Я ненавижу тень шаблона,
уже почти полсотни лет
повсюду Теневая зона.
Тиран беспомощно воспет,
воздвигнут чёрный монолит;
держу уверенно свой щит…
Подлог, корысть, увещеванья,
раздел, тирада и обман,
и всё в итоге — дар страданья,
я понимаю сей изъян.
Блестит потерянная нить,
что здесь миг может изменить? —
Сломать, разбить, обрушить стены,
уничижить уклад и строй,
и получить одни размены:
промеж людей, с самим собой.
Чтоб дать отдарок, хоть взаймы,
мне нужно изменить умы.
Хочу зажечь свечу в потёмках
и приложить к устам ассоль,
изящество теней на кромках
и мир, что породила боль, —
достойны вечной пустоты.
Я не ношу в себе мечты.
Я сам сгубил её задаром,
когда решился стать жнецом,
ночным нетлеющим пожаром,
началом, всплеском и концом,
причиной обернуть всё вспять,
иных иллюзий избежать.
Мотив не будет слишком гибок,
чтоб перейти за Рубикон —
придётся сделать трудный выбор,
так, неприметный эталон,
сплошь состоящий из прорех,
покажет многим что есть грех.
Смету излишек бледной раклей,
всему виной — надломный хруст,
но стала ведь последней каплей —
утрата суверенных чувств,
в горящем сердце — блик стекла,
оно сгорит, сгорит дотла.
Но перед тем смогу разжечь я
в душе других большой костёр,
достать родное силой речи
с глубин замёрзнувших озёр
и огласить в рябой закат:
«Сиянье — это мой мандат».
Доверю выси только клятву,
сожму наполненный сосуд,
и негорящие воспрянут,
и неостывшие поймут:
намного лучше умереть,
чем полюбить любую плеть.
Я Тень, чей взор слегка недобрый
касается других теней
и залезает вглубь, под рёбра,
с апломбом действенных идей,
я не возьму других имён,
мой путь с рожденья предрешён.
Лишь воле воспеваю славу.
Пылать, как факел в темноте,
гоня мятежную ораву
служить всемирной красоте, —
вот идеал, покрытый мглой,
я напою его звездой.
Не отступлю я пред знаменьем
и преставлением светил,
продлюсь построчно вдохновеньем.
А если я его убил
на искру праведной свечи, —
то сжёг предвечные лучи…
От мёртвых душ сочится гордость,
они надменны и горды,
высокомерье, или подлость,
что образуют их ряды
и позолачивают гниль,
ещё сотрутся в сотню миль.
И тамариндовые ветви
наполнятся моей тоской,
осмысленная почесть жертве
со временем продолжит бой,
и отголосок прежних бед
заменит прелый экзегет.
Я никогда не знал восторга,
как всяк грохочет вешний гром,
смотрел на мир с оценкой морга
и строил планы на потом,
всё стало ясно мне теперь:
в иной душе сокрылся зверь.
Он говорил со мною раньше:
«Твоё искусство — горизонт».
Я был в толпе, в парадном марше,
когда заметил красный фронт,
мне показалось то впервой,
был гнев привычный и родной.
Мой век зарылся в недра схватки,
противник был вдали от нас,
намечен сдвигом малой вкладки,
но невозможен злой отказ,
разбой питает всю казну
и разжигает вслед войну.
А я устал искать предтечу,
коня плаксивого без шпор,
уверенный мой шаг навстречу
сулит идти наперекор,
в пространства стужи без конца,
к пределам злобы мертвеца.
Навязчиво играет триггер,
сижу во тьме, как на игле,
а за окном крикливый спикер,
измаранный, суть, — бес в угле, —
провозглашает самосуд,
и нищих к площади ведут.
Дымится Теневая зона,
мой шанс на что-то повлиять,
ослабив горстку с легиона,
разрушить бренную печать,
которая, из года в год,
уничижает мой народ.
Но если я сойду бесследно
в объятья профанаций так,
то те, другие, незаметно, —
сорвут, сожгут зловещий флаг
и, проклиная тем судьбу,
продолжат грозную борьбу.
И отступать, должно быть, поздно,
раз дело с толком решено,
пожалуй, всё амбициозно,
но нет, ведь это суждено
призывом истины в сердцах,
и их не тронет прежний страх.
Порыв любви, как зов природы,
безжалостный и грубый смех,
самопознанье, дар свободы,
объединяющий нас всех,
отныне свергнет вечный сплин,
став вновь причиною причин…
Хорошим поводом к восстанью!
Ну всё, готов, беру жакет,
наган, готовый к сочетанью
резни, освобожденья в цвет
пустынных улиц, городов,
давно потерянных основ.
Раскрыта дверь, глотая воздух,
спускаюсь, будто наугад,
но ведь вопрос поставлен остро:
не быть служителем отрад,
не рушить башни и столпы,
не вымогать людской мольбы.
Толпа пойдёт за мной в пучину?
А вдруг последний я герой,
который мёртв наполовину?
Хочу пожертвовать собой
и благородно лишь истлеть,
так и во влаге тлеет медь.
Ума неясное круженье,
губительный прекрасный яд,
я с радостью приму забвенье,
коль окажусь в конце распят,
и дух полюбит лязг кадил,
когда не хватит биться сил.
А дрожь чрез боль совсем исчезла,
мой выстрел подлетел к виску,
от основания до жезла,
подобно мора роднику,
весь грозный чёрный монолит
был кровью алою облит.
Так началась война народов,
одна великая война,
обилье тел для эшафотов
не принесёт с собой она,
поскольку все полягут здесь,
земля и тлен — едина смесь.
Свобода точно стоит смерти,
зола и пепел ввысь летят,
возьмите в руки и проверьте,
с чего пьянящий аромат
достиг таких метаморфоз,
исход души — в букете роз.
Я выжил и обрёл надежду,
как и все те, кто был спасён
в пределах площади и между
трущоб, терзаемых огнём,
ярчайшим пламенем судьбы,
оплотом веры и мольбы.
Возможно, эти люди станут
заложниками истин, но,
что, если звёзды в бездну канут?
Что, если небу всё равно?
Свет солнца на осколке льда —
неотвратимая беда.
Предчувствие моё, виденье
лежит в безбрежной глубине,
и ум лелеет отчужденье
внутри всех обществ и во мне;
читаю скорбные псалмы,
мой хриплый траур — сгусток мглы.
Я не могу терпеть убийства,
но кровь-то на моих руках,
и тщетно отрицать бесчинства,
молитвой не восстанет прах;
багряный ангел весть донёс:
«Мир захлебнётся в море слёз».
Возможно, я боюсь исхода,
и чуткий ветер перемен,
что посылает нам свобода,
могущество кипящих вен,
сольются в недрах подо мной,
став новой утренней зарёй.
Я обожаю эту лёгкость,
когда кончается вражда,
и начинается беззлобность,
напоминая иногда
блаженство духа в том краю,
где я оставил боль мою.
Одна неведомая сила,
похожая на острый меч,
мою отраду напоила
и помогла печаль пресечь.
Но что я пью? Вино ли? Яд?
Порфир потерянных плеяд.
Легко брести с улыбкой к бури?
Царица скорби роковой,
распятая в дневной лазури,
была и будет мне тюрьмой,
чредою омрачённых лиц,
но я лелею стаю птиц…
«Попробуй не расправить крылья
и раствориться, словно пыль,
в конце концов, твои усилья
умолкнут, как тоскливый штиль».
«Всего несчастный уголёк,
и он дотлеет между строк».
Гончаров А.С.
2019