Поведальна холодная плоть,
то язычник, то снова холоп,
жерновами бы время молоть
рассыпаясь в загадочность троп.
Над полями серпаста луна
в речке рогом попала в меня
и проснулась ночная зурна,
охнув звонко стыдила звеня.
Я один в этой тусклой стране,
белый Храм на волне в стороне,
он парит и дрожит на струне,
липкий пот на потухшем челе.
Каргополье тут северный коч **
из веков, из проталин и снов,
Челмозёром и денно и в ночь;
пустынь - длань* и церквушек венок.
Всех Кирилл там Челменский крестил,
и язычников: баб и детин,
помогал, врачевал и учил,
жил неспешно, воды не мутил.
Монастырь - свет из букв и цифирь,
понаслышке он веру сулил,
за седмицу два раза Псалтирь
укреплял, да и в душу излил.
Шесть веков благодать продержал,
а мужик в наущенье вандал,
с топорком, с матерком, как заржал,
разобрал и увёз; что пожар.
И стоит поминальный здесь крест
на горушке средь белых невест,
где залив, луговина окрест,
усыпальница в чаше чудес.
*рука Бога, ** судно