушки были ласковые и приветливые. Сестрицы подолгу расчесывали волосы, вплетали в них цветные ленты, любили гулять, украсив головы венками… Глаза у сестер, как и у других девушек в деревне, были светлые, чуточку несмелые, робкие, видимо, потому, что матушки постоянно твердили, что скромность украшает, а…
А такая бойкая только глазками стрельнула – и сразила парня. Ранила в самое сердце.
Огляделся Карибутас внимательно. То ли бодяк, то ли крапива, то ли дурман заполонили двор, даже камни в цветах потонули.
Ну, выбрал он камни, сложил их грудой – и давай дурман рвать!
Накидал злой травы целую копну, а сорняки только зашуршали, закачались волною – и опять вокруг все заросло. Еще гуще. Еще тяжелее камни на пути небесном.
Уже не так весело смеялся Карибутас, однако снова взялся за работу, снова принялся вырывать режущую руки траву. Полол и полол быстро отрастающий бодяк. Силился одолеть неподдающуюся, упорно шелестящую траву допоздна, исцарапался весь, свою красивую одежду изорвал, не до шуток ему стало. Не может парень взять в толк, как следует бороться с такой переменчивой сорной травой.
Стояла ночь. Между трескучими, пахучими, жутковато вздыхающими ветвями на небо пробрался месяц. Он казался пожелтевшим и очень грустным. Испытующий взор бросил он на Карибутаса.
- Милостивый пан, - скромно обратился к нему юноша. - С высоты все видно. Не соблаговолите ли объяснить, что за сорняк так своевольно разросся и как его уничтожить?
Месяц некоторое время смотрел молча. Потом заговорил. Возможно, он и ответил, но целый лес сорных трав как начал шуршать, шелестеть, шуметь… Стал камни бросать прямо месяцу в лицо. Пристыженный, побитый месяц скрылся за облаками.
А парень, сраженный усталостью, упал на камни, обросшие травой.
Не слышал, не чувствовал, как поздней ночью злючка тихонько открыла дверь, как гладила его по голове.
Во сне посетил Карибутас на лесной опушке встреченную им ведьму. Ту самую, которой платочек, сестрицей вышитый, подарил.
-Овечья шерсть мягка да нежна, все камни собою устелет она…
Целую ночь ведьма что-то приговаривала да напевала. Но Карибутас слов ее понять не смог, а потому еще больше старался вырыть и убрать злые камни.
Все напрасно.
Все впустую.
Камни только больше злились, сильнее в землю врастали да крупнее становились.
Однажды не утерпели деревенские жители, которые все время сидели по своим избушкам, дверьми захлопали и выбрались наружу.
Страшные они были: с крысиными мордами, с иглами на свиной коже, покрытые шрамами и чешуей, облепленные грязью, в разводах плесени, в струпьях, с глазами свирепыми и безжалостными, и камни, словно истинные семена злобы, росли у них из ладоней.  Жуткими словами они плевались сквозь кривые зубы, и прямо изо ртов у них   также сыпались камни.
Внезапно Карибутас все понял:
- Нельзя сеять злые слова! – крикнул он, желая предостеречь, но...
Получил камнем в лоб.
Кровь залила глаза, но зато теперь Карибутас уже ясно увидел: злые слова загрызли людей. Это они, злыдни, угрожают все поглотить.
-Я прощаю! Прощаю. Я не имел права вмешиваться в вашу жизнь, - осознал Карибутас, ибо только любовью можно одолеть злобу.
Только теперь дошли до его сознания и слова старой ведьмы. Это ему выпало стать жертвенным ягненком, а может быть, козлом отпущения.
-Пусть я стану шелковой шерсткой вам под ноги... Образумьтесь!
Но камни уже был выпущены. Засвистели, вонзились в тело. Тогда та самая припозднившаяся девка молниеносно выскочила из своей избы, собственным телом закрыв Карибутаса от града камней.
Теперь камни и проклятия полетели в нее.
-Разве вы уже позабыли сладость речей наших предков? – заплакала девушка, обернувшись к своим соплеменникам.
Они как раз нагнулись за камнями.
Один камень выпал из руки.
И другой.
А у третьего изо рта выскочили, казалось, навсегда забытые, ставшие почти непонятными слова:
-Сестра...
И другие вспомнили прежде знакомое, часто употребляемое:
-Милые...
-Простите...
И еще более странное:
-Благодарим...
Камни раскалывались, крошась и постукивая.
И вот уже стали летать светлячки, рута и первоцвет поднялись на стеблях, потянулись к солнцу, запахли, зазеленели, зашуршала таволга, разбежались кругом маргаритки, а в небесной вышине жаворонок возвестил о том, что кончилось время злобы.
Лица людей посветлели, стали нежней, горбы их распрямились. А у отважной девушки, защитившей своего решительного и жертвенного парня, на челе засияла звезда.
Дальше все, как положено в сказке. Карибутас женился на храброй девушке со звездой во лбу. Люди, сбросив с себя чешую, отплясывали да притопывали на свадьбе.
Ну, немало еще камней пришлось одолеть, но так тяжело уже не было. Вежливые, ласковые слова привлекали помощь, все поворачивались быстрей.
Карибутас все посмеивался да шил. Утреннюю зарю в ушко иглы продевал, и случались чудеса. Люди новую красивую одежду надевали – и начинали улыбаться.
Этакое чудо, скажете вы...
Чудо, конечно, но...
Нет большего чуда, чем избавленный от низости и безобразия человек.
          
       Перевод с литовского
            Елены Печерской